Бироновщина. Два регентства

— А я хотла тебя, дорогая Анюта, еще отдльно поздравить, — заговорила цесаревна, подсаживаясь къ принцесс, и крпко чмокнула ее нсколько разъ. — Поздравляю отъ всей души!

— Есть съ чмъ!.. — отвчала Анна Леопольдовна, какъ избалованный ребенокъ, капризно надувая губки. — Мужъ не башмакъ — съ ноги не сбросишь!

— Да зачмъ его сбрасывать? Если не теб самой, то твоему будущему сыну суждено носить царскую корону.

— Сыну отъ постылаго мужа! Не нужно мн ни сына, ни короны! Сколько разъ вдь говорила я тетушк, что съ радостью уступлю теб вс мои права…

— Вздоръ несешь, душенька. Ты государын родная племянница, а я ей только кузина…

— Но зато въ десять разъ меня умне! Не понимаю, право, почему ты, тетя Лиза, всегда еще такъ мила со мной…

— Ея высочество цесаревна со всми обворожительно мила, — вмшалась дипломатка Юліана.

— А главное, гораздо разсудительне васъ, принцесса: если ужъ государын благоугодно было назначить васъ своей наслдницей, такъ вы обязаны безпрекословно повиноваться.

— Я и повинуюсь, выхожу замужъ за этого… Не знаю, какъ и назвать его!

Она залилась опять слезами, и Елисавет Петровн стоило не малаго краснорчія, чтобы нсколько ее успокоить.

— Любоваться имъ теб не нужно; но другимъ–то своей нелюбви къ нему ты не должна слишкомъ явно показывать. Царствующія особы должны стоять на такой высот надъ толпой, чтобы казались ей всегда высшими существами, неподверженными человческимъ слабостямъ.

— Да ты сама–то, тетя Лиза, разв держишь себя такъ?

— Я, милочка моя, никогда не буду царствовать… А какой прелестный y тебя «эсклаважъ!» — перемнила она тему и стала разглядывать драгоцнный подарокъ «римскаго» императора на ше принцессы.

— Подлинно esclavage! — вскричала Анна Леопольдовна, срывая съ себя цпь и бросая ее на полъ. — Для того только мн ее и навсили, что бы я никогда, никогда не забывала, что стала отнын невольницей!

Лилли подняла цпь съ полу и, по молчаливому знаку Юліаны, отнесла на столъ. Во время предшествовавшаго разговора она имла полный досугъ разсмотрть цесаревну. Юліана не даромъ назвала послднюю «обворожительной». Хотя черты лица ея и не принадлежали къ числу такъ–называемыхъ «классическихъ», но овалъ ихъ былъ очень мягокъ и изященъ, а кожа отъ природы такой нжности и близны, что не нуждалась ни въ какой искусственной косметик. Привлекательный обликъ обрамливался спускавшимися на пышныя плечи локонами русыхъ, съ золотистымъ отливомъ, волосъ, съ искрящеюся надъ челомъ брилліантовой діадемой. Но ярче всякихъ брилліантовъ искрились подъ соболиною бровью жгучіе глаза, дарившіе всхъ и каждаго, «какъ рублемъ», такою плнительною улыбкой, что обаянію ея подпадали одинаково и сильный, и прекрасный полъ.

«Неужели ей уже тридцатый годъ? — думала Лилли, не отрывая восхищеннаго взора отъ царственной красавицы. — Она, право же, свже каждой изъ насъ»…

И взоръ двочки, сравнивая, скользнулъ въ сторону юной спутницы цесаревны, на которую до того она почти не обращала вниманія, но на которую теперь невольно также заглядлась.

— Что вы такъ смотрите на меня? — съ улыбкой спросила та, подходя къ ней, и взяла ее подъ руку. — Отойдемте–ка подальше.

— Простите, что я такъ смотрла… — извинилась Лилли. — Но y васъ такое удивительное, точно фамильное сходство…

— Съ кмъ? съ моей кузиной?

