Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья

– Ефимыч выпил воду из стакана. А препарат был в графине.

– Ну и хитры вы…

У Павла все поплыло и закружилось перед глазами.

– Что с тобой, Савельев? – участливо спросил Василий Ефимович. – Олег, вызывай врача. Паша, ты меня слышишь?

Дверь почти сразу распахнулась, и в кабинет вошел человек в белом халате с чемоданчиком. Он проверил реакцию зрачков, пощупал пульс, измерил давление.

– Ничего страшного. Перенапряжение. Сейчас все пройдет.

– Доктор, может, ему таблетку какую дать? – проявил заботу Василий Ефимович.

– Не надо. Сейчас я ему сделаю успокаивающий укол, и все будет хорошо.

– Не надо укол, – пролепетал Павел. Но Олег сзади навалился на плечи, а Ефимыч уже закатывал ему рукав рубашки.

Боли от укола Фауст не почувствовал. В голове прояснилось. Причем так, что аж в ушах зазвенело. На душе стало легко и радостно. Хотелось улыбаться и шутить с этими милыми людьми. Он любил их и готов был сделать все, что хотели его новые друзья.

– Время пошло. У нас пять минут. – Рудольфович посмотрел на часы.

– Почему пять? – поинтересовался Виктор Иванович.

– Через пять минут действие «сыворотки правды» ослабеет и начнет возвращаться контроль.

– А что за препарат?

– Тебе секретную формулу назвать? – огрызнулся наблюдатель.

– Не надо.

Павел был счастлив. Он любил весь мир. Особенно этих милых людей. Они были грубы с ним, но он их давно простил. Они что-то хотят от него? Да пожалуйста. Что-то написать? Все что угодно, если им это нужно. Мешает только маленький, как бы это назвать… Чертик. Точно – чертик. Кто же еще? Он сидит очень глубоко и пищит: «Нет. Не делай этого. Опасность». Волны доброжелательности захлестывают чертенка с головой, но он выныривает, отплевывается и снова противно пищит что-то против.

– Паша, Паша, ты меня слышишь? – донеслось до стажера как будто издалека.

– Конечно. Хорошо слышу. Как же мне вас не слышать, товарищ?

Речь текла легко, свободно, без остановки. Хотелось болтать без передышки.

– Как тебя зовут на самом деле?

– Так Паша. Вы же сами меня так называли. Так и в паспорте написано, посмотрите.

Слова лились потоком. Он не успевал подумать, а они уже бежали.

– Кто тебя послал?

Чертик теперь не только пищал, но и стал его щекотать. Так смешно.

– Как это «кто послал»? Кто, кто. Дед Пихто и бабка с пистолетом. Ха-ха.

Виктор Иванович сопел над ухом:

– Что это с ним?

– Защиту включил. Реагирует на последнее слово, переворачивая его в вопрос или рифмуя в известный стишок или куплет из песни. Короче, тянет время и уводит в сторону. – Рудольфович не сводил глаз со стажера.

– Асмолов создает фашистскую банду против власти?

– Да, власть – это такая страсть или сласть, у тебя какая масть, Васек, друг? Ха-ха.

– Ты же за народ, Паша. Надо написать. За наш советский народ.

– Я знаю. Вставай, поднимайся, рабочий народ. Последний парад наступает.

– Паша, Паша, помоги нам. Ты же хочешь нам помочь?

– Помочь вам? Помогай, каравай, кого хочешь выбирай.

– Хорошо, тогда скажи, где ты прятался? У кого провел ночь?

– Эта ночь так была коротка. Не болела бы грудь, не страдала б душа.

– Слушай, ты классно поешь, парень. Я твой поклонник. Скажи адрес, где ты был.

– Мой адрес – не дом и не улица. Мой адрес – Советский Союз.

– Правильно. Так мы соседи. Улица? Как называется улица?

– Есть улочки тенистые…

Виктор Иванович явно болел за Фауста, а не за коллег.

– Во дает, парень! Что скажешь, Валера?

– Что скажу… Наша задача – не только определить, какой у него предел, но и научить приемам ухода на допросе. Ему бы еще пару минут продержаться.

– Его что, этому учили?

– Учили. Но одно дело – теория, а другое – как это применить на практике. Я, например, могу рассказать тебе секреты игры в крокет, но не уверен, что это поможет тебе у меня выиграть.

– Правильно, Паша, улочка тенистая, а как называется эта улочка? Неужели ты забыл, что называется она… как?

– Поперечная.

– Так и я там бываю. Номер дома какой? Вспоминай! Пятый, восьмой?

– Семнадцатый.

– Молодец, Вася, пробил, – не удержался Олег.

– Кто дал тебе адрес? Назови мне адрес этого друга! Имя, Паша, как его имя?

– И на обломках самовластья напишут наши имена, – из последних сил заплетающимся языком помог выговорить чертик.

– Все, время.

Это уже сказал доктор. Он достал заранее приготовленный шприц и ввел Фаусту препарат. Молодой человек сразу обмяк. Он обвис на стуле как мокрая тряпочка на веревке. Олег тут же подхватил его, бережно уложил на диван. Затем достал из шкафа плед и укрыл.

– Крепкий парень.

– Коллега, – поддержал его Василий. Он повернулся к зеркалу и показал большой палец.

Виктора Ивановича явно впечатлил допрос с применением препарата.

– Рудольфович, так получается, можно эту «сыворотку правды» перебороть?

– Если полная доза и опытный дознаватель, то нельзя. – Психолог быстро делал записи в блокнот.

– А как же наш парень?

– Доза была облегченная, оперативник не имел достаточного опыта, поэтому допускал затягивание времени. Да и наш парень, как ты его назвал, не дотягивает все-таки до Камо.

– До кого?

– Камо, он же Тер-Петросян. Революционер, боевик. Его задержала полиция Германии и должна была выдать нашим царским властям, где его ждала смертная казнь. Он симулировал шизофрению с симптомами потери чувствительности, потому что по тамошнему закону больных выдавать было нельзя. Для проверки ему загоняли иголки под ногти, жгли раскаленным железом, но он все выдержал и даже не дернулся. Кстати, потом он стал нашим коллегой, сотрудником иностранного отдела ВЧК.

– Крепкий мужик. Но, согласись, и наш Фауст не слабак.

Глава восемнадцатая

– Скажи честно, дядя, смогу я еще съездить в Советский Союз? – Боб Барлоу пригласил Томаса в выходной день посетить дядюшку. Они сидели в тени ухоженного сада.

– Если станешь ученым, то вряд ли.

– Я же могу продолжить тему с инкубатором для орланов.

– Во-первых, русские по этой теме будут пускать только по студенческому обмену, а ты уже закончишь обучение. Во-вторых, мы, конечно, будем продолжать развивать это направление. Пригласим их за наш счет посетить Штаты, окажем помощь техникой, но это не для твоих личных дел. Я говорю с тобой откровенно, Том.