Беззаветные охотники

— Не за награду головой рисковали! — обиделся Вася.

— Ружье, каких свет не видывал, хочешь?

— Кто бы не хотел, Вашвысьбродь?!

— Ну, так старайся! В Червленую притащил двух мертвяков? О! Кстати! А где их оружие?

— Казакам уже продал! — соврал Вася командиру.

— Это ты зря! Я б тебя по-царски наградил за хорошие клинки!

«Ага-ага! Наградил бы! Чаркой водки и куском пирога с барского стола!»

— Притащи мне если не труп, то оружие. Тогда поверю!

Вася «поверил». Мотивы полковника ему были ясны.

«Вот же хитрый грек! Хочет и конфетку съесть, и на шею сесть! Может, Ваху попросить какое-нибудь ржавье притаранить?»

Был у Васи в детстве случай. Поручил ему дед избавить огород от лопухов. Обещал по меньшей мере «дом в Чикаго», если куча сорняков выйдет аки небоскреб. Юный «натуралист» оказался парнем не промах. Нарвал за баней лопухов из тех, что погуще и повыше. И заслужил благодарность от высшего семейного командования. Вместо награды — порку теми же лопухами, когда афера вскрылась. Но сам метод потом не раз выручал в армейской жизни.

«Не! Ну его на фиг! Тут лопухами по заднице дело не ограничится», — решил унтер и снова отправился в лес.

По договоренности с Лосевым он стал тасовать команды. Каждый раз брал нового бойца. И проверял его на профпригодность к самостоятельному поиску. Кого-то отсеивал. Кого-то брал на заметку.

Вскоре слух о его успехах пошел гулять по крепости. Хоть ни одного кинжала из леса пока не принесли, напарники наперебой расписывали Васины подвиги. Даже егеря прониклись. Потеряв ранеными в лесных схватках пятерых, пришли просить конкурирующую фирму в лице Милова о экспресс-курсах диверсанта.

Действовать решили через фельдфебелей. Накрыли поляну в доме Парфена Мокиевича. Пригласили Васю. Отнеслись к молодому унтеру со всем уважением.

— Ты, видать, Девяткин, пока на черноморском побережье служил, поднабрался азов у пластунов. Ходят слухи про таких лихачей-казаков. Хуч нам покажи свою науку!

Вася про пластунов что-то слышал. Лазутчики. Ножами владеют мастерски.

— Не, рябята! Моя метода другая! Стрельнул — и слинял! А пластуны норовят горло вскрыть супостату!

— Нам твоя метода дюже по сердцу! Бери, мил человек, в свою группу, как в лес пойдешь, одного егеря и одного карабинера! Мы в долгу не останемся! Найдем, чем уважить!

— С Лосевым договаривайтесь! — подсказал Вася решение.

За поручиком не заржавело. Егеря стали постоянными участниками Васиной группы.

Коста. Лондон, апрель по н. ст., 1839 года[1].

Сойдя на английский берег в Портсмуте по мокрым доскам, все путешественники с «Браилова» с облегчением вздохнули: наконец-то твердая земля. Нас изрядно помотало в Бискайском заливе. Да и Средиземное море ранней весной — то еще «удовольствие»! Фрегату предстоял ремонт в местных доках, капитану — долгие споры с портовыми чиновниками.

Мы спешили. Известия, полученные дипломатами, в Стамбуле вызывали изрядную тревогу. Со дня на день ожидалось вторжение турецких войск в Сирию без объявления войны египетскому паше Мухаммеду-Али. Султан уверовал, что его реформы подготовили страну к решению проблемы непокорного паши. Предсказать исход нового конфликта никто не брался, но всем было ясно: египетский конфликт сразу превратится в общеевропейский и общая архитектура договоров и противовесов претерпит кардинальные изменения.