— Съ кузиной?

— Ну да, съ цесаревной: вдь я же — Аннетъ Скавронская. Отецъ мой, графъ Карлъ Скавронскій, былъ родной братъ императрицы Екатерины Алексевны. А вы вдь баронесса Лилли Врангель?

— Да… Но отъ кого вы, графиня, могли слышать про меня?

— Какъ не слыхать про такую прелесть! Слухомъ земля полнится, — улыбнулась опять въ отвтъ Скавронская. — Нтъ, милая Лилли, вы не конфузьтесь; я говорю чистую правду. Мн давно хотлось познакомиться съ вами; y меня нтъ вдь никого для конфиденціи; а васъ вс такъ хвалятъ… Хотите, подружимтесь?

— Помилуйте, графиня… Я же только младшая камеръ–юнгфера принцессы…

— Да и я тоже годъ тому назадъ была въ род какъ бы камеръ–юнгферы y моей кузины. Вамъ сколько теперь лтъ? Пятнадцать?

— Да, съ половиной.

— Ну, а мн… съ тремя половинками! разсмялась Скавронская. — Вы вдь атташированы уже къ принцесс. Черезъ годъ васъ точно такъ же сдлаютъ фрейлиной, да еще чьей? наслдницы престола! Ну, что же, хотите имть меня подругой?

— Я была бы счастлива, графиня…

— «Графиня»! А мн называть васъ, не правда ли, «баронессой»? Нтъ, давайте говорить сейчасъ другъ другу «ты». Хорошо?

— Хорошо. Но по имени какъ мн называть васъ?

— Опять «васъ»! Называй меня просто «Аннетъ», а я тебя буду называть «Лилли». Какое хорошенькое имя! Совсмъ по теб: вдь ты настоящая полевая лилія, — не то, что твоя гувернерка.

— Какая гувернерка?

— Да Менгденша. Это ужъ не полевой цвтокъ, а оранжерейный, махровый, безъ всякаго полевого аромата.

Лилли съ опаской оглянулась на Юліану; но та не желала пропустить ничего изъ бесды принцессы съ цесаревной, и ей было не до новыхъ двухъ подругъ.

— Да, вс говорятъ, что мы съ кузиной похожи другъ на друга, — продолжала болтать Скавронская. — Но куда ужъ мн противъ нея! Даже когда она серіозна, глаза ея свтятся… А если бъ ты видла, какъ она танцуетъ! Это — сама Терпсихора. Да вотъ на придворныхъ балахъ ты скоро ужо увидишь.

— Да я еще не придворная дама! — вздохнула Лилли. — Даже на свадьб принцессы мн нельзя быть.

— Это–то правда… Но подъ самый конецъ, въ воскресенье, будетъ большой публичный маскарадъ съ танцами. Въ маск туда тебя, пожалуй, пустятъ; я попрошу за тебя. Это будетъ такое великолпіе, что ни въ сказк сказать, ни перомъ описать, прямая мажесте. Для меня этотъ маскарадъ иметъ еще особое значеніе… Вотъ идея–то!

— Какая идея?

Не отвчая, Скавронская подвела Лилли къ простночному зеркалу.

— Смотри–ка: мы съ тобой вдь почти одного роста.

— Да что ты задумала, Аннетъ?

— А вотъ что, слушай. Только, милая, ради Бога, ни слова своей Менгденш!

— О, я — могила. Но, можетъ быть, это что–нибудь нехорошее?

— Напротивъ, очень даже хорошее… Мн надо въ танцахъ непремнно поговорить съ однимъ человкомъ. Но долго съ однимъ и тмъ же кавалеромъ танцовать нельзя; поэтому мы съ тобой обмняемся потомъ костюмами…

— Ахъ ты, Господи! — вырвалось y Лилли, да такъ громко, что цесаревна оглянулась и спросила, что y нихъ тамъ такое.