Беззаветные охотники

— Позор?! — зарычал Фонтон.

— Для России — да! И Император не выдержит этого удара.

— Что ж: застрелится?!

— Нет. Но — жить не захочет.

— Ох, Коста!

— Да. Понимаю. Извините.

— И как тебе поверить?

— Вспомните мои слова, когда Европа революциями начнет полыхать. Это и будет знаком. Как только революции пойдут, значит, скоро и войне быть!

— Я у тебя помощи прошу, а ты меня еще глубже закапываешь! — Фонтон совсем растерялся. — Одна небылица похлеще другой! Теперь еще и революции в Европе! Коста, проснись! Хватит твоих вещих снов!

— На сегодня хватит, — согласился я. — Мне достаточно того, что вы все равно уже не забудете наш разговор. А, значит, возможно, и будет толк.

Фонтон остановился. Долго смотрел куда-то вдаль. Вздохнул.

— Спенсер тут каким боком?

Рассказал.

— Слава Богу, хоть здесь без революций! — грустно усмехнулся Феликс Петрович. — Здесь нам привычнее. Тут подсоблю.

— Пустим лису в курятник? Уверены?

— Курятник?! Нет, брат, тут все иначе. Не к курам, а в клетку тигра лезет твой котеночек. Не понять ему простого: для неверного у фанатиков есть только плаха или зиндан. Не станет Шамиль с ним говорить. Да и дни его, похоже, сочтены. Отряд, в который ты едешь, осаждает Ахульго. Имам там. Вот если вывернется, тут и нам с тобой дело найдется. Уже есть сигналы, что пытается Шамиль связаться с султаном и даже с пашей египетским. Султан — наместник Аллаха на земле, считай, Шамилев начальник. А Мухаммед-Али — герой в глазах многих мулл и улемов. Перехватить переписку турок и египтян с Кавказом — вот моя задача. Подсобишь?

— Нет, Феликс Петрович. Тут я пас. Надоели мне шпионские игры!

— Что ж, неволить не буду. А Спенсера проводи. Если выкрутится, много полезного сможем узнать. Пора! Вон, твои возвращаются.

Фонтон попрощался, сел в лодку спиной, опустив голову.

Тамара была в гораздо лучшем состоянии.

— Как прошло, любимая?

— Хорошо. Георгий немного мозги мне вправил. Накричал, — улыбнулась жена.

— Накричал?!

— Да. Сказал, что я не права. Что ты — настоящий мужчина. Делаешь, что должен. А я только пугаю тебя. А должна поддерживать!

Я обнял Тамару.

— Он и прав, и не прав, любимая.

— Почему?

— Потому что, только благодаря тебе я держусь на этом свете!

[1] Обращаем внимание читателей. Датировка по новому стилю завершилась, как только Коста покинул Лондон. Далее все даты по старому стилю, принятому в Российской империи.

Глава 22

Вася. Ахульго, 17 августа 1839 года.

Немало нужно зачерпнуть в своем сердце мужества, чтобы пойти в атаку там, где полегли сотни. В место, откуда ты месяц назад вытаскивал раненых товарищей, кричавших от боли. Туда, где все простреливается с фланга и сверху из двух каменных бастионов с бойницами, по недоразумению прозванных саклями. Об этом напряженно думала толпа угрюмых тридцати-сорокалетних куринцев — отощавших, измученных непосильной работой, дурной водой и пищей, жарой и трупной вонью из ущелистого устья Ашильтинки.

За неполные четыре месяца похода они изрядно поизносились, превратившись в армию оборванцев. И утомились безмерно. Сидение в осаде все жилы повытягивало своей монотонностью и отсутствием видимого результата. Нагоняли тоску лысые горные пики, так отличавшиеся от милых сердцу привычных ичкерийских зеленых вершин, непролазных лесов и тучных равнин. Прохладные воды Терека, разбитные гребенские казачки и даже набеги чеченцев казались потерянным Эдемским садом. Быть может, именно желание завершить наконец эту муку двигало куринцами, побуждало действовать «увлеченно», как позднее отметили свидетели? Откуда только силы взялись?!

План нового штурма ничем не отличался от старого. Иного не позволял рельеф местности. Все те же три колонны. Отвлекающая — напротив Старого Ахульго, поддерживающая — по руслу Ашильтинки между двух утесов. И главная — против передовых укреплений Нового Ахульго. Ее составили куринцы.

