Битва

— Что случилось, несчастный случай? — спросил Бессьер.

— Ваше превосходительство, кирасир Брюней попытался застрелиться, — доложил капитан.

— А я отвел его руку, — завершил Файоль. Упершись коленом в грудь приятеля, он не давал ему пошевелиться.

— Значит, несчастный случай. Перевяжите ему руку.

Бессьер не стал требовать наказания для солдата Брюнея, поддавшегося минутной слабости. Самоубийства в армии участились, как, впрочем, и случаи дезертирства. Нередко в разгар боя какой-нибудь отчаявшийся новобранец отбегал к ближайшим кустам и там вышибал себе мозги. Посчитав инцидент исчерпанным, маршал поехал к драгунам, чей полк расположился по соседству, и скоро скрылся из виду среди кавалеристов в блестевших на солнце медных касках, обернутых лентой из нерпичьей кожи и украшенных пышными черными султанами.

Тяжело дыша, Брюней приподнялся на локте. Один из кирасиров отрезал от подседельной попоны пару полос и перевязал ему руку: двух пальцев на ней как не бывало. Капитан Сен-Дидье вытащил из седельной кобуры фляжку с водкой, зубами достал пробку и поднес горлышко ко рту несостоявшегося самоубийцы:

— Пей и в седло!

— С такой рукой? — спросил Файоль.

— Чтобы держать саблю, левая рука ему не нужна!

— Но она нужна, чтобы держать повод.

— Пусть намотает его на запястье!

Файоль помог Брюнею вставить ноги в стремена, не обращая внимания на его ворчание.

— Наши лошади тоже больше не выдерживают.

— Если понадобится, мы будем гонять их до тех пор, пока они не свалятся! — отрезал капитан.

— Ах, господин капитан, умей лошади стрелять, они бы тут же застрелились! — Брюней с укоризной посмотрел на товарища: — Зря ты это сделал.

— Да ладно тебе...

Файоль не нашел, что сказать, да и не успел бы — горны снова заиграли построение, кирасиры в очередной раз обнажили сабли и рысью поскакали в направлении австрийских батарей.

Оставив позади пологий склон, кавалеристы выехали на равнину, где австрийские пушки продолжали перепахивать поля, но, когда прозвучал сигнал к атаке, кирасиры не смогли заставить измученных лошадей перейти на галоп. Недокормленные и ослабевшие животные продолжали идти крупной рысью. Для кирасир этот аллюр был самым тяжелым. От постоянной тряски стальная кираса натирала плечи, шею и бедра, кроме того, кавалеристам приходилось больше времени проводить под неослабевающим огнем вражеской артиллерии, по плотности напоминавшем ружейный. Тем не менее, несмотря на стальной дождь, кавалеристы Сен-Дидье продолжали атаку. Файоль думал, что несется навстречу неизбежной смерти, но на пути в ад его опередил скакавший рядом Брюней: ядро оторвало ему голову, и фонтан крови хлестанул из ворота кирасы. Сидя в седле, всадник без головы приближался к позициям австрийских артиллеристов; рука его по-прежнему была вытянута вперед, но сабля выпала из нее и болталась на темляке. Спустя мгновение другое ядро перебило ногу лошади Файоля. Несчастное животное развернуло на месте, и оно с жалобным ржанием рухнуло наземь. Файоль поднялся на ноги и, не обращая внимания на свистящую вокруг него картечь, с жалостью посмотрел на искалеченную лошадь, а та тянула к нему шею и пыталась лизнуть в лицо, словно прощалась навсегда. В глазах у кирасира потемнело, он раскинул руки и ничком упал в затоптанные хлеба. Грохот сражения и смерть растворились в тяжелом беспамятстве.

Наполеон остановился на краю равнины, которую без устали перепахивали ядрами двести австрийских орудий. Офицерам свиты удалось убедить его не ехать в Асперн, куда император направлялся, чтобы поднять боевой дух воинов Массены:

— Ваше величество, не стоит рисковать понапрасну!

— Если вас убьют, сражение будет проиграно!

— Вы дрожите от страха, как моя лошадь, — проворчал император, натягивая поводья, однако отправил в деревню гонца, чтобы узнать, каково там положение.

— Сир, Лавилль возвращается...

Молодой офицер в роскошном мундире гнал лошадь галопом. Чтобы скорее доставить известие, он перемахнул через изгородь на краю поля и, едва дыша, выпалил:

— Господин герцог де Риволи, сир...

— Убит?

— Он отбил Асперн, сир.

