Безжалостные клятвы

Но когда она представила, что теперь на ней печатает Роман, что у него дорогая ей вещь, ее надежда разгорелась с новой силой.

– Ты всегда любил постскриптумы, правда, Китт? – прошептала она. И тут до нее дошло.

Это был Роман, и он ее не помнил.

Осознание ударило ее как нож, и она осела на полу, прижавшись щекой к кирпичной плитке. Письмо Романа она по-прежнему сжимала в руке, смяв своим телом.

Форест был прав.

Айрис позволила себе ощутить всю тяжесть этого утверждения, позволила себе чувствовать боль и страдание вместо того, чтобы похоронить их и оставить на потом. Испытывать печаль, гнев – это нормально. Это нормально – плакать от грусти или облегчения. Когда Айрис смогла подняться, она перечитала письмо Романа.

Он ее не помнил, но вспомнит. Скоро. Память к нему вернется, как вернулась к Форесту.

Самое главное, что Роман снова ей пишет. У нее есть способ связаться с ним.

Дакр считал, что это он диктует условия, превращая Романа в преданного и послушного корреспондента. Но бог и не подозревает, что он – не единственный источник магии.

– Ты пожалеешь, что забрал его у меня, – прошептала она сквозь зубы и вставила в пишущую машинку бумагу.

Положив пальцы на клавиши, она подумала, что готова писать Роману, но помедлила.

Как бы ей ни хотелось, она не могла напрямую сообщить, кем ему приходится. Не могла рисковать вызвать у него панику или ошеломить до такой степени, что он перестанет писать или, того хуже, что вмешается Дакр. Кроме того, она должна защитить себя и скрыть, кто она такая.

Открывать правду нужно постепенно и действовать потихоньку.

Она написала:

Я не Д. Э. У. и не богиня, обладающая волшебной способностью посылать письма тому, кто не хочет их читать. Для этого мне нужно доверить их дверям гардероба. Но я знаю историю, к которой ты прикоснулся. «Третья Алуэтта» была создана магией, связывающей ее с двумя другими пишущими машинками. Одна из них – «Первая» – сейчас у меня, есть еще «Вторая», которая, как я полагаю, утеряна.

Пока поблизости от тебя есть двери гардероба и ты владеешь «Третьей Алуэттой», твои письма будут приходить ко мне даже через большие расстояния. Хотя могу предположить, что ты сейчас занят и, скорее всего, находишься на войне. У кого есть время писать письма незнакомцам?

Р. S. Припоминаю, что ты, кажется, еще не ответил на три моих вопроса!

Айрис отослала письмо и нетерпеливо ждала. Минуты шли одна за другой, опускалась ночь. Она вдруг ощутила усталость и тяжело вздохнула, готовясь поработать над статьей. Но потом на полу зашуршала бумага.

Роман ответил:

Я сознаю, что допустил бестактность. Прости меня. В наше время излишняя осторожность не помешает, когда речь идет о доверии, а твое утреннее письмо потрясло меня.

К сожалению, у меня нет ответа на три твоих вопроса, так что я, должно быть, провалил твою проверку. Или просто дал понять, что ты пишешь не тому человеку, которому надеялась, потому что «Третья Алуэтта» попала ко мне совсем недавно, и я не знаю, кто на ней работал до меня. Прошу за это прощения, но отныне я буду о ней заботиться.

Это все к тому, чтобы поблагодарить за то, что поделилась сведениями о печатных машинках. Пусть ты не богиня, но и я не бог. Пусть мы живем обычной жизнью, но, возможно, творим своими словами собственную магию.

Кроме того, я ведь не писал, что не хочу читать твои письма.

– Р.

Р. S. Если мы продолжим переписываться, может, сообщишь, как к тебе обращаться?

Айрис встала, чтобы подумать. Она грызла заусенец, стараясь совладать с клубком эмоций, слов, мыслей. Наконец, не в силах больше ждать, снова села на подушку. Комнату озарила вспышка молнии, и прогрохотал гром, сотрясая стены.

Не будет ли слишком, если она сообщит свое имя? Даже если она так сильно этого хочет?

