Блага земные

— На его месте и я бы предпочел. На кой он тебе сдался? Ты же никогда не любила кошек.

— В приюте у каждого свой подопечный, — сказала Минди, — Говорят, это полезно для нервов.

— Для нервов?

— У одних собаки. У других птички.

— Ну, птички уж, по-моему, совсем ни к чему, — сказал Джейк.

— А еще мы рукодельничаем. Это тоже полезно для нервов. И много разных других занятий: лекции, уроки. Вот вчера вечером у нас был урок ухода за ребенком потому-то я и не могла встретиться с тобой. Мы должны, были купать резиновую куклу, я не хотела пропускать этот урок.

Джейк резко затормозил, хотя впереди на шоссе не было ни одной машины. Он повернулся, в упор посмотрел на Минди.

— Следи за дорогой, Джейк, — сказала она.

— Постой, постой-ка, — сказал Джейк. — Значит, ты не вышла к нам вчера вечером только потому, что тебе надо было купать куклу?

— Ну, и еще была куча всяких дел.

— Минди Каллендер, известно ли тебе, где мы провели прошлую ночь? Под открытым небом. В машине, в чаще леса, без всяких твоих приливов, которые могли, бы нас согреть.

— Кого это «нас»? — спросила Минди.

— Меня и Шарлотту. Кого же еще?

Она пристально посмотрела на меня. Радужка ее глаз была в крапинках.

— Не понимаю, — сказала она. — Откуда же вы едете?

— Из Клариона, — ответил Джейк.

— И она все это время с тобой?

— Она… поедет с нами до Флориды, — сказал Джейк. — А там мы с ней распрощаемся.

— Флорида! Джейк, дорогой, неужели мы едем во Флориду?

Она приподнялась, потянулась к Джейку, привлекла его к себе, ее юбка накрыла мои колени. Машина резко вильнула. Кот рванулся, прыгнул на заднее сиденье и принялся с недовольным видом отряхиваться.

— Полегче, — сказал Джейк, — По-моему, нет ничего плохого в том, что мы месяца два поживем в тепле. К тому же во Флориде — Оливер.

— Оливер, Оливер. Вечно этот Оливер, — пробурчала Минди, стряхивая с сарафана рыжие шерстинки. Теперь, когда кот не сидел у нее на коленях, оказалось, что у нее есть еще и сумочка из белого блестящего пластика в форме сердца, девочки ходят с такими в воскресную школу. Она перехватила мой взгляд и покачала сумку на ремешке: — Нравится? Совсем новенькая.

— Очень красивая, — похвалила я.

— По-моему, вполне подходит к моему туалету.

Она подняла худую, топкую кисть в браслете с брелоками — сердечками всевозможных размеров и цветов. Розовый камешек в ее колечке тоже был в форме сердца и материя на сарафане вся в сердечках.

— Мой символ — сердце, — объявила Минди. — А у вас?

— У меня, пожалуй, нет символа, — ответила я.

— Вы замужем, Шарлотта?

— Конечно, замужем, отстань от нее, — сказал Джейк.

— Я просто спросила.

— Не приставай к ней со своими дурацкими распросами.

— Послушай, Джейк, мы с ней болтали о моей сумке, я только и спросила…

— У тебя в этой сумке деньги есть?

— Что? Не знаю. Наверное, есть немножко.

— Сколько именно?

— Ты же против дурацких расспросов!

— Просто я уехал из дому без бумажника.

— Как же это ты?

— Неважно как, уехал и уехал. Сколько там у тебя?

Минди открыла сумку.

— Десять, пятнадцать… шестнадцать долларов и еще какая-то мелочь — вот и все.

— Не густо, — заметил Джейк.

— Пошел ты к черту.

Мы обогнали грузовик с живыми курами в клетках. Наступило молчание. Потом Джейк сказал:

— Значит, вам разрешали иметь при себе деньги?

— Конечно.

— На что же они вам были нужны?

— Ну, если мы хотели пойти в город или купить что-нибудь: молочный коктейль, шампунь, иллюстрированный журнал.

— И вас свободно отпускали в город? — спросил Джейк. — В любое время, когда захотите?

— А что в этом плохого?

Я вцепилась в ручку дверцы и ждала, что будет дальше. Но Джейк не сказал ни слова. Знай себе едет а лицо каменное.

Мы остановились позавтракать в каком-то кафе; в туалете Минди попросила меня помочь ей расчесать волосы и сделать два хвостика.

— Боялась причесываться сама, — сказала она. — А соседка по комнате еще спала.

— Чего же ты боялась? — спросила я.

— Вы же знаете, мне нельзя высоко поднимать руки. Пуповина может задушить ребенка.

— Но…

— Как я выгляжу? — спросила она.

С этими двумя задорными хвостиками и доверчивыми голубыми глазами она выглядела моложе моей дочери — ни дать ни взять двенадцатилетняя девочка. Рядом с ней я вдруг увидела в зеркале немолодую, поблекшую женщину с прямыми волосами, в измятом плаще, который явно не снимали ни днем ни ночью.

— У вас разве нет помады? — удивилась Минди.

— Помады? Нет.

— Тогда возьмите мою.

Она протянула мне открытый тюбик розовой, пахнущей фруктами помады. Я возвратила его:

— Спасибо.

— Почему? Вам надо немного подмазать губы. Вы очень бледная.

— Спасибо, я…

— Хотите, я сама вас подкрашу?

— Нет, спасибо.

— Знаете, в приюте я была как косметичка. Многие девчонки так и не научились следить за собой. Не двигайтесь…

— Перестань.

Она испугалась. Отступила назад.

— Прости, пожалуйста.

— Ничего, — сказала она. Молча закрыла тюбик колпачком и бросила помаду в сумку. Потом тихонько пробормотала: — Вот тебе и на!

Когда она подняла голову, я увидела, что лицо у нее стало бледное, испуганное, даже как-то уменьшилось.

— Не обижайся. Просто я не хочу, чтобы из меня получился другой человек. А вдруг, — сказала я, пытаясь обратить все в шутку, — я так и останусь с чужим лицом? Знаешь, как бывает, когда скашивают глаза, разве мама никогда не предупреждала тебя об этом?

— Как по-вашему, Шарлотта, он хоть немножко рад меня видеть? — спросила Минди.

— Конечно, рад, — ответила я.

Теперь мы ехали медленнее: приходилось то и деле останавливаться. Во-первых, кота без конца укачивало. Время от времени он жалобно мяукал. Джейк сыпал проклятьями, тормозил и сворачивал к обочине. На беду, кот ни за что не хотел вылезать из машины. Мы хором начинали звать его: «Плимут! Иди сюда, Плимут!» Но он забивался под сиденье, а мы беспомощно слушали, как его рвет.