Битва божьих коровок

– "Быка", - честно признался Пацюк.
– "Аписа".

– Вот и покупатель тоже предпочитает изысканные вещи. А если за ними тянется хвост мифов и легенд, вообще замечательно. Так что спрос рождает предложение, милый Егор.

Интересно, когда это он успел перескочить в разряд "милых"?

– И сколько в среднем стоит... такой бык?

– От полутора тысяч. Долларов, разумеется.
– Марина взглянула на его стоптанные кроссовки и улыбнулась.
– Но лично вам я могу сделать скидку.

– Буду признателен, - от всей души поблагодарил Пацюк.

Пока Марина рассказывала Егору о предпочтениях клиентов, они успели миновать торговый зал и углубились в крошечный коридорчик.

– А вот и моя вотчина. Прошу.
– Странная владелица "Кибелы" распахнула дверь перед Пацюком.
– Да входите же, не стесняйтесь!

Кабинет Марины резко контрастировал с экспозицией галереи: никаких обильных излияний из художественного стекла, никаких образцов продукции. Черные жалюзи на окнах, черный кожаный диван, такие же кресла; черная стенка ручной работы, черный массивный стол с умилительной игрушкой посередине: композиция из металлических шариков в стальном каркасе - как символ досужего представления дизайнеров о строении Вселенной.

Бизнес-леди, ничего не скажешь.

Марина указала Пацюку на диван, а сама села в кресло, прямо перед журнальным столиком с батареей бутылок на нижней полке.

– "Хэннеси"? "Наполеон"? Или, может быть, "Реми Мартен"?..

С большим удовольствием Егор сейчас заглотнул бы какой-нибудь "Большеохтинской" водочки, но выбирать ему не приходилось.

– Вы же сказали - кофе!

– Кофе никуда от нас не убежит. Коньяк, Егор, только коньяк! Предлагаю "Реми Мартен".

– Валяйте.

Марина проворно разлила коньяк по низким бокалам и почти насильно всучила один Пацюку.

– Сегодня удачный день, Егор! Чрезвычайно удачный! И я хочу за это выпить. Прозит, юноша!

Она лихо чокнулась с оторопевшим Пацюком и так же лихо влила в себя темно-янтарную жидкость. Егор, все ещё не понимая причин столь бурной радости и совершенно сбитый с толку, последовал её примеру.

– А теперь расскажите мне, как это произошло? Я хочу знать подробности.

– Какие подробности?

– Подробности её смерти, разумеется!

– Вы знали ее? Знали Мицуко?

– Имела несчастье.
– Марина кровожадно рассмеялась.
– Мицуко, надо же! Подобрала себе имечко! Такое же идиотское, как и сама! Мицуко, держи карман шире! Наверняка какая-нибудь Клава или Марфа. Или, не дай-то господи, Нюся из Жмеринки!

– Ее звали Елена Алексеева, - вступился за Мицуко Пацюк.

– Не все ли равно? Жалкая выскочка. Вообразила о себе невесть что! Ни вкуса, ни темперамента, ни ума - одна только доморощенная провинциальная наглость. К сожалению, иногда это действует... на отдельных извращенцев.

Жрица говорила с такой страстью, с такой внутренней убежденностью, что Пацюк взмок от пота: как будто его, одного из ярких представителей когорты извращенцев, застали за любовными утехами с молодняком зоопарка.

– Так как же все это произошло? На неё свалился кирпич? Или её раздавило асфальтоукладочным катком? Или поезд не сбросил скорость на переезде? А может, какой-нибудь бедняга не выдержал и перерезал ей горло?

Пацюк вздрогнул. О чем говорит эта женщина?!

– Ага!
– Похоже, он попался, и Марина сразу же уличила его в этом. Уже тепло! Речь идет об умышленном убийстве, не так ли?

– Да.
– Черт возьми, почему он идет на поводу у этой сумасшедшей? Речь идет об умышленном убийстве.

– Так я и знала. Эта мерзавка никогда бы своей смертью не умерла!

Марина больше не предлагала Пацюку коньяк. Она пила свой обожаемый "Реми Мартен" сама. И быстро хмелела - но не от спиртного, нет, а от ни с чем не сравнимого, сладостного, острого чувства торжества.

– Ну что же вы молчите, Егор? Я жду деталей!

Почему он не встанет и не выплеснет содержимое бутылки в лицо этой злобной фурии? Почему он до сих пор сидит здесь? В то время как у его беспомощного мертвого ангела отрывают крылья?

– Вы не очень-то её жалуете, - мрачно сказал Егор.

– Это мягко сказано. Я её ненавижу. Так же как и ещё некоторых засранцев. Например...
– Но примера не последовало. Марина сдержалась и не стала вытаскивать список смертельных врагов из лифчика.

– Значит, в субботу вечером она не заходила к вам?

– Попробовала бы она зайти!

– И вы не видели её.

– Нет. Хотя... Если честно, сейчас бы я на неё взглянула. И даже сфотографировала бы её на память. Как вы думаете, это не запрещено?

– Не знаю...

Марина допила коньяк и с силой швырнула бокал об пол. Хрупкое стекло разлетелось на сотни таких же хрупких брызг.

– К счастью.
– От полноты чувств она потрепала Егора по щеке.
– Посуда бьется к счастью, дружок! Что ж, кое-кому не довелось дожить до геронтологического центра! Ура! Да здравствует спокойная старость! А я иду готовить кофе!

Она выпорхнула из кабинета, оставив Пацюка в тягостном раздумье.

Сумасшедшая! Она просто сумасшедшая. Или демоница, призванная сокращать поголовье серафимов и херувимов на Земле. Безусловно, Марина знала Мицуко, а Мицуко - Марину: только совершенная красота способна вызвать такую совершенную дистиллированную ненависть. Ненависть без примесей, без жалких вкраплений сострадания...

Но не похоже, чтобы Мицуко стремилась именно сюда, в этот стеклянный рай. Страх и ненависть слишком разные, почти полярные чувства, хотя они и могут быть вызваны сходными причинами. Но если Мицуко чего-то боялась значит, ей нужна была защита. Она и ехала за защитой, она хотела успеть вовремя. А получила ножом по горлу.

Пацюк встал и прошелся по кабинету.

Ничего особенного, кабинет - каких тысячи. Он сам успел пересидеть в нескольких, заполняя протоколы обысков. Зрелище - забавнее не придумаешь. Как, право, смешно иногда выглядят самые обыкновенные вещи, когда их застаешь врасплох! При обыске они вдруг становятся похожими на застигнутых на месте интимного преступления любовников. И почти всегда хранят какую-то не совсем приличную тайну. Впрочем, точно так же, как и люди...

Воровато оглянувшись на дверь, Пацюк выдвинул ящики письменного стола. В верхнем не было ничего особенного - так, офисные радости: от амбарных книг до скрепок. Зато в нижнем!.. На самом дне небрежно валялись какието странные фигурки. Пацюк вытащил одну из фигурок и поднес к лицу. Черт возьми, да это кукла, надо же, какая гадость!
– затвердевший воск, подобие одежды, кончики обуглившихся спичек вместо глаз. Да к тому же подушечка с иголками! И не просто с иголками, а с сапожными иглами.