Благодать

Она смотрит на пса исподлобья одним глазом и высасывает остатки яйца. Как так, думает она, какой-то пес напоминает тебе человека. Она шагает к нему и ерошит мясистую голову.

Колли говорит, этот пес просто любопытничал, – как думаешь, Грейс, если б солнце двигалось на своем месте назад или вперед, так что менялось бы время, что дни становились бы длиннее или короче, – если б что-то вдруг случилось с солнцем и оно отошло бы дальше, я б рос меньше, я б застрял на этом росте на дольше?

Она забрела глубоко вглубь мира, провела безымянные дни на безымянных дорогах, что поворачивают и петляют, а не кончаются. В небе столько тяжести, думает она, тучи золы, словно небеса выгорели. На западе видит далекие озера, что похожи на толоконные лепешки, если взглянуть определенным манером, виднеется средь них какая-то великая река.

Колли говорит, это, стало быть, река Шеннон.

Она говорит, а тебе-то откуда знать?

Он ей, потому что так оно и есть.

Во сне она видит былую себя. Думает, я выскальзываю из своей жизни, вскальзываю в жизнь кого-то другого. И все же ты должна идти дальше, потому что будет впереди что-то лучшее, а дома не ждет ничего, кроме лиха. Снятся ей Боггз и мама, и тот Ослолицый Бойд в сердитой перепалке. Снится ей Клэктон. Она видит его на дорогие, его краткие промельки, возникновения в лицах других. Спину Клэктона увидала она в очерке незнакомца, сжимавшего и разжимавшего кулаки. Видела оползший рот Клэктона на сморщенном младенческом лице старика. Ночью он преследует ее с бессвязными разговорами, сажает к себе на колени, проводит кровавыми руками ей по волосам.

Колли прикидывает, что мерзавцы те скотокрады вернулись давным-давно в Донегол. Она видит, как идут они дорогами на север и с рук у них капает кровь. Но все равно, говорит она. Идти нам надо на юг. Двигаться дальше, просто на всякий случай.

В каждой канаве она видит тени, что могут выскочить, чтоб убить, во сне пыряет тень-людей своим ножом.

Колли говорит, держи глаза нараспашку, чтоб насобирать чего-нибудь. Но арендованные поля выбраны дочиста, а все до единой канавы ощипаны от крапивы. Даже звездчатка, которую мама применяла, чтоб смягчать потницу на задках у малышни, продается пригоршнями. Женщины зазывают прохожих, размахивая пучками этой травы, зажатыми в кулаке. На суп вам, говорят они. Она считает месяцы, прошедшие после убитого урожая. Понимает, что прозиманье к весне лишь углубилось. Столько полей теперь вдоль этих дорог лежит не тронутых бороной. Возвращаются к древней одичалости, думает она, словно природа выпалывала трудяг со своих полей. Те люди ходят нынче по дорогам вслед за нечистым. В сутулой их походке проглядывает, как движутся они постепенно к распаду. Эк смотрятся, словно теряют и нутро свое, и наружу. Или те, кто слаб для работы, просто сидят и смотрят на дорогу. Как вечно спрашивают сперва про работу и лишь потом говорят о том, чего действительно хотят. Не будете ль так добры, не поделитесь ли чем? Не уступите ли монетку? Она постепенно черствеет к тому, что таится в глазах у таких мужчин. Мужчин, что стоят намертво вперенные, как ослы. Лица сожраны внутрь. Как смотрят они на тебя с того мига, как видать тебя над дорогой, и до мига, когда исчезаешь в другой стороне от них. Одичалых видать издалека. Подъем ноги. Сутулость плеч. Посадка головы.

Кто таков, а кто нет.

В этом году, похоже, всякий глупец выделывает кресты Бригиты, хотя день святой давно прошел. Торгуют ими на дорогах, кто-то держит одинокий крест над головой, у других корзины на бедрах. Машут ими прохожим, машут кучерам колясок и дилижансов, словно ожидают, что те остановятся, у каждого машущего движение руки неповторимо, однако читает она любой взмах как всякий другой – видит в них жест нужды или человека, перевалившего за край нужды так далеко, что томленье сводится к забвению всего остального. Одна молодая женщина с жуть-каким-лицом в выцветшей синей шали шагает с ней рядом, машет у нее перед носом затхлым духом креста. Малютка у ней на руке со свернутыми кулачками, полгодика ей, похоже. Щечка ребенка, прижатая к матери, слюнегубая, лицо вовне горячо от досады. И вместе с тем дитя кажется до странного умиротворенным, скорее притонувшим, нежели спящим. Дыханье у женщины тухло, голос усталый. Говорит, это даст тебе защиту. Даст благословенье дому твоему. Даст подмогу твоей родне. Сколько за него предложишь?

Эк женщина эта смотрит на нее, и на миг она видит в этом взгляде маму. Хочет заговорить как девочка, прямо и просто, но все же гаркает, чтоб женщина оставила ее в покое. Смотрит в корзину, пока женщина уходит, видит, что все кресты сделаны не из ситника, а из соломы, какую надо бы употреблять на прокорм скотине, и чего ж не продаст она солому тому, кому та может быть нужна?

