Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья

Однако в конкретном случае с Лидией Николаевной Протасовой становилось ясно, что главной целью взлома двери её комнаты были всё таки не продукты, ни один воришка не позарился бы на потускневшую от времени женскую заколку, красная цена которой, в базарный день, не больше мятой трёшницы.

Первым служебный автомобиль забросил домой Егорова, следующем стал Бойко. Покуда ехали к дому Василькова выкурили по папиросе, потом Иван, подставляя лицо врывавшемуся в кабину ветерку, вдруг спросил:

– Сколько отдал вдове, Саня?

– Чего отдал? прикинулся тот, будто не понимает вопрос.

– Будет тебе ей богу! Я и сам хотел вернуться, да ты опередил. Сколько?

Помявшись тот признался:

– Сотню, карточки она отоварила, значит пойдёт в коммерческий или на рынок, а там цены будь здоров. На сотни хоть молока хлеба и крупы какой купит.

Порывшись в кармане, Старцев сунул руку товарищу купюру:

– Считай, что скинулись по полтиннику.

Глава восемнадцатая

Москва; 1944 - 1945 годы

Удачно перейдя линию фронта в районе городка Ажарув, Мишка оказался захваченный Советами в восточной Польше. Здесь, вблизи действующего фронта, да ещё в чужой стране, следовало быть предельно осторожным. У него имелись заготовленные легенды на случай задержания, но все они обретали смысл на территории СССР. Объяснить же свое пребывание в Польше он не сумел бы при всём желании.

От восточного берега Вислы Мишка шёл густыми лесами растянувшимися на сто восемьдесят километров - до самого Львова. Недалеко от этого города он впервые вышел к людям и в небольшой деревеньке пополнил съестные припасы, расплатившись советскими рублями. И сразу взял курс на северо – восток.

В местечке Стоянов, Протасову подфартило - запрыгнув в медленно катившийся порожний товарняк, он за ночь проехал несколько сотен вёрст и оказался в Ровно. Потом снова топал пешком, избегая населённых пунктов и автомобильных дорог. Наконец добрался до Чернигова. Здесь, по одной из своих легенд, он трудился с конца 1943 года на восстановлении клинкерного завода, поэтому легализовавшись в этом городе, он смело появился на железнодорожном вокзале и купил билет на ближайший поезд, следовавший в Северо - Западном направлении.

Добравшись до Москвы, Мишка побродил по ней пешком, и, убедившись в отсутствии слежки, отправился на одну из конспиративных квартир, где должны были проживать Амбал с радистом Зайцевым.

***

Дверь открыл радист, узнав Протасова он расплылся в пьяной улыбке и кинулся его обнимать, при этом не мог внятно произнести ни слова. Пришлось в спешке заталкивать его в квартиру и приводить в чувство над кухонной раковиной, под струёй холодной воды.

Квартира была в ужасающем состоянии - на полу валялся мусор, окурки, пустые бутылки, воздух был пропитан жуткой смесью из табачного дыма, мочи и испорченных продуктов, постельное бельё на диване и двух кроватях не менялась несколько месяцев. Мишка рассчитывал помыться с дороги и плотно перекусить, но ванная тоже была завалена мусором, а из провизии нашлась только сушёная рыба, чай, да полбуханки чёрствого хлеба.

– Амбал исчез, месяцев через шесть после того, как ты отправился в ПоГ Гльшу, - икая рассказывал Зайцев, на его мокрой голове висело несвежее полотенце, на столе стоял стакан крепчайшего чая.

– Амбал?
– насторожился Протасов.
– Откуда ты знаешь его воровскую кличку?

– Так он сам назвался и предложил уйти в блатные.

– Ясно, значит он исчез в июне 1944. Ты сообщил Марвецу о его исчезновении.

– В мае сели аккумуляторные батареи, а связные с стой стороны больше не появлялись. Ты первый. Рацию я уничтожил, так что мы без связи.