— Значит, ему пришлось отдать эту чертову деревню?

— Он ее отдал, но потом захватил снова, сир. Особенно отличились гессенцы из Рейнской конфедерации.

— И что теперь?

— Его положение выглядит достаточно надежным.

— Я спрашиваю вас не о том, как выглядит его положение, а о том, что он сам о нем думает!

— Господин герцог сидел на поваленном дереве и выглядел совершенно спокойным. Он заверил, что продержится еще сутки, если потребуется.

Император промолчал, молодой адъютант раздражал его. Резким движением Наполеон повернул лошадь и во главе свиты вернулся к штабу, где его ждал Бертье, моливший бога, чтоб шальное ядро не задело императора. Начальник штаба подал Бонапарту руку и помог слезть с норовистой лошади, на которую тот уже не раз жаловался.

— Бертье, отправьте генерала Раппа на помощь герцогу де Риволи, он нуждается в поддержке, — немедленно распорядился император.

— Но он генерал вашего штаба, сир.

— Я знаю!

— С какими войсками?

— Дайте ему два батальона фузилеров моей Гвардии.

По знаку императора два адъютанта развернули большую оперативную карту, и Наполеон углубился в ее изучение. Со вчерашнего дня ничего не изменилось: фронт изгибался дугой от одной деревни до другой, упираясь концами в разлившуюся реку. Нужно было сохранить эту диспозицию до наступления ночи, чтобы под покровом темноты всеми силами отойти на остров Лобау. Наполеон понимал: время раздумий прошло, пора было бросать в бой Гвардию, до сих пор находившуюся в резерве, и спасать положение. Бертье, закончивший инструктировать Раппа, доложил последние сведения:

— Буде забаррикадировался в Эсслинге, сир. Его люди заняли позиции для стрельбы, но пока ему ничто не угрожает. Эрцгерцог бросает основные силы против нашего центра. Он сам руководит наступлением двенадцати батальонов гренадеров Гогенцоллерна...

— Что со снабжением?

— Даву переправляет нам боеприпасы на лодках, но гребцы с трудом справляются с течением ниже острова.

— Как дела у Ланна?

— С докладом прибыл его адъютант, ваше величество, — Бертье указал на капитана Марбо.

Сидя на ящике, адъютант Ланна щипал корпию, чтобы перевязать рану на бедре. Рана кровоточила и окрашивала лосины в красный цвет. Император воскликнул:

— Марбо! Только адъютанты генерал-майора имеют право носить панталоны красного цвета!

— Сир, я претендую лишь на одну штанину!

— Что-то частенько вы на нее претендуете!

— Ничего серьезного, сир. Так, царапина...

— Что слышно у Ланна?

— Силами батальонов Сент-Илера он пробивается к Эсслингу.

— В лоб?

— Сначала венгерские гренадеры напугали наших новобранцев: им еще не доводилось видеть таких рослых и усатых молодцев, но его превосходительство успокоил молодежь: «Мы не хуже, чем при Маренго, а противник не лучше!»

Император недовольно поморщился, и его голубые глаза на несколько секунд стали серыми — у него, как у котов, цвет глаз менялся в зависимости настроения. Маренго? Ланн привел неудачный пример. Конечно, пехота Дезе [91] одержала верх над гренадерами генерала Зака, теми самыми, которых вел сегодня в бой эрцгерцог Карл, но это отнюдь не решило исход сражения. Окончательную точку в битве поставила атака кавалерии Келлермана [92] , но что было бы, подоспей вовремя армейский корпус австрийского генерала Отта? Наполеон подумал об опоздавшем Даву. От чего зависит победа? От опоздания, порыва ветра, капризов реки.

91

Луи Шарль Антуан Дезе (1768-1800) — генерал, участник Египетского похода Бонапарта, герой сражения при Маренго. Из всех своих генералов того времени самыми даровитыми Наполеон считал Дезе и Клебера. Имя генерала Дезе увековечено на Триумфальной арке в Париже.

92

Франсуа Этьен Келлерман (1770-1835) — французский полководец, дивизионный генерал (1800). Сын маршала Франции Франсуа Кристофа Келлермана. Был пожалован графом, позже унаследовал титул герцога де Вальми. Был адъютантом своего отца, в 1796 году — генерала Бонапарта. Командуя кавалерией, отличился при переходе через реку Тальяменто (16 марта 1797 г.), а также при Маренго. Тяжело ранен при Аустерлице; участвовал в кампании 1813 года. С 1820 г. член палаты пэров.