А вдруг ее письма отберут? Не поставит ли она себя под угрозу, если подпишется как «Айрис»? Всего пять букв, и тем не менее они казались слишком опасными, чтобы уступать желанию.

«Будь осторожна. Действуй постепенно».

Айрис отправила ответ прежде, чем усомнилась.

Дорогой Р.,

Спешу тебя заверить, ты не провалил проверку. Я тоже осторожна, когда речь идет о доверии. Но я должна напомнить себе, что иногда мы пишем для себя, а иногда – для других. И порой эти границы стираются, когда мы меньше всего этого ожидаем. Что бы ни случилось со мной в прошлом… я помню, что это только сделало меня сильнее.

Р. S. Можешь называть меня Элизабет.

Часть вторая На свет пламени

12 Соловей в клетке

Когда Тобиас уезжал из Ривер-Дауна, светило солнце и поблескивали неглубокие лужи после ночного дождя. Он взял с собой статьи Этти и Айрис для Хелены, а также почту, которую нужно было доставить из городка в Оут.

– Вернусь через несколько часов, – сказал он у ворот. Готовый к путешествию родстер сиял на солнце. – Завтра рано утром отправляемся в Биттерин.

Айрис кивнула.

Этти лишь сказала:

– А грязь на дороге вас не задержит? Вчера лило как из ведра.

– Я ничего не забываю. – Тобиас открыл водительскую дверь. – И нет, дороги меня не задержат.

Девушки смотрели ему вслед, и знакомый гул мотора затихал в утренней дымке.

Айрис покосилась на Этти.

– Волнуешься, что он застрянет?

– Нет. Волнуюсь, что мы застрянем, если он не вернется. – Но Этти продолжала смотреть на улицу, вцепившись в железные завитки на воротах. – Пойду прогуляюсь.

Айрис подождала во дворе, пока Этти не исчезла из вида, и только тогда повернулась к дому, чтобы найти Марисоль. Та оказалась на заднем дворе. Она стояла на коленях в огороде с раскрытой книжкой в руках.

– Какой милый огород, – сказала Айрис.

Марисоль с улыбкой подняла голову. Глаза у нее покраснели, как будто она не спала ночь. Темные волосы были заплетены в косу и уложены короной, рабочий комбинезон – заляпан грязью.

– Да. Люси – заядлая огородница. Она унаследовала эту страсть от тети. – Марисоль опять опустила взгляд на книгу, обводя пальцем картинку с птицей. – Пытаюсь определить, что за птица поет в кустах. Слышишь?

Айрис тоже опустилась на колени и прислушалась. Сквозь грохот фургона на соседней улице и крики детей она расслышала птичье пение – восхитительное, мелодичное, с трелями и переливами.

– Она здесь, на ветке, – сказала Марисоль.

Айрис наконец увидела птичку. Маленькая, с мягкими коричневыми перышками, та сидела в кустах на краю огорода.

– Никогда не слышала таких птиц. – Айрис завороженно следила за певуньей. – Кто это?

– Соловей, – ответила Марисоль. – Я так давно их не видела и не слышала, но когда-то, помню, они появлялись в Авалон-Блаффе каждую весну. Я часто спала с открытыми окнами и слушала их песни. Засыпала под их напевы, и иногда они мне снились.

Она аккуратно закрыла книгу, словно потерявшись в воспоминаниях, но чуть погодя добавила:

– Много лет назад соловьи были предметом исследования. Тогда поймали множество птиц и посадили в клетки.

– Зачем? – спросила Айрис.

– Хотели продавать птиц, а также изучать их песни. Большинство соловьев умерли, а те, которые дожили до осени… они в конце концов погибли, пытаясь освободиться. Они бились крыльями и телами о свои клетки. Им нужно было лететь на юг, а они не могли.

Айрис рассматривала соловья в кустах. Птичка замолчала и склонила голову набок, словно тоже слушала печальный рассказ Марисоль. Но потом соловей раскрыл крылья и улетел, а на огороде без его песни стало тихо и тоскливо.