Первая ласточка — визит турецкого министра иностранных дел Решид-паши в Лондон и его закулисные переговоры с лордом Палмерстоном в ноябре прошлого года. Неизвестно, было ли подписано англо-турецкое соглашение о совместных действиях в случае войны. Выяснить это — одна из задач делегации Кудрявцева. На русского посла Поццо де Борго рассчитывать не приходилось. Он вусмерть разругался с Палмерстоном, жена которого в прошлом была любовницей русского дипломата. Дело шхуны «Виксен» окончательно испортило их отношения. Теперь посол общался лишь с главой кабинета, лордом Мельбурном. Глава кабинета отделывался общими фразами, ссылаясь на незнание малозначимых деталей. В Петербурге росло беспокойство.

Об этих сложных обстоятельствах и тревогах мне поведал Кудрявцев во время долгого перехода из Стамбула до Гибралтара. Он совершенно переменил ко мне свое отношение. Праздник, устроенный в нашу честь экипажем, заставил его задуматься. Мои консультации с Фонтоном и пополнение штата моих «слуг» Фалилеем не остались незамеченными. Письмо царя, которое я все же решил показать, все расставило по своим местам.

— Я смею надеяться, Константин Спиридонович, что вы не оставите нас своей заботой до прибытия Цесаревича. Вашего участия в переговорах не требуются. Дипломаты испокон веку общаются на французском. Но выходы в город… Они пугают. Насколько мне известно, англичане проявляют редкий патриотизм в отношении своего языка. Мы же английским не владеем. Даже прием пищи может оказаться для нас нерешимой проблемой. Не говоря уже о покупках. Говорят, в Лондоне все удивительно дешево![2]

Встретивший нас в порту посольский клерк проводил нас на почтовую станцию к заказанному для нас дилижансу. Пока все пили кофе в ожидании погрузки багажа, я вышел во двор, чтобы выкурить сигару. Меня тронул за рукав какой-то мальчишка. Суконная курточка, забавная шляпа на голове и ботинки на два размера больше. Он сунул мне в руку записку и исчез.

Я оглянулся. Сместился так, чтобы исчезнуть из поля зрения окружающих. Развернул клочок бумажки. Вчитался. Вернее, тщательно изучил, ибо моему взору предстал набор букв и цифр:

«I’ll Be waiting on TCKT by cunak, se, v. i-adv.vii (BM 37, PRL), the day we met, v. i-intr.xxviii»

Слово «кунак» не оставляло сомнений: автор записки мой заклятый друг Эдмонд Спенсер. Но как он узнал о моем прибытии в Лондон?!

— Подскажите, — спросил я клерка, уже сидя в дилижансе, — в газетах было сообщение о прибытии и составе нашей делегации?

— Конечно! В «Морнинг Кроникл», официальном органе Форин-офис.

Ок, один кусочек пазла встал на место. Теперь осталось понять, что таит в себе зашифрованное послание Эдмонда. И отчего такие предосторожности? Чего опасается кунак? Нужно думать!

Дилижанс несся по плоской равнине Гемпшира и пустошам Суррея. Разделанные как по ниточке поля сменяли дубравы. Качество дорожного покрытия выгодно отличалось от русского.

Хорошее шоссе было далеко не единственным потрясением для гостей из России. Куда более крышесносной была сама английская столица. Заходящие лучи солнца подсветили фантасмагорическую картину. Казалось, город купался в черно-зеленом, а местами — фиолетовом облаке. Знаменитый лондонский смог! Дым из печных труб домов, из заводских труб, торчащих над крышами как символ промышленной революции, из труб доков, складов, тюрем и официальных присутствий смешивался с зловонными испарениями от Темзы. Эта адская смесь опускалась на город, скрывая его роскошь и крайнюю нищету.

— К воздуху Лондона невозможно привыкнуть, — признался клерк. — Даже дома или в конторе порой возникает ощущение, что ты погружен в желтый гороховый кисель, в котором испарения от газа, свечей и ламп, горящих целый день, взболтаны с гарью от каменного угля и миазмами уличных нечистот. Ты с трудом проталкиваешь в легкие эту субстанцию, а, выйдя на улицу, лишаешься вдобавок чувства пространства. Бывают дни, когда видишь лишь перчатку своей спутницы, — клерк слегка поклонился Тамаре. — Состоятельные люди обживают пригород, предпочитая сдавать в наем свое жилье.