Безмолвный

Дженнифер?

– Что за Дженнифер?

– Дженнифер, ну ты же знаешь. Дженнифер Баркли, ты с ней… А, она при встрече назвалась Эмбер.

Эмбер. Милая Эмбер, воспитательница из детского сада. Открытая, добрая, смеющаяся над моими шутками. У меня не возникло ни малейшего подозрения. Но она оказалась бухгалтером. Об ее аресте сообщали в новостях. Это с ее подачи вокруг квартиры Мэри заложили взрывчатку?

– Она сказала, что ты жесток, - она тогда говорила о тебе, ведь так. Она знала, и считала, что я знаю тоже. Считала, что я принимал во всем участие. Но в чем?

– Думаю, так и есть, с ее точки зрения. Она воображала, что влюблена в Мориарти. В какой-то момент он ее соблазнил, посчитав полезной. Она была полностью в его власти. Лично я с ней, разумеется, не встречался, и это возбудило ее подозрения. Да, именно так.

Погодите. Эмбер была…

То есть, Дженнифер. Ее же звали Дженнифер…

Она была твоей подружкой?

Нет. У Мориарти однозначно не могло быть подружки. Настоящей подружки. Он использовал людей в своих целях. Встречался с Молли, чтобы добраться до тебя. И с Эмбер он проделал то же самое? Он с такой легкостью изображал хрупкого и беззащитного, плел все те истории, чтобы заставить людей жалеть его и ненавидеть тебя. Молли он нравился. Он был превосходным лжецом. Притворяясь им, ты вынужден был поддерживать все его линии лжи. Все, включая фальшивую любовную связь. Три года лжи. Три года. Ты наверняка заигрывал с ней, отправлял ей по электронной почте ласковые письма, писал по утрам СМС о том, как скучаешь по ней. И другие слова, уверен, ты ей тоже говорил. Говорил, что хочешь ее. Несомненно. Не лично, конечно. Вот что ты делал? Ты научился искусству заигрывать и соблазнять в процессе всей этой операции? Она считала, что любит тебя. Ты убедил ее, что это взаимно.

Ты наверняка был убедительным. По крайней мере, какое-то время.

Ревновать к этому нелепо. Смехотворно. Это ведь все с начала и до конца было лишь уловкой. Но все равно. Ты три года говорил ей то, чего никогда не говорил мне. Ты ведь знаешь, что я в принципе не ревнив. Я начинаю ревновать только, если дело касается тебя.

Проводишь большим пальцем по моему уху. При желании ты можешь быть очень нежным.

– Он отправил ее следить за тобой, - следить за мной? – Думал, что ей ты раскроешь все тайны, которые у тебя есть. У нее весьма неплохо получается быть очаровательной, не так ли?
– верно. Я ничего даже не заподозрил. Мы встретились, она была славной. Быть может, чересчур славной, а это должно было о чем-то говорить. Но я тогда даже не думал подключать дедукцию: тебя уже не было. Мы сходили в кино. Она смеялась моим шуткам. – Он был уверен, что, будь я жив, ты бы это точно знал и рассказал ей. Она отчиталась о встрече. Пришла к выводу, что мы с тобой были любовниками, потому что ты был печален и не стал с ней целоваться.

Господи. Я ведь собирался, хотел ее поцеловать. Но не смог. Все это слишком личное, как она узнала? Конечно, она была не до конца права. Любовниками мы не были. Тогда не были. Но она и не была до конца неправа. Неужели все было написано у меня на лице даже тогда?

Лжец из меня никакой, не так ли.

Она провела вечер со мной, а потом отправила тебе письмо или СМС, или оставила сообщение на автоответчике Мориарти. Сообщила, что я в тебя влюблен. Что ты подумал тогда, Шерлок? Решил, что это забавно? Удивился? Нас всегда считали парой, всегда так называли, а ты неизменно не обращал на это внимания. И в тот раз тоже не обратил? Понял ли ты, что это значит? Если бы ты знал, что подобное в отношении меня может оказаться правдой, смог бы ты тогда так надолго оставить меня в одиночестве, без малейшего намека на то, что ты жив? Наверное, да. Смог бы, при необходимости.

Цель объявлений была именно в этом? Ты пытался успокоить меня, как только получил такую возможность? Пытался дать мне надежду?

– Кстати, оно и к лучшему, что ты не стал с ней целоваться. У нее в сумочке был пистолет и моток пластикового шнура.