Колли говорит, какую защиту те кресты могут дать, коли на нее саму не действуют, ты глянь на нее, она их левой рукой небось делала.

Жар стыда за то, как говорила с той женщиной, словно жар щеки того ребенка.

Несколько ночей она спит в разрушенной церкви. В камне над дверью резные призраки пятерки перепуганных ликов. Ей снятся лики голодающие. Изо ртов их доносятся звуки ветра. Просыпаясь, видит луну, свечную на каменной кладке. По временам лежит и думает о том, чего навидалась, дорога теперь до того полнится лихом, что едва смотреть можно. Думает, что происходит с этой страной? Видала она целую семью, грудою вместе со всеми пожитками на проезжавшей мимо телеге, укорененную в безмолвии, словно усыхающее старое дерево. Или мужчина под неверным солнцем, волочет на мешке двух малявок, дети подпирают друг дружку, словно во сне. Эк Колли понесло насчет того, что у мужика бесов подбородок, что он из подручных сатаны, тащит малявок, чтоб выпить их кровь и съесть их целиком, вплоть до ногтей на ногах. Как пришлось ей рявкнуть на Колли, что детей тащат хоронить.

В тот же день повстречалась ей тетка, добывавшая воду из придорожного колодца, та предупредила ее, чтоб была осторожна. Вот что сказала она: давно живу я на дороге, убежище находила себе повдоль нее, стелили мне соломы на ночь. Брала куриную долю того, что было предложено. Но нет того больше. Двери все заперты. Обычаи вымирают, потому что люди страшатся.

Как шла она с той теткой сколько-то, поймала ее руку, полезшую к ней в сумку, выхватила против той тетки нож. Тетка и взгляд ее дерзкий, а следом смех, высокий и странный. Что она сказала: я ж разве не просто руку погреть хотела?

Иногда она просыпается и слышит шепотки-голоса, и нет у ней уверенности, приснились ли они ей или нет. Устала просыпаться с ножом в руке, принимается воображать себя друидом, владеющим волшебной силой, налагающим защитные чары. Колли составляет список заклятий, какие доводилось ему слышать.

Нужно сейчас вот что, говорит он: бечева какая-нибудь, свечка и безделушка – сможем наколдовать себе удачу, да вот я не помню у того заговора слов, а только что нам для него надо.

Бечева и свечка у нас есть, говорит она, но где в такой час взять безделушку?

А вот же спичечный коробок с твоими волосами в нем, он при тебе еще? Разве ж ты не носила его при себе?

Вот что мне б не помешало: оберег на красоту.

Она слышит, как Колли шепчет некое странное заклинанье.

Она говорит, ты все это выдумываешь.

А вот и нет, я чувствую, как у меня от него руки трясутся, оно набирает силу.

Болтовня Колли нескончаема, как день-деньской. Она смотрит, как наглухо схлопывается небо. Здоровенный пес рычит где-то вдали, однако дождя еще некоторое время не будет. Значит, в городок, долгая улица хлопотливо выплескивается в ромб [36] . Колли говорит, видишь вон тех ребят, дай-ка я один с ними потолкую.

36

Так в северной части острова назывались главные площади городов, прямоугольные по форме.

Она вступает в стаю мужчин и протягивает им раскрытую ладонь. Говорит, сменяю эту лепешку из свежего воздуха на щепоть табаку, вы не поверите, до чего хороша та лепешка – свежа, как утренняя роса, ну же, отведайте.

Суровые взгляды и молчание такое долгое, что она прикидывает, не случится ль какого лиха в конце его. И тут один смеется, а второй вскрикивает, кусну-ка я от твоей лепешки. Тянется к ней и жует прилежно, поглядывает на остальных и трет себе пузо. Ребятки-ребятушки, прохлопали вы. Давно не ел я лакомства вкусней. Тот же человек оживляет ей трубку. Дает ей добрую щепоть табаку. Говорит, куда да как идут дела, мужичонок? Добро пожаловать в Клонис, графство Монаган.

Она отыскивает деревянный ящик, подтаскивает ко входу в церковь и принимается верещать на всю полупустую улицу. Имеется замечательное новое средство от голода! Называется оно, дамы и господа, лепешка из свежего воздуха! Большое утешенье. Не желаете ли отведать? Вы, сэр! Ну же, смелее, влажна она и вкусна! По карману и не липнет к зубам! Наблюдает, как город исторгает сколько-то своих призраков, они собираются вокруг, лица нахмурены порицаньем или же вперены невыразительно. Колли говорит, обратись вон к тому человеку с черными губами и зубами. Эй, сэр! Попробуйте. И дайте-ка мне пенни-другой за нее, она до того чистая, что рот вам, как бакун тот, не опоганит. Человек таращится недобро, но другой рядом с ним хихикает, а затем и остальные принимаются хохотать. Один хлопает в ладоши. Верно, говорит. Верно. Она говорит, побьюсь об заклад, никто из вас никогда не задумывался насчет разницы между временем в настоящем мире и временем у вас во снах, так я вам скажу…