«Странно, - подумал Мишка, - Амбал мечтал остаться в Польше, но он совсем не дурак, чтобы срываться туда перед вторжением Советов. Поменял свои планы и рванул через Германию куда-то дальше? Но в какую страну и зачем?».

Вопросов было много и, по мере беседы с радистом, меньше их не становилось.

– Завязывай икать, глотни ещё чаю, - приказал он, Себе же плеснул в стакан водки из найденной непочатой бутылки.

Выпив, занюхал хлебом и принялся чистить рыбу. Пустой желудок требовал хоть какой-то жратвы.
– Как наши?
– спросил мишка, вгрызаясь в твёрдую солёную плоть подлещика.

Зайцев скривил кислую мину.

– Худо, спиваются мужики, а Газолин, тот вообще.

– Что вообще?

– Того, застрелился.

Протасов от неожиданности чуть не выронил кусок рыбы:

– Как застрелился? Вы что тут охренели?

– А чего сразу мы? Мы его не трогали, ему НКВДшники повсюду мерещились, на улицу боялся нос высунуть. Махнул стакан водки, заперся в ванной и бахнул висок…

Зайцев в красках описал, как хромоногий Дробыш и здоровяк Винокуров выносили ночью из квартиры труп Гарина, как тащили его переулками к водоёму, как пихали под одежду камни и прикапливали у заросшего берега. А потом три дня беспробудно пили.

– Значит настроение дрянь!?
– не то спросил, не то констатировал очевидный факт Мишка.

– Дрянь, - подтвердил трезвеющий радист.
– Величко уговаривал всех залечь на дно, я предлагал разбежаться по разным городам и забыть друг дружку, Зиновьев по пьяни хотел идти с половиной, еле удержали, а Винокуров вообще грозился выпустить кишки любому, кто появится стой стороны.

– Тоже по пьяни?

– По трезвому.

– Чего же вы так быстро спеклись? Я рассчитывал на вас, потому и вернулся.

Зайцев снял себя полотенце, тряхнул ещё сырыми волосами:

– Немчура проиграла войну и работать на Абвер мужики не хотят. С грабежами тоже завязали - никому со своим прошлым неохота светиться. Попадёшься на ерунде, угрозыск потянет за ниточку и выяснится вся подноготная. А с нашей подноготной сам знаешь. Только к стенке.

Прожив пару дней в одной квартире с радистом, слушая его рассказы о последних месяцах пребывания в Москве, Протасов мучительно размышлял - что делать дальше и постепенно начинал понимать, почему исчез Амбал. Тот умел неожиданно и бесследно исчезать, равно как и неожиданно появляться, но если в сентябре 1941 он канул безвестность, спасаясь от следствия суда и лагерей, то в 1944 он бросил ни на что не годную пропащую компанию спивавшихся скотов. С каждым месяцем страх всё сильнее сковывал их тела и сознания. Вместе со страхом в них поселялась злоба и ненависть ко всему окружающему. Они попросту становились опасными, потому что нервы могли сдать в любую минуту.

На третий день Мишка передал через Зайцева подчинённым по небольшой денежной сумме и приказал им навсегда забыть о двух вещах: о своей работе на немцев и о существовании друг друга. Утром четвертого дня он собрал пожитки и отправился искать другое жилище.

***

Протасов прибыл в Москву во всеоружии, имея при себе документы, сработанные в лучшей лаборатории Абвера - нарочно потрёпанный паспорт образца 1932 года в серый тканевой обложке с чёрным гербом СССР, военный билет с отметкой категории «Д», дающий полное освобождение от призыва и воинской обязанности, несколько медицинских справок - справка о снятии с довольствия Черниговского строительного управления номер два, грамота, выданная Черниговским городским исполкомом за стахановский труд на восстановлении клинкерного завода и даже настоящие, прокомпостированные железнодорожные билеты с одной пересадкой от Чернигова до Москвы.