Благословение и проклятие инстинкта творчества
Шрифт:
Когда в 1912 году немецкий физик Дж. Франк (1882–1964) принимал кафедру в Пражском университете, его декан потребовал от него «быть человеком нормального поведения». Это «дополнительное» условие не казалось излишним, ибо предшественником Франца на стезе наставничества молодых был такой оригинал, как… Альберт Эйнштейн! Хотя Эйнштейн имел диплом преподавателя физики, он «походил скорее на итальянского виртуоза со скрипкой в руках» (Дж. Франк). Противясь необходимости «забивать голову всеми несущественными данными науки», он старался импровизировать. «Эйнштейн говорил живо и ясно, без всякой напыщенности, чрезвычайно естественно и порой с оживлявшим аудиторию юмором», – вспоминал очевидец его вступительной лекции в Пражском университете. А жрицам науки, облачённым в чёрные мантии и блюстившим «университетский статус», казалось, что юмор и наука – две вещи несовместные…
Такова тяжёлая печать «общего ранжира»! Но, может быть, для гения она особенно тяжела. Так, врождённая гениальность физика Дж. Максвелла (1831–1879) характеризовалась всеми признаками вяло текущей патологии. Застенчивый и скромный, он стремился жить уединённо – и продолжал
Велимир Хлебников (1885–1922), принадлежавший к тому же кругу «безумных гениев», не успел оставить своих воспоминаний. Зато много и охотно свидетельствовали о нём. «Хлебникова в глаза называли идиотом, – повторяет А. Лурье расхожее словцо, – и я видел, что он обидного, говорившегося о нём не слышит и не воспринимает» (из сборника «Воспоминания о серебряном веке», СССР, 1993 г.).
Вероятно, эта инаковость не от «нечувствительного забвения». Дж. Максвелл и В. Хлебников не только своенравно говорили и одевались, они так своенравно мыслили. «Мыслили, как марсиане», производя впечатление неисправимых школьных дебилов.
Рискуя прослыть чудаком, К. Э. Циолковский (1857–1935) выставлял на крыше своего деревянного сарая щиты с надписями «Жители города Калуги! Мы разучились смотреть на звёзды», или «Завтра – день почитания облаков» (Знаменитый барон Мюнхгаузен шёл ещё дальше и назначал день, когда он эти облака разгонял…).
Мечтая, как и К. Э. Циолковский, о межпланетных космических полётах, Фридрих Цандер (1887–1933) даже детям своим дал звёздные имена: Астра и Меркурий. «Соседи пожимали плечами: таких имён никто не знал, – отмечает литератор Я. Голованов реакцию «добропорядочного общества». – Соседи показывали вослед ему пальцем: «Вот идёт этот, который собирается на Марс…» О, если бы они могли понять, что он действительно собирается на Марс! В угаре неистовой работы он вдруг стискивал на затылке пальцы и, не замечая никого вокруг, повторял громко и горячо: «На Марс! На Марс! Вперёд на Марс!»… Как действительно был он похож на них, этих несчастных чудаков, которые у одних вызывают брезгливое презрение, а других заставляют мучиться сомнениями: не гения ли отвергают они?» (из книги «Этюды об учёных», СССР, 1976 г.).
Иногда художническая фантазия приобретает такие гротесковые формы, что в пору говорить о действительности анекдотического характера, превращающейся из жизни в фантасмагорию мечты.
Так, гений из гениев Никола Тесла (1856–1943) всерьёз утверждал, что «умеет разговаривать с голубями и получает вести от марсиан». В научных кругах, где по достоинству ценили его изобретения, он имел репутацию «чокнутого с космическим видением». «Можно предположить, – не столь категоричен в «объективном опровержении» российский эксперт Александр Белов, – что загипнотизированный представителями чужого разума Тесла выдавал то, что желали «подарить» нам инопланетяне, и тем самым продвинуть развитие земной цивилизации к светлому техническому будущему» (из книги «Таинственная сила подсознания. В лабиринтах мозга», Россия, 2008 г.).
Может быть, может быть. Но каково было всё это слышать «непосвящённым» коллегам Теслы с их большей степенью вовлечённости в процессы реальной общественной жизни? Они-то и создают монографии из серии «Жизнь замечательных людей», где, кроме обязательного ранжира в истории, деления на «консерваторов» и «прогрессивистов», улавливается подтекст – «подлинный и полный уход человека из мира действительности в мир мысли и мечты».
