Битва божьих коровок

– Я уезжаю, - объявил он.

– Куда? В область?
– спросила Настя. Областной центр был для неё центром вселенной. Недосягаемым центром.

– В гробу я видел область. Я уезжаю в Петербург. В Питер.

Это была не вселенная. Это было нечто за гранью понимания Насти. Где-то между Огненной Землей и Антарктидой. А от зимнего пальто, которое Заза хотел подарить ему на восемнадцатилетие, Кирюша отказался. Он всегда отказывался от подарков хевсурского зятя.

– А зачем ты едешь в Питер?

– Надоело все. Не могу здесь больше оставаться.

Он бросил в сумку яблоки и головку свежей брынзы. И поцеловал сестру.

– Я напишу. А это тебе.

Кирюша вытащил из-за пазухи плотный пакет, завернутый в бумагу.

– Что это?

– Потом посмотришь...

Последним, что увидела Настя, были спина брата и заросший легкими волосами затылок. Он шел по осеннему саду, беспечно надламывая веточки груш (недавно привитой "Вильяме летний"), прямо к калитке в заборе. Солнце светило так ярко, а спина брата казалась такой родной, что Настя заплакала. Так горько она не плакала с похорон матери.

Как только за Кириллом захлопнулась калитка, Настя развернула сверток. Что ж, подарок был вполне в стиле брата, махнувшего рукой на крестьянку-сестру: "Энциклопедия растений".

А вечером разразился скандал.

Перед тем как уехать в неизвестность, Кирилл подложил Зазе последнюю свинью: вырыл кувшин мукузани, приготовленный специально для совершеннолетия Илико, и нагло распил его прямо в саду. Он покусился на самое святое - на традицию, и этого Заза не простил ни ему, ни Насте. Целую неделю Настя выслушивала проклятия в адрес брата: гаденыш, неблагодарная тварь, вор и приживала, шэни набичуар<Грузинское ругательство>!..

– Шэни дэда моутхан!
– неожиданно ответила таким же ругательством Настя.
– Не смей оскорблять моего брата!

Это был первый бунт за десять лет. Зазу как током ударило.

– А ты нэ смэй осквэрнять свой рот такими словами, жэншина! прикрикнул Заза на жену. Но скандал прекратился.

...Конечно же, Кирюша не написал. Он пропал на три года, он ни разу не вспомнил о них и ни разу не напомнил о себе. Он и понятия не имел, что её едва не убило сорвавшимся куском черепицы, что Зазе сделали операцию на желудке, а Илико уезжает учиться в Англию. Недаром они с Зазой работали до кровавых мозолей и все эти годы не разгибали спины. Набралась кругленькая сумма, да и родственники подкинули - цхалтубские и зугдидские. Илико Киачели, сын Зазы Киачели, будет первым в роду, кто поедет учиться за границу!

Все лето Илико и Заза оформляли документы и паспорта, а за два дня до их отъезда позвонил Кирилл.

– Если бы ты могла...
– Казалось, голос шел не из трубки, а из могилы.

– Что случилось?
– крикнула Настя. Ничего. Короткие гудки.

Вышедший на крик Заза подозрительно посмотрел на нее. Настя слишком редко повышала голос, чтобы это осталось незамеченным.

– Кто звонил?
– спросил он.

– Никто... С почты.
– Зазе совсем не обязательно знать, что звонил её брат, вор и приживала.
– Пришли семена Бере Александр, поздний сорт, помнишь, я заказывала? Они сказали, что бандероль слегка надорвана... Я схожу... Возьму.

...С проводами Илико звонок брата отошел на второй план. Сын уезжал с легким сердцем, он давно не принадлежал матери, а теперь вообще перестанет принадлежать кому бы то ни было. Впереди его ждет совсем другая жизнь.

– Вот увидишь, мой сын вырастет и прославит род. Не будет копаться в земле, как мы, - сказал ей Заза, стоя у такси, которое должно было отвезти их с Илико в областной центр. А оттуда - в Москву. А оттуда - в Англию.

Он никогда не говорил - "наш сын". Всегда только "мой".

– Пока, дэда<Мама (груз.)>.
– Илико крепко обнял Настю, он так редко её обнимал.
– Я напишу...

Совсем как Кирюша. Тот тоже сказал ей - "я напишу", но так и не написал.

– Буду чэрэз двэ нэдэли, - Заза даже не стал утруждать себя прощальным поцелуем.
– Нино и Тамрико помогут тебе с садом. Я договорился.

Нину и Тамару, их ближайших соседок, Заза иногда нанимал - в особенно урожайные годы.

– Хорошо.
– Настя снова потянулась к сыну, но дверцы такси захлопнулись, и машина рванула с места.

"Что же я забыла?
– подумала она, глядя на клубящуюся густую пыль. Ах да! Я забыла заплакать..."

...Дом сразу же опустел, даже горы овощей и фруктов его не спасали. Если бы она могла, то поехала бы следом за мужем и сыном. Сорвалась и поехала. Но у Насти даже не было заграничного паспорта. Почему двенадцатилетнего ребенка нужно было отправлять в Англию? Есть же хорошие, замечательные школы и в области. Не говоря уже о Москве.

Или Петербурге.

Мысль о Питере подняла Настю среди ночи. В Питере живет её брат, Кирюша. Он звонил ей, он сказал: "Если бы ты могла..." Но ведь она не может. Не может бросить дом и виноградник. За последние тринадцать лет она вообще никуда не уезжала. А вершина её достижений - паломничество в областной центр в ранней юности.

Нет. Не стоит и думать об этом.

...Настя опомнилась только в поезде, с сумкой винограда и любимыми Кирюшиными гранатами. Как ни странно, поезд вез её в Питер.

Двое суток она пролежала на верхней полке, холодея от собственного авантюризма. Денег ей должно хватить, она не собирается задерживаться надолго. В конце концов, в доме она оставила Нину и Тамару, так что вполне имеет право посмотреть, как устроился брат. А до приезда Зазы она сто пятьдесят раз вернется! И вообще, в этом нет ничего дурного, навестить Кирюшу. Увидеть брата, которого не видела три года, шэни дэда моутхан!..

Просто увидеть.

И она увидела его. Сегодня в морге.

Он покончил с собой. Сошел с ума и повесился.

А до этого написал странные прощальные слова на окне и испещрил стены рисунками божьих коровок.

А она сидит теперь в его квартире и сама близка к помешательству.

Что скажет Заза? Что скажет его родня? Что скажет Илико?..

Пепельницы. Настя успела вымыть две пепельницы. Это замечательная идея: чтобы хоть чем-то занять себя и скоротать ночь, она уберется в квартире. Выдраит все, что только можно выдраить. Чтобы хозяева вернулись в нормальный дом... Хотя бы через полгода. Она все сделает. И уйдет отсюда навсегда.

Настя побрела на кухню и принялась за уборку: не потому, что кухня выглядела особенно грязной, нет. Просто ей невмоготу было оставаться в комнате, среди рисунков. Тем более ночью, в самое любимое для любого кваджи<Бес (груз.)> время.

Генеральная уборка на кухне заняла три часа. И все это время (в промежутке между слезами и воспоминаниями) Настя удивлялась полному отсутствию каких-либо съестных припасов в шкафах. Имелась только соль в большом деревянном туеске. А мусорное ведро было переполнено целлофановыми пакетиками из-под какого-то гнусного вьетнамского супа. И пустыми блоками от сигарет.