Безвыходное пособие для демиурга

По сути, мне просто никогда не придумать все эти взаимосвязи магистров и волшебных книг. Вся их иерархия отчаянно путается в моей голове, потому что я не знаю, как устроены настоящие Ордена.

Книга, которой поверят миллионы моих сверстников, не может повествовать о том, как Великий Инквизитор вдруг вспомнил какую-то девушку и отказался превращаться в магический щит. Это получится комикс.

Но, с другой стороны, Лера-то права: остановить воссоединение частей портала нужно, только как?

Я уже разок пытался проснуться и написать что-то от себя. Кончилось это испорченным будильником и легким испугом.

Лера просто не знает, что я зависим от романа и ничего не могу в нем изменить.

А она, похоже, может.

Я зашел в «правку», и отменил последнее действие, возвращая удаленный Лерин текст.

Нет, ну, в общем, не так уж плохо.

Вот только эта богиня – меня просто коробило от этой женской сентиментальности, которая, к тому же, не вписывалась в ткань повествования, а разрывала реальность книги, убивала все ее очарование.

Нет, никаких богинь я допустить не могу! До сего момента было жутковато, но интересно, а теперь просто хочется хихикать. Видимо, я не рожден для соавторства, даже с любимой девушкой.

Лера права в одном: в книге нет любовной истории, и потому она ущербна.

Только вот в новом варианте она станет и вовсе убогой.

Может быть, в этом и есть принципиальная разница между писателем и гением?

Нормальные авторы делают винегрет из известных всем ингредиентов: любовь, ненависть, измена, ревность, воровство, война, погоня, поиски сокровищ или артефактов, спасение девушки или человечества – и их книги читают все.

А гении хотят донести какую-то свою мысль, которая, может быть, иным даже и не понятна, и потому они становятся элитными писателями, но в массе своей – скучными.

А ведь я хотел, чтобы меня читали!

Быть популярным писателем интереснее, чем непризнанным гением, чей роман лет через двести потрясет какого-нибудь отщепенца.

Но что я создаю сейчас? Действительно: что?

Учебное пособие для Демиурга или, скорее для Деструктора?

Я пишу сценарий для вторжения на землю иных рас. Собственно, даже не сценарий, а пошаговую инструкцию для одного единственного человека, который своей смертью откроет портал и развяжет такую бойню, которой человечество еще не знало.

Я ясно вижу, что не только страницы моего романа, но вся книга человеческой истории залита кровью тех, кто случайно оказался не в том месте.

Но стоит посмотреть на ситуацию с другой стороны.

Книги в современном обществе не имеют такой силы воздействия, как технологии мультимедиа.

Фильмы заставляют нас усомниться в том, что реальность – одна.

Компьютерные игры приучают стрелять во все, что движется, атрофируя способность размышлять, зато питая наши низменные страсти и желания.

Нас убеждают не словами, а образами 3-D графики, злобными мутантами и зомби. И нас готовят к массовому психозу. От нас хотят, чтобы мы сами перебили друг друга, и сами сделали за интервентов их грязную работу.

В кого стреляют в играх: именно в зомби, которые до смерти были обычными людьми, то есть, по сути, мы отвергаем бессмертие в любой форме, мы боимся его, пытаемся уничтожить. Нам легче принять идею собственной гибели, чем вечного существования.

И чем это я хуже всех остальных деятелей шоу-индустрии?

Кому нужна история о том, как душа мучилась, страдала, пока не осознала себя не человеком, а частью магического предмета? Не мой ли это инквизитор внушил философам красивую байку о половинчатости душ? Это было бы ему на руку. Люди бы тогда искали не Грааль, не гримуары, а друг друга. И в итоге все были бы довольны.

Мной управляют, чтобы я не написал чего лишнего.

Остальными вертят так, чтобы они страдали от неразделенной любви или от ревности, или от скупости – не важно, лишь бы были несчастными и полностью погружены в свою беду, которая на самом деле нужна для того, чтобы толпы не мешались под ногами у великих. Весь мир задействован в этой пьесе. Вернее – обе вселенные.

Два мира.

Что ж, похоже, все намного сложнее, чем казалось вначале.

Я застрял не просто в двух мирах физически, но и духовно. Я стою на грани выбора между двумя могущественными идеями. Лера верит, что любовь может спасти инквизитора. Она на той стороне.

Я убежден, что это – полная чушь. Я ухожу в другую сторону.

Нас с Лерой связывают чувства, но и они не могут меня переубедить. Пойти на уступки – это одно, но искренне поверить – совершенно другое.

И меня раздирают именно эти миры: вселенная Веры в очистительную любовь и космос Принятия того, что вижу. Они настолько разные, что войны между ними быть не может.

Однако, я ополчился на саму идею что какие-то там воспоминания могут остановить великого человека! И я даже знаю, почему это меня взбесило.

Да, именно это может уничтожить мой роман и выплюнуть меня на землю, затерев память об этом времени, как неудачный эксперимент.

Самое сложное, что мне предлагается сделать психологический выбор: что важнее карьера писателя или Лера. Вопрос пока так не стоит, но рано или поздно он возникнет.

Лера, ведь, в сущности, права. Если я смогу написать про воспоминания инквизитора, пещера яростно вышвырнет меня. Но, почувствовав вкус творчества, когда у тебя все получается без малейших усилий, отказаться от романа – невозможно.

Да я всю жизнь готовился к этому действу!

Ну, вернусь я сейчас, так ведь никогда себе не прощу, если роман выйдет из печати под другим именем, а мне нечего будет даже сказать, потому что, текст, что здесь создается в считанные дни любым студентом, – в моем мире пишется годами!

Ну, разрушу я магию пещеры, ну вернусь к Лере, а что потом?

Буду, как Даниила Мастер, бегать по ночам на кухню и ждать, не даст ли мне фортуна второго шанса?

Всю жизнь мучиться тем, что не дошел до конца – от этого с ума сойти можно!

И ведь подсознательно я всегда буду помнить, что подсказка Леры вытянула меня в реальность, и именно это будет меня коробить больше всего! Что я – подкаблучник, своего мнения не имею. И то, что Лера нашла выход – это гораздо хуже, если я вообще отсюда не вернусь. Здесь нет логики, а только уязвленное мужское самолюбие.

В конце концов, мне не позволят испортить роман.

Или позволят?

Вот же он: выход! Прямо сейчас я осознаю себя как личность в полной мере, и тогда могу продолжить Лерино творчество.