Безвыходное пособие для демиурга

Сколько можно существовать одной лишь надеждой? Ради чего я рисковал своей и чужими судьбами? Чтобы теперь трусливо смотреть с балкона, как жизнь радостно несется мимо меня? Чтобы вечно трястись от мысли, что меня засекут патрули?

Я коснулся рукой обложки. Волна трепета охватила мою душу. Я знал, что этот фолиант был обтянут человеческой кожей оступившегося мага, возможно, одного из хранителей книги. От этого в сердце струился легкий холодок.

Открывая том, я и сам становился одним из хранителей, и, может быть, после моей смерти, и моя кожа пойдет на обтяжку точно такой же книги.

Талисман, висевший на уровне солнечного сплетения, обжег меня. Я едва не вскрикнул от боли. Да, я знал, что это – последнее предупреждение, но не открыть книги сейчас, это все равно, что, умирая от жажды, отказаться смочить губы. Наверное, даже хуже.

Я прошептал молитву. Это был последний глоток чистого воздуха, перед тем, как я нырнул в темные глубины непознанного. Конечно, я не просто догадывался, а знал наверняка, что всё этим и кончится. Я не мог оставить книгу закрытой, это было выше моих сил! Зов «Некрономикона» сильнее разума, неодолимее чувств.

В игре Ордена я был разменной пешкой, лакмусовой бумажкой. И вот результат: я сбежал от целого мира.

Но искушению «Некрономикона» невозможно противостоять. Лишь святые и дураки смогут остаться равнодушными к этому зову. И Орден знал об этом. Магистрат пожертвовал мной, чтобы выяснить, что именно обнаружили в Актобе.

А сейчас на меня, как на дикого зверя, охотились и свои, и чужие. Им всем нужна эта книга, хотя бы потому, что она была не просто сборником заклинаний, не талмудом, поясняющим основные принципы всевластия, не учебником по прикладной практической магии. Все было гораздо серьезнее. И непостижимее.

Фолиант не только обтянут человеческой кожей, но и оказался живым. Я чувствовал его сонное дыхание. А после прикосновения к обложке у меня возникло непреодолимое ощущение, будто «Некрономикон» уставился на меня сначала недовольным, а потом слегка заинтересованным взглядом.

Пентаграммы и кельтские кресты, все эти дни, висевшие за окнами и над балконом квартиры для эффекта незаметности и противодействия астральной разведке, все эти магические рисунки вспыхнули сиреневым светом.

Видимые только в измененном сознании, когда становится возможным все, кресты и звезды вдруг проявились в реальном мире, наяву. Но так не бывает, не должно быть! Это означало, что меня в одно мгновение затянуло в то измерение, дорогу в которое можно найти лишь после изнурительных длительных медитаций.

Я оказался в так называемом сумраке. Кроме моих защитных кругов и символов ничего больше не проявилось, но стало темнее и холоднее. Видимо, «Некрономикон» признал мое право на чтение. Я ощутил это и через легкое покалывание в подушечках пальцев.

А талисман на груди раскалился и зашипел. Я даже прикусил губу от боли.

За окнами, не смея пройти сквозь пентаграммы и боясь нарушить защитные круги, стали появляться призраки. Это были химеры. Они были голодными и их глаза гневно сверкали, а с черных крыльев стекали струи несуществующего дождя. Их влекла к себе та капля крови, что появилась на моей прокушенной губе, но они мне были не страшны. Меня охраняла не только моя защитная магия, но и сила «Некрономикона»!

Я бесстрашно открыл книгу на первой попавшейся странице. Комнату озарило ледяное сияние. Текст заклинания был мне известен. И изображенные печати оказались стандартными. Честно говоря, я ожидал чего-то большего.

Секунда – и, точно услышав мои мысли, арабская вязь «Некрономикона» расплылась, превратилась в кириллицу: «Приветствую тебя, мой новый хранитель!»

И тут же в голове раздался заунывный голос: «Ата малькут виг бура, виг дула лиолам Аддонаи».

Мне показалась кощунством такая интерпретация Иисусовой молитвы. Что именно пророчил «Некрономикон»?

Словно поясняя свои мысли, голос в моей голове ухнул призывным колоколом: «Стихии требуют жертвы!»

Усилием воли я захлопнул книгу и, помотав головой, проворчал: «Бросьте жертву в пасть Ваала! Отомстит Всевышний вам!»

В тот же миг Пентаграммы на окнах поблекли. Но химеры не успели ворваться в комнату. Где-то на улице раздался глухой удар, отвлекший хищниц сумрака. Я захлопнул дипломат. Мир стал привычным.

«Авария! Авария!» – кричала шумная детвора. Я вышел на балкон. Прямо напротив моей квартиры столкнулись «Лада» и «Опель».

Из иномарки выскочил майор и кинулся осматривать помятое крыло. Из «Лады», втянув голову в плечи, выполз плюгавый мужичок. Водители перекинулись парой слов, почесали в затылках, ударили по рукам и через минуту разъехались.

Я вернулся в комнату. Руки у меня мелко тряслись. «Некрономикон» потребовал жертвы, а я трусливо сбежал.

Столкнувшиеся машины – это лишь астральное напоминание, что ничто и никому в этом мире не дается бесплатно. Случайностей не существует. Все представляет собой сложную вязь заранее обусловленных событий.

От меня потребовали жертвы, и, раз книга заговорила на иврите, то, возможно, и человеческой крови. А такое жертвоприношение может быть только добровольным, иначе оно превращается в ритуальное убийство. И если обыватели не видят в том разницы, то я точно знал, что за ошибку платить придется собственной душой.

Похоже, меня ждала катастрофа. Какую бы жертву я не принес или, наоборот, отказался бы от кровопролития, исход был один: рабство. Только теперь я понял, что обратной дороги уже нет!

Я кинулся прочь из квартиры. За спиной щелкнул английский замок. Я торопливо сбежал по ступеням.

В крови живет душа. Но Стихиям и богам нужна не только она, а еще и муки отчаяния. Не сама смерть волнует древних, а предсмертный ужас, тот испуг, который меняет молекулярную структуру белковых соединений.

Да, «Некрономикон» явственно требовал добровольного смертника. Он жаждал невозможного! Но, с другой стороны, – выбора у меня не было. И невозможное, – это то, что плохо представляется именно в этот отрезок времени.

Я торопливо шагал по проспекту, мимо домов и памятников, прочь от аллей, стараясь держаться подальше от людей. Кровь стучала в висках, и я глухо ненавидел этот город, соблазнивший меня властью. Ненавидел и любил.

Конечно, я знал, что в магии важен не жест, не ритуал, а само всепоглощающее ожидание чуда, то состояние, когда душа уже не может существовать без чего-то, когда она тянется к предмету своего вожделения сквозь все преграды и запреты.

Я бежал от себя, но чувствовал, что мою душу начинает медленно выедать страсть. Я знал, что далеко мне не уйти, что я вернусь, точно привязанный, что уничиженный и сломленный я еще буду умолять проклятую книгу принять мои недостойные жертвы.