Беззаветные охотники

— К этому невозможно привыкнуть! — повторил возбуждено слова клерка Кудрявцев, задыхаясь от запаха человеческих и животных испражнений и затыкая уши от жуткого грохота.

Дилижанс ловко вклинился в бесконечный поток омнибусов, кэбов, карет, колясок, телег, повозок, стучавших круглыми сутками оббитыми железом колесами по булыжной мостовой. Они сталкивались, сцеплялись, сворачивали, образуя пребывающую в непрерывном движении ленту, которую невозможно было пересечь. Лишь взмах полицейского ее останавливал на минуту. Затем она снова растекалась по улицам тысячами экипажей, разбрызгивающих грязные лужи, доходившие порой до откидной ступеньки модного ландо. Тысячи лошадей гадили на ходу. Когда шли частые в Лондоне дожди, улицы заливала отвратительная жижа. Даже Севастополь с его грудами мусора и навоза выглядел на фоне английской столицы благоустроенным портовым городом.

— Ко всему можно привыкнуть, — меланхолично возразил клерк. — Конечно, после Петербурга или Москвы, особенно, зимнего периода, вам многое покажется диким. Особенно в ночное время. Не рекомендую прогулки в темноте. Рискуете столкнуться с изнанкой Лондона. Даже ваш… — он замялся, подбирая слово, чтобы охарактеризовать Бахадура, выглядящего свирепо даже в цивильном костюме, — спутник, вряд ли, кого-то впечатлит. Бог мой, двадцать тысяч карманников! Насильники! Убийцы! Грабители! Лондон — это два города! И ночной неприятно отличается от того, что оживает в лучах солнца.

— Откуда эта вонь? — страдальчески поинтересовались дипломаты, прижимая к лицу надушенные платки.

— Платок, сбрызнутый кельнской водой, станет вашим непременным аксессуаром. Все городские стоки ведут в Темзу. Когда она пересыхает в жару, дышать совершенно невозможно. В парламенте на окна вешают пропитанные хлоркой занавески. Что же до улиц, тут все печально. Стоит пройти дождю, стоки забиваются и… — клерк не решился продолжать, бросив быстрый взгляд на бледную Тамару. — Уже во времена Ватерлоо в городе проживало более трех миллионов[3]. Люди все прибывают и прибывают. И службы не справляются.

Чем глубже мы проникали в сердце Лондона, тем больше народу толпилось по обе стороны транспортного потока. Вскоре они слились в одно страшное существо, которое готово было проглотить любого и не подавиться. Рабочие в темных блузах топтали гранитные тротуары своими тяжелыми башмаками. Торговки в одеждах цвета отчаяния расходились по домам, печально подсчитывая дневную выручку. Бродяги и бездомные, «щеголявшие» лохмотьями, искали чем поживиться.

И цилиндры, цилиндры, цилиндры… На полицейских, пробиравшихся по внешней стороне тротуаров, чтобы не познакомиться с содержимым выплескиваемых из окон горшков. На золотарях и трубочистах. На лоточниках, торгующих всякой всячиной. На офисных клерках, восседавших на верхнем этаже еле плетущихся омнибусов. На джентльменах верхом или в модных колясках…

— Столько людей! — вздохнула моя ошеломленная жена. Со свойственной ей проницательностью она добавила. — В таком столпотворении люди, наверное, чувствуют себя до крайности одинокими. В Тифлисе армянская улица тоже бурлит. Но там все друг друга знают. Поздравляют с именинами, с рождением детей или с удачно подвернувшимся наследством. А здесь…

— Вы правы, мадам, — согласился с Тамарой клерк. — Истинный лондонец чувствует себя в безопасности и внутреннем комфорте лишь в стенах своего дома.

