Биография smerti

Татьяна смотрела на него – такого юного, радостного, азартного, – и на сердце у нее было одновременно и тревожно, и радостно.

– Таня, – тихо произнес молодой человек, – ты выйдешь за меня замуж?

И сердце трепыхнулось. Не так уж часто ей – при всей ее шикарной внешности – приходилось слышать подобные слова.

Таня пробормотала:

– Стас... Тебе двадцать два. А мне...

– Я догадываюсь, что несколько больше. Совсем чуть-чуть, – с улыбкой перебил он. – Но что тебя смущает? Очень, на самом деле, в духе времени. Сейчас модно за совсем молодых замуж выходить. Всему меня заодно научишь! А то я живу в глуши, анахоретом...

«Может, прочь сомнения – и сказать ему „да“? – мелькнула шальная мысль. – Что я действительно дурака валяю? Красив, богат, особняк в горах...»

Но она промолчала.

– Таня, пожалуйста!

Стас преданно заглянул ей в глаза. Счастливый, беззаботный, влюбленный. Похоже, он просто не понимает, что сыну накануне похорон матери не положено дарить возлюбленной фейерверк из бабочек. И делать ей предложение. Ладно, у Стаса с Мариной Евгеньевной особой близости не было, но все же необходимо соблюдать хотя бы минимальные приличия...

Да и вчерашние слова отчима про гибель горничной у Тани никак не выходили из головы. Слишком уж безапелляционно Валера сказал: Марине Евгеньевне бессмысленно было убивать Киру. Действительно: куда проще заплатить. Но вот если убийство совершил тот, кто ей дорог, она вполне могла прикрыть его...

Стас в нетерпении коснулся щеки:

– Таня! Ну, скажи «да»!

Сейчас он ее поцелует... Подхватит на руки... Закружит – а вокруг них продолжат свое порхание прекрасные бабочки...

– Стас, – тихо произнесла Таня. – Я почти согласна...

Парень просиял.

А она упрямо добавила:

– Почти. Только скажи...

– Подожди, – перебил молодой человек, – я сейчас угадаю. Тебя, наверное, брачный контракт волнует?

– Да плевать на контракт! – возмутилась Татьяна. Все-таки Стасик явно считает ее хищницей. – У меня своих денег достаточно. – Девушка внимательно заглянула ему в глаза: – Я о другом. Скажи правду: ведь не ты убил ту горничную, Киру...

Ему достаточно было только плечами пожать. Произнести: «Конечно, нет». И вся их жизнь – с этой минуты общая – могла бы пойти по-другому.

Однако Таня вдруг увидела, как Стасик бледнеет... глаза, только что восторженные, яркие, тухнут... руки бессильно падают вдоль тела...

– Стас! – в ужасе выдохнула она.

Но все уже было кончено.

Юноша в гневе сжал кулаки, выкрикнул:

– Ах, вот оно что! Я-то, дурак, пляшу вокруг тебя, бабочек этих дурацких покупаю, планы строю! А тебя только волнует, кто убил! Неужели это так важно?

– Конечно, важно, – кивнула Татьяна.

– Да если я и убил, то что теперь? Что я после этого, не человек? Я же пытался тебе объяснить, какой тварью была Кирка! – Он с вызовом взглянул на нее.

– Если ты убийца, я не хочу иметь с тобой ничего общего, – твердо произнесла Садовникова.

– Да не убивал я ее! Не убивал! – выкрикнул Стас. И тоскливо добавил: – А я-то думал, ты меня понимаешь...

Он досадливо смахнул с волос бабочку. Ссутулил плечи. И двинулся прочь.

Таня смотрела, как он уходит, и чувствовала, как ее сердце разрывается на миллионы кусочков. Ей безумно хотелось догнать его, извиниться, броситься в его объятия...

Но она увидела, с какой яростью Стасик пнул оказавшуюся на пути коробку, – и окликать его не стала.

Все-таки любовь накануне похорон априори не может быть счастливой...

Весь остаток дня Таня неосознанно искала общества Стаса. Бродила по саду. Заглядывала в кухню. Грызла яблоко в гостиной. Спускалась к бассейну. Нарядилась и вышла к ужину...

В доме уже было полно гостей, с ней постоянно кто-то здоровался, Нелли отпускала уже привычные едкие замечания, Фаина в очередной раз удивила – назвала «лапочкой». Но Стаса Таня так и не встретила. А идти к нему в комнату сочла неразумным. И недостойным.

Сразу после ужина, в половине десятого, она вернулась к себе. Чем заняться, не знала, но была уверена: бессонница промучает ее как минимум до трех ночи.

Однако совершенно неожиданно, еще и десяти не было, вдруг стали закрываться глаза. С чего, интересно, если она сегодня прекрасно выспалась? Не устаешь поражаться собственному организму. Раньше в шесть утра вставала и спокойно могла проболтаться минимум до полуночи, а сегодня – проснулась в одиннадцать, и в детское время опять в постель тянет.

Впрочем, может, и хорошо? Завтра похороны Марины Евгеньевны, день тяжелый. Нужно как следует выспаться.

И Таня даже душ не стала принимать, а одежду – в духе обитательницы роскошного особняка – швырнула прямо на пол. Рухнула в постель и, уже засыпая, вдруг вспомнила: у чая, который она пила за ужином, был странноватый вкус...

Убийца

Эта девица сломала мне все. Все мои планы. Все мое благополучие. Да что там: всю жизнь испортила. В страшном сне невозможно представить: погибнуть от руки блондинки! Бестолковой, как им всем и положено. И что самое обидное, и для нее, и для меня: крошка сама не ведает, что творит. Действует – и разит – вслепую.

Был шанс, что девица проскочит мимо. Обойдет острый угол, не поймет, не почувствует. Но сейчас уже очевидно: она подобралась близко, опасно близко. Я не позволю ей изуродовать мою жизнь. Любой, кто переходит мне дорогу, бывает наказан. Спросите хотя бы у Марины Евгеньевны Холмогоровой. Никакие миллионы не помогают, ни связи, ни собственная служба охраны. Сейчас небось корчится в аду и локти кусает. И – как любая сильная личность – тянет за собой в могилу своих сатрапов. Потому что, по большому счету, несчастная блондинка, эта Садовникова, здесь абсолютно ни при чем. Просто оказалась не в том месте и не в тот час.

Однако ничего не поделаешь.

Часы Татьяны сочтены.

Таня

Проснулась она около полуночи с чувством, что умирает. Все тело в холодном поту, зубы стучат, голова взрывается болью. Потянулась к выключателю – зажечь прикроватную лампу, но даже не смогла голову приподнять. Затылок тянул обратно в постель. Что происходит?

Таня без сил закрыла глаза... Комната тут же закружилась, закачалась, еще пару секунд – и наступит спасительное забытье. И девушка уже почти отдалась в его ласковые, обволакивающие волны, как вдруг остатки разума взбунтовались. В голове огненными буквами вспыхнуло: «Сейчас уснешь – больше не проснешься!» Ни одна болезнь, да еще в ее достаточно молодом возрасте, столь стремительно не начинается. Значит, она не больна. Значит, это яд. Возможно, тот самый, что сгубил Марину Евгеньевну. И она, выходит, тоже умрет? Нет, нет! Ни за что!