Безжалостные клятвы

– Правда? – изумленно переспросила Марисоль, заводя девушек во двор. Приостановившись, она окликнула: – Рада тебя снова увидеть, Тобиас! Выпьешь с нами чашечку какао?

Тобиас был занят выгрузкой вещей, но поднял голову и кивнул. Уголок его рта изогнулся в улыбке.

– Буду рад. Как только управлюсь с машиной. Скоро будет гроза.

– Конечно, – отозвалась Марисоль. В воздухе пахло дождем, на узких улицах начал свистеть ветер. Он сдул черные пряди с ее лба. – Передняя дверь будет открыта, и мы приготовим тебе место за столом.

– Ой! – Айрис наконец смогла заговорить. – Мой багаж!

– Не волнуйтесь, мисс Уинноу, – сказал Тобиас, погруженный в работу. Он вытаскивал из багажника брезент. – Я его принесу. И багаж мисс Эттвуд тоже.

– Спасибо, – поблагодарила Этти. – Но если вы не заметили… Я отзываюсь на Этти.

Тобиас закрыл багажник, но бросил взгляд на небо.

– Прекрасно. Этти.

Он принялся накрывать автомобиль брезентом, а Марисоль повела Айрис и Этти по кирпичной дорожке.

– Заходите. – Ее глаза радостно блестели. – Познакомьтесь с моей сестрой Люси.

10 Прачечная для Старых душ

Айрис стояла в прачечной в доме Люси, держа в руках футляр с пишущей машинкой. Это была маленькая комнатка с одним окошком, но здесь находилась большая деревянная бадья и был водопроводный кран. От одной стены к другой тянулась веревка, на которой висело белье, а на полке стояли банки с гранулами для стирки. Но, самое главное, здесь был платяной шкаф. Высокий, из дуба, и довольно невзрачный.

Это был единственный платяной шкаф в доме, и значит, Айрис придется работать здесь.

Она села на пол, выложенный кирпичной плиткой в елочку, и открыла футляр. Потом, следуя старому ритуалу, поставила пишущую машинку между собой и дверью гардероба и стала ждать.

Опять ничего не произошло.

Ответное письмо не пришло, а отправленное раньше не вернулось.

«Может, все усилия были впустую? Может, магия между нами нарушилась?»

Поежившись, Айрис достала из футляра лист бумаги, вставила в печатную машинку и дотронулась до клавиш.

Дорогой Китт,

Она смотрела, как знакомые слова появляются на странице, но потом остановилась. «Он тебя не вспомнит». Слова Фореста эхом отдавались в ней. Вопреки им она написала:

Ты в безопасности? С тобой все хорошо? Не могу не думать о тебе. Не могу не беспокоиться о тебе.

Пожалуйста, напиши мне, когда сможешь.

Она долго смотрела на слова, а потом вырвала листок из машинки.

«Я не могу это послать, – подумала она, до боли прикусив губу. – Не могу подвергнуть его риску».

Она потерла ноющую грудь, а потом смяла листок и выбросила в мусорное ведро.

* * *

Роман стоял в комнате на верхнем этаже фермерского дома и смотрел в окно, где по небу, словно чернила, разливалась вечерняя темнота. До места их назначения оставалась половина пути, и они остановились на ночь в этом каменном доме с соломенной крышей и прогнившими полами. На немощеном дворе расположились амбар и несколько сараев. Подворье было совсем недавно брошено своими обитателями.

Солдаты нашли в погребе консервы и копченое мясо. Потом они прошерстили кухню, ликующие и изголодавшиеся по маринованной свекле, луку и связкам свиных колбас, а теперь разбили во дворе лагерь из самодельных палаток и развели костры. Даже Роман съел все, что было у него на тарелке, – ноющая боль в животе уже давно прошла.

Он отвернулся от окна, рассматривая комнату, которую Дакр предоставил ему на ночь. Должно быть, раньше здесь жила дочь фермера. На стенах – обои в цветочек, на каминной полке – обширная коллекция книг со стихами. Гардероб был битком забит платьями пастельных оттенков и блузками. Роман изучал одежду, охваченный неописуемой печалью.

Что случилось с этими людьми? Куда они делись?

Он подумал о письме, которое прятал в кармане.

Роман перечитал три странных вопроса еще раз, а потом положил листок на прикроватный столик. Печатная машинка ждала; клавиши поблескивали в свете свечей. Когда в сумерках загорелись первые звезды, Роман начал печатать.

Так хорошо было кому-то писать, пусть даже безымянному адресату. И он хотел узнать ответы. Будет разумно сначала собрать полезную информацию, а потом уже показывать Дакру загадочное письмо. Роман был рад, что доверился интуиции и решил выждать.

Закончив, он вытащил бумагу из машинки, чувствуя в руках странное покалывание. Это походило на воспоминание о чем-то, что он проделывал не один раз. Ощущение было приятным, и он позволил себе следовать этим старым движениям.

Не давая себе передумать, Роман сложил бумагу и просунул под дверь гардероба.

* * *

Ужин в доме Люси был исключительным. На кухне горели восковые свечи, бросая золотистые отсветы на разномастный фарфор и зеленые фужеры. Из радиоприемника на буфете лилась тихая музыка, которую иногда заглушали помехи. Марисоль срезала в саду свежие розы – первые в этом сезоне – и расставила по столу в старых жестяных банках. Блюда с едой передавали по кругу, и Айрис положила себе на тарелку жареное мясо и зеленую фасоль, законсервированную прошлым летом, а также маринованные персики и инжир, жареный картофель, щедро сдобренный сливочным маслом, и хлеб из кислого теста.

Люси налила всем молока в бокалы и села во главе стола. Она оказалась полной противоположностью Марисоль: высокая, светловолосая, с веснушками на лице и проницательными серыми глазами. Она все время казалась хмурой, но Марисоль предупредила Айрис, что ее сестра замкнута и не доверяет незнакомцам. Получить от нее чашку чая означало, что человек заслужил ее дружбу и уважение.

– Мне нравится эта песня, – сказала Этти, склонив голову в сторону радио.

Звучала меланхоличная мелодия, еще более печальная оттого, что некоторых частей песни не хватало. Айрис это знала, потому что слышала ее прежде. Из мелодии выбросили партии струнных из-за недавнего запрета на них. Канцлер принял этот закон, чтобы оградить граждан от магической власти Энвы с ее арфой, но Айрис считала, что ограничение было наложено из страха. Страха потерять контроль и власть. Страха перед тем, что правда о войне и о том, что грядет, разлетится по всему Оуту.

– Г. В. Уинтерс, – сказала Люси, разглаживая салфетку. – Одна из величайших композиторов нашего времени.

– Ты знаешь о ней? – спросила Этти.

– Да. Бывала на ее концертах, когда жила в Оуте. Однажды со мной ходила Марисоль.

– Это был незабываемый вечер, – заметила Марисоль. – Все, что могло пойти не так, пошло не так.

– Кроме музыки, – возразила Люси.

– Нам повезло, что мы остались живы.

– Ты драматизируешь, сестренка.

Марисоль сердито уставилась на нее, но не смогла долго удерживать это выражение. Губы предали ее, изогнувшись в улыбке, а потом женщина рассмеялась.