«Да-да! — думал я. — Мой дом — моя крепость. Но вы, испуганные русские нынешнего века, не видите того, что вижу я. Вас, привыкших к патриархальной тишине российских городов, которые оживают лишь зимой, потрясает местное биение жизни. Отчасти поэтичной, отчасти ленивой русской душе чуждо это броуновское движение, цель которого одна нажива! Здесь все ей подчинено. Вам, рафинированным дипломатам, покажется, что англичанин — не человек, а функция. А я нахожу, что нынешний Лондон чем-то уловимо для меня похож на американские города будущего. Из этого грязного и неуютного мегаполиса вырастет в будущем Америка небоскребов».

Мне нестерпимо хотелось отгадать секрет и этого города, и этой нации. Он и она странные, непохожие на всех, словно, попаданцы, как и я, на эту планету и в это время. Но одного у них не отнять — у них получилось, они победили. И скоро начнут — уже начали — править миром, считая себя выше всех законов и правил. Будут травить китайцев опиумом, заставлять сикхов-солдат облизывать смазанные свиным жиром патроны, выкачивать миллиарды у населения всего земного шара и… двигать прогресс. Глядя вокруг на толпы нищих и обездоленных, нельзя не застонать от той цены, которую приходится платить за любую революцию…

Мои рассуждения прервал клерк.

— Мы прибыли, господа! Белгравия. Ваш отель. Он полностью в вашем распоряжении, мы сняли его на весь срок вашего пребывания в Лондоне. Небольшой, уютный и выгодно расположен. До нашего посольства в Чешем-хаусе буквально два шага. Угловая часть большого шестиэтажного дома на Лайял-стрит. Наш посол, граф Карл Осипович, ждет вас завтра, предполагая, что сегодня вы захотите передохнуть после дороги.

— Мы бы не отказались отужинать, — в глазах Кудрявцева появился знакомый мне блеск туриста, спешащего вкусить все удовольствия нового места.

— Рядом с отелем есть неплохая по меркам Лондона таверна. Вынужден предупредить: общественное питание в английской столице поставлено из рук вон плохо. И отличается в невыгодную сторону от того, к чему вы, господа, привыкли. Например, женщины… Их появление в ресторациях не приветствуется.

— Англичане кичатся своей свободой, но безропотно подчиняются общественным предрассудкам! Подумать только: запретили ночные бракосочетания! — хмыкнул Кудрявцев. — Тамара Георгиевна…

— Я не голодна и хотела бы прилечь, — упреждая оправдания дипломата, тут же отреагировала моя жена.

— Вы же не станете возражать, если мы похитим вашего супруга? Боюсь, без его помощи нам не справиться с местными традициями.

— Он в полном вашем распоряжении, — раскланялась Тома.

Она последовала в отель в сопровождении Бахадура и Фалилея. К ней тут же бросились грудастые служанки в опрятных передниках, расталкивая друг друга в расчете на пять пенсов чаевых. Слуги отеля уже разгружали наши вещи.

Мы отправились в таверну.

В большом зале стоял единственный стол, накрытый блюдами под большими серебряными колпаками. Официанты лишь разносили напитки. Посетители сами накладывали себе еду, передавая тарелки. Тот, что хотел супу, просил о нем гостя, сидевшего рядом с супницей. Желавший мяса, пристроенного на другом конце стола, без стеснения обращался к счастливчику, которому повезло усесться напротив бараньего бока под мятным соусом, с просьбой отрезать ему кусочек. Шум стоял невообразимый.

Нас встретил хозяин. Получив с каждого по три шиллинга, усадил на свободные места. Безошибочно определив в нас иностранцев, он со снисходительно-презрительной и одновременно жалеющей улыбкой, рассказал нам, что нас ожидает.

— Ростбиф, вареная говядина, жареная баранья нога и седло, вареная свинина, жареная телятина и свиной окорок, лососина с креветочным соусом, голубиный пирог, запеканка с мясом.

Всем своим видом кабатчик показывал: вам подобное и не снилось, бедняги! Наслаждайтесь!