Ну, конечно. Разумеется, у нее все это было с собой. Оказывается, даже самые обычные моменты моей жизни были на волосок от превращения в жестокую сценку из комикса, а я об этом даже не подозревал. Шпионы, взрывчатка, послания в рубрике частных объявлений… Если бы не ты, я бы в это попросту не поверил. Жил бы в блаженном неведении, сделал бы предложение Мэри, а ты просто стал бы моей лучшей повестью.

Ты ведь уже закрепил наушник? Его теперь не разглядеть. Если Моран меня захватит, то не обнаружит его, а ты сможешь сообщить, с какой именно стороны ты вломишься в окно, чтобы меня спасти. Если только я не умудрюсь выковырять наушник ногтем или сломать. Если только Моран не убьет меня тут же.

Микрофон не толще волоса, и я не могу до конца поверить, что он тоже будет работать. Я отправлюсь на эту встречу немым и глухим, и тебе придется сделать все возможное. А «все возможное» в твоем исполнении – всегда больше, чем этого вообще можно ожидать. Я верю тебе, Шерлок. Ты цепляешь микрофон за ухо. Он выступает, но не сильно. Я ведь могу случайно его смахнуть. Уронить на тротуар и даже не обратить на это внимания. Но это не имеет значения: я знаю, что должен сделать. Я выполню свою часть работы, а ты – свою. То, что случится дальше, невозможно назвать судьбой, оно для этого слишком просчитано. Это просто то, что случится дальше.

– Готово, - оглядываешь меня с головы до ног, как будто ищешь точку, куда может ударить пуля. Куда угодно, Шерлок. Куда угодно. Но это нормально. – Поднимись наверх.

– М-мм?

– Нужно проверить звук. Поднимись.

Хорошо. Мне выходить через час, но Майкрофт все еще так и не связался с тобой по поводу «Критериона». Стэмфорд будет там. Понятия не имею, о чем с ним говорить. Что сказать? Тебе будет слышно каждое слово. Сказать ему, что ты жив, нельзя. Пока нельзя. Это все еще наша с тобой тайна.

В левом ухе потрескивает. Ты что-то включил. Поверить не могу, что вся эта аппаратура работает. Захлопываю дверь в спальню. Мне вовсе не хочется спутать твой голос снизу с голосом в наушнике.

– Джон? – раздается так тихо, как будто ты шепчешь мне на ухо. Сажусь на кровать. – Меня слышно?

– Еле-еле, - может, так и надо. – Можно сделать погромче, или это дурная идея?

– А так? – да, лучше. Громче. Как будто ты лежишь рядом, в темноте, и тихо со мной разговариваешь. Если закрыть глаза, то кажется, я вот-вот почувствую твое присутствие. – Лучше?

– Да, гораздо. Хотя не знаю, смогу ли расслышать тебя в шумном пабе.

Раздается пощелкивание.

– А теперь? – о, господи. – Если нужно, я могу сделать еще громче. Сейчас уровень звука около сорока процентов, - теперь вся моя голова заполнена тобой. Громкость не оглушает, но ты там, в моей голове. Ты рядом со мной, как всегда было. Ты полностью со мной, и, странным образом, тебя нет.

– Да. Да, так, наверное, самое оно.

– Хорошо. Включи радио, ладно? И говори вслух. Нужно отрегулировать запись звука, чтобы улавливалось достаточно окружающих шумов.

Включаю радио. В эфире, похоже, передача по заявкам.

– И о чем мне говорить?

– О чем угодно. Нужен просто звук твоего голоса. Если хочешь, можешь хоть спеть, это совершенно не важно.

Нет уж, петь я тебе не буду, Шерлок. Мне потом будет стыдно, да и тебе, поверь, не понравится.

– Я… эм… Ладно. Я… - понятия не имею, что говорить. Все темы, что всплывают в голове, либо слишком деликатные, либо слишком трудны для обсуждения. К примеру, прошедшая ночь. Я мог бы поговорить о ней. А мог бы – о том, какая это ирония – слышать у себя в голове твой реальный голос после того, как долгое время там звучал лишь воображаемый. – А Майкрофт с тобой еще не связывался? Насчет… ну, ты в курсе. «Критерион».

– Да, еще несколько минут назад. Окна запечатали. И он зарезервировал столик.

Великолепно. Как будто окна можно запечатать от попадания пули.

– Ясно. Тогда я… мне ведь выходить через час, так?

– Да.

– Маршрут, по которому мне туда идти, ты тоже разработал?

– Разумеется.

Знаешь, а ведь это куда сложней, чем кажется. Говорить о чем угодно. Вообще о чем угодно? Мне нужно обсудить так много, но ни одна тема сейчас неуместна.

– Шерлок?

– Да?