Битва За Масть

* * *

Ну и денек! Спятить можно! Введенский посмотрел на часы: было уже двадцать минут второго. Похоже, сегодня придется заночевать на службе. Весь мир сошел с ума. И центр безумия - Москва.

Введенский посмотрел на хорошо знакомый ему портрет, что висел в его кабинете всегда. Дзержинский мрачно улыбался.

– Разрешите?
– В дверь аккуратно постучали. Это Коноваленко. Введенский мог узнать каждого из своих подчиненных за версту. По шагам, по запахам и - по стуку. Коноваленко ходил крадучись, пользовался французским одеколоном от Армани польского производства, а стучал аккуратно и никогда не открывал двери, не дождавшись разрешения. За что и ценил его Введенский больше других своих джигитов. Да еще и за энтузиазм в работе. И, пожалуй, за некоторую, умеренную, впрочем, романтичность.

– Входи, - распорядился он.

– Белов прилетел, все нормально, - доложил Коноваленко, потирая тонкий, с горбинкой, нос.
– А потом - вложений в почтовый ящик не было. Звонка не было. Я послал людей, его офис уже вверх дном. Я рискнул, - он внимательно посмотрел на шефа, но тот вроде был спокоен, хотя и выглядел усталым, - позвонил на мобильный. Не отвечает.
– Он удрученно поджал губы.

– Ну, сегодня что за день-то?
– вздохнул Введенский. Точно, поспать не придется.
– Проверь все изоляторы, наверняка попал под гребенку. К утру доложишь, а я сейчас наверх...
– Он со значением указал пальцем в потолок. Кабинет вышестоящего начальства находился ровно над ними.
– Там сейчас такое творится - не поверишь!

* * *

– Дело было так, Сань, можно я расскажу?
– Фара уже заходился от смеха, предвкушая финал своей истории.
– Ну, короче, всех на плацу построили, а Саню хохотунчик разобрал, да? Генерал вдоль строя идет, щеки на погонах, морда цвета лампасов, а Саня ржет, заливается.

– Сань, ты первый раз тогда, что ли?
– встрял Космос.

– Ну да, только попробовал... Афганка, зеленая, знаешь, она же крепкая.

– Ну, и, короче, генерал подходит к Сане, - переведя взгляд с Космоса на Сашу, продолжил Фара, - тот стоит, крепится, генерал так на него посмотрел, как отец родной, да, и говорит: "Как служба, сынок?" А Саня: "Спасибо, товарищ генерал. Раз косяк, два косяк, и граница на замке, товарищ генерал".

– Эй, кончай базар!
– раздался чей-то недовольный голос.

– Брат, чего орешь, я не пойму? Ты можешь вежливо попросить? огрызнулся Кос.

– Что, серьезно, что ли?
– недоверчиво переспросил Фару Фил.

– Клянусь Заратустрой! "Раз косяк, два косяк, и граница на замке"... От их дружного хохота, наверное, враз проснулась уже вся камера...

* * *

– Да что такое!
– заворочался Бек и поднял голову.
– Это что за чурка?
– указал он на Фархада.

– Не знаю, - раздраженно ответил Каверин.

– А должен знать, Володенька, - поучал его Бек.
– Ты мент или кто? На хрен я тебя брал?

– Ребят, ну имейте совесть, дайте поспать!
– с верхних нар по соседству приподнялся пожилой мужик в вытертой джинсовой куртке.

– Отец, прости. Возраст мы уважаем, - серьезно ответил Саша. И распорядился: - Все, давай спать.

– Раз косяк, два косяк... Потом губа, конечно...
– бормотал, укладываясь, Фара.

– Отец, базара нет.
– Естественно, последнее слово должно было остаться за Космосом.

Осталось оно, однако, за Белым:

– Жена рожает, а я на нарах...
– тоскливо сказал он, глядя на грязные стены камеры. Да уж, ситуация, какой и врагу не пожелаешь. Ладно, утро вечера мудреней...

* * *

Оля проснулась от боли. Ныл живот. А на душе скребли кошки. Тысяча ободранных кошек. Эта душевная боль заставила ее подняться.

В палате тускло светил ночник. Сдержав стон, она медленно, стараясь не делать резких движений, вышла в коридор. Слава богу, никого. Тут только она поняла, что забыла надеть тапочки. Но возвращаться в палату не стала.

В закутке дежурной сестры Оля присела на край стула и набрала Сашин номер.

– Абонент не отвечает или временно недоступен. Позвоните, пожалуйста, позднее, - ответил чересчур вежливый механический голос. Господи, где же он? Кошки радостно принялись за свое черное дело...

* * *

Мобильники трещали без умолку. На разные лады. Прямо птичник, а не тюрьма! Один даже нагло выдавал звуки государственного гимна. Пожилой прапорщик с ненавистью смотрел на изъятое имущество. Развели тут...

Он беззвучно выматерился. Нашел в куче аппаратов "гимнюка" и попробовал заткнуть хотя бы его, тыркая толстым пальцем во все кнопки подряд.

– Мать твою, заколебали, - вслух ругнулся он, когда телефон уже молча завибрировал в его руке.

Чтобы перекрыть трели, он включил телевизор. На экране черный-черный дым валил из белого Белого дома. Час от часу не легче!

– Понедельник - день тяжелый, - вздохнул прапорщик и вырубил гребаный ящик...

XXX

Он так и проспал остаток ночи - одетый, скрючившись на узком диванчике, под недремлющим оком железного Феликса. Солнце разбудило. Невзирая на бурные ночные события, оно сегодня светило чуть ли не по-весеннему. Казалось, природе нет ни малейшего дела до политических катаклизмов.

Введенский встал, с хрустом потянулся. Новый день - новые заботы. Надо быть в форме. 14з стола он достал пузатую бутылку с волшебным элексиром. Там оставалось всего ничего, на донышке. Ну да ладно, на первый заряд бодрости хватит. Он плеснул коньяку в бокал, вдохнул его аромат и с наслаждением опрокинул в себя, будто это был не благородный напиток, а рюмка водки.

– Разрешите?
– постучали в дверь. Ну наконец-то Коноваленко, где ж тебя носило?

– Входи.
– Введенский поставил пустую бутылку под стол.

– С добрым утром, Игорь Леонидович.
– Коноваленко цвел, как роза. Определив состояние шефа по заблестевшим глазам, подчиненный осмелился пошутить.
– После первой не закусываете?

– Не борзей, - оборвал его Введенский.
– Ну, что там?

– Нашли его.
– Коноваленко моментально вытянулся в струнку.
– В Бутырке.

– Да что ты!
– восхитился Введенский.
– Жив-здоров?

– Да ничего вроде. Омоновцы только помяли немного.

– Ну, ничего, до свадьбы заживет.
– Введенский был доволен. "Объект" и в самом деле всего лишь попал под "гребенку".
– Ладно - молодец, Коноваленко. Иди домой, отсыпайся.

– Есть, - козырнул Коноваленко.

Самому Введенскому отдыхать пока не светило. Надо было еще вызволять своих. Пока они еще свои.

Перед тем, как засесть за телефон, Игорь Леонидович заботливо прикрепил к российскому трехцветному флажку, что стоял у него на столе, черную полоску бумаги. "Траур по недолгой российской демократии, усмехнулся он про себя.
– Аминь".

* * *

Гостеприимные двери Бутырской тюрьмы были распахнуты настежь. Сегодня, в отличие от вчерашнего, выпускали. Уже без формальностей. И без эксцессов. Даже мобильники отдали. И чего, спрашивается, огород городили?