Пулло сам вызвался. У него не было иного выбора. По-другому не заткнуть осуждающий ропот в офицерском сообществе после трагедии с ширванцами. Он учел их опыт. Строго-настрого приказал саперам не зевать: сразу строить на флангах укрытия и прихватить с собой ломы и кирки, чтобы пробить стены каменных сакль. Его вторая надежда на успех — двойная деревянная галерея, висящая на цепях до самого рва. Теперь не придется спускаться по лестницам пятьдесят метров под шквальным огнем противника.

С первыми лучами солнца артиллеристы открыли ураганный огонь по аулам. Хорошо накрыли! Пристрелялись за два месяца. И новые батареи так ловко разместили, что не осталось у мюридов иного места, кроме подземных убежищ. Вершины обоих утесов окутали пыль и смрад от пороховых разрывов гранат. Боеприпасов было велено не жалеть.

Вася стоял перед зевом левой деревянной галереи вместе с другими охотниками, вызвавшимися первыми идти в атаку. Ему казалось, что перед ним чернел вход в туннель в Луна-парке. Только вместо аттракционных вагонеток вниз побегут солдаты, с трудом сохраняя равновесие на крутом спуске благодаря вбитым через каждые полметра поперечинам, заменявшим ступени. Унтер недоверчиво поглядывал на цепи, удерживающие галерею. Выдержат ли они вес массы людей, когда проход заполнится штурмовиками?

Раздался сигнал «Вперед». Солдатская масса качнулась и начала втягиваться в оба входа галереи. Она заглатывала все новых и новых куринцев, стонала, трещала, покачивалась, но держалась. Солдаты несли лестницы. Штыки были примкнуты. Стрельбы не предвиделось. В кого стрелять? Мюриды попрятались за толщей каменных стен.

Милов был иного мнения. Сумку с патронами он набил доверху. Обычных патронов, не с ушками. К классическому бестолковому кремневому ружью, которым его вооружили. Из всех достоинств которого — трехгранный штык. Штуцер у унтер-офицера Девяткина на время изъял Пулло, поскольку патронов к винтовке осталось с гулькин нос. На армейских складах к такому эксклюзивному огнестрелу боеприпасов не было. В походных условиях изготовить вручную немыслимо без специального устройства — калибровочного цилиндра[1].

Волшебники-саперы вышибли мантелеты. Оп-па! Привет солнечному свету и пулям мюридов! Нежданчик, Шумилка?! Сплошной поток белых фуражек извергся в ров. Затопил его приливной волной, но не отхлынул. Куринцы в мгновение ока взлетели на узкую площадку перед бастионами, но тут же встали. Дальше бежать было некуда. Колоть было некого. Стрелять? Разве что в бойницы…

Застряли, замерли, барабан бьет «вперед», но куда вперед? В каменную стенку? Уже десятки смельчаков пали, не успев никому причинить вреда.

Столпились. Пули свистели со всех сторон. Падали обратно в ров солдаты, сраженные насмерть. Или валились вправо и влево от перешейка, достигая дна ущелий кусками обезображенного мяса.

В узкий проход между двумя саклями, по крытой траншее-переходу, рванула рота, увлекаемая отчаянным прапорщиком. Навстречу с гиканьем — горцы, вооружившиеся вместо шашек кривыми бебутами, после выстрела по урусам залпом, почти в упор. Застучали клинками по прикладам, стальным стволам и по живому русскому мясу. Столкнулись грудь в грудь. Кровь брызнула во все стороны. И отхлынули, не выдержав штыкового удара.

— Сурхай! Сурхай убит!

С диким воплем отхлынули мюриды. Стали отходить в пещеры-укрытия отдельно стоящей главной башни.

Но что это?

Снова вперед вырвалась дико машущая шашкой фигура в знакомой черкеске и приметной папахе. Бросилась за ней горцы и снова откатились, столкнувшись со стальной щетиной штыков. Рухнула на землю сестра Сурхая, переодевшаяся в одежду брата.

— Ложись! — что есть мочи заорал Вася.

Он упал на брюхо на левом фланге площадки перед первой линией обороны над краем обрыва, смотрящего на Старый Ахульго и на пещеры, откуда велась прицельная стрельба мюридов.