Блок информации второй:
«Не от мира сего…»
I. «Призрак смерти, куда ты идешь?» (экстравагантность внешнего вида)
«Случалось ли вам на праздновании вечеринки, во время карнавала или отпуска, то есть тогда, когда человек предоставлен сам себе и спокойно наслаждается отдыхом и общением, встречать людей, которые ведут себя не так, как все? При этом они вовсе не являются сумасшедшими. Однако вам и присутствующим кажется, что именно сейчас эти ваши случайные или давние знакомые вдруг начинают выглядеть ярко, индивидуально и вместе с тем обособленно от остальных… Здесь представлены известные «фрики»: актёры, бароны, маршалы, государственные и общественные деятели, музыканты и т. д. Некоторые покинули мир, некоторые живы до сих пор…» (Ж. Глюкк «Великие чудаки», Россия, 2009 г.). «Вийона, Микеланджело, Черрини, Шекспира, Мольера, Рембрандта, Пушкина, Верлена Бодлера, Достоевского и «всех подобных» – можно ли причислить к людям comme il faut (соответствующим правилам хорошего тона – фр.. – Е. М.)?» (Ю. Анненков «Дневник моих встреч: Цикл трагедий», США, 1966 г.).
1. «Одевался, во что ни попало и привычек своих не менял…»
Военные, политические и общественные деятели
• «Пётр I (1672–1725) обыкновенно ходил в поношенном кафтане, сшитом из русского сукна, в стоптанных башмаках и чулках, заштопанных Екатериной, ездил, по свидетельству очевидцев-иностранцев, на таких плохих лошадях, на которых согласился бы ехать не всякий столичный обыватель, обыкновенно в одноколке, один или в сопровождении денщика» (из очерка М. Богословского «Пётр Великий. Опыт характеристики», Россия, 1913 г.). «Он одевался кое-как, часто самым нелепым образом, смешивал штатское платье с военным и был совершенно лишен чувства приличия. В 1716 году в Копенгагене он явился перед датчанами в зелёной фуражке и черном солдатском галстуке, заколотом огромной серебряной булавкой с
фальшивыми камнями, вроде тех, которые носили его офицеры. Коричневый сюртук с роговыми пуговицами, шерстяной жилет, коричневые, слишком узкие, штаны, толстые, заштопанные, шерстяные чулки и очень грязные башмаки дополняли его костюм. Он носил слишком короткий парик (чтобы его можно было класть в карман), и длинные густые волосы выбивались из-под него… Светло-голубой костюм, обшитый серебром, и вышитый серебром пояс он надевал только один раз в жизни, так же, как и тёмно-красные чулки – во время коронации Екатерины. Она собственноручно работала над ним, и царь согласился ради торжественного случая надеть его. Его будничное, привычное для него платье хранится в двух шкафах, стоящих близ трона, на котором сидит манекен: мы видим там грубое, потёртое, суконное платье, шляпу, пробитую полтавской пулей, серые заштопанные чулки. Близкие люди часто видели царя в одной рубашке… Когда Екатерина развернула перед Петром великолепный коронационный костюм, о котором уже говорилось, он сердитым жестом схватил вышитую серебром ткань и, встряхнув, уронил несколько блесток. «Смотри, Катенька, – сказал он, – если здесь подместь, то как раз соберешь на жалованье одному из моих гренадеров»…» (из книги К. Валишевского «Пётр Великий», Франция, 1897 г.);• «Как и все великие люди, Фридрих II Прусский (1712–1786) имел свои странности. Он ненавидел новое платье и носил мундир до тех пор, пока на нём делались прорехи, и тогда только, с большим сокрушением, решался с ним расстаться…» (из книги Ф. Кони «Фридрих Великий», Россия, 1997 г.);
• «Воспитанный среди битв, получив все высшие чины и знаки отличия на бранном поле, Александр Суворов (1730–1800) жил в армии как простой солдат; часто являлся в лагерь в одной рубашке или солдатской куртке, иногда в изодранном родительском плаще, с опушенными чулками и в старых сапогах; был доволен, когда его не узнавали…» (из книги Д. Бантыш-Каменского «Биографии российских генералиссимусов и генерал-фельдмаршалов», Россия, 1840 г.). «Нам нужно остановиться ещё на одном проявлении жизни и действии Суворова: его чудачествах… ходит в одном сапоге, в одном башмаке… является к высокопоставленным посетителям в одной рубахе…» (из книги П. Ковалевского «Генералиссимус Александр Васильевич Суворов. Историко-психологический очерк», Россия, 1900 г.);
• «Авраам Линкольн (1809–1865) был совершенно равнодушен к своей внешности, и, случалось, расхаживал по улице с одной штаниной, заправленной в сапог, а другой – спущенной поверх него…» (из сборника Р. Белоусова «Частная жизнь знаменитостей: Собрание редких случаев, любовных историй, курьёзов, слухов», Россия, 1999 г.);
• «Инерция движения общества после Октября (в России после революции 1917 года. – Е. М.) была довольно сильной, и ростки демократии, ухоженные Лениным, ещё не были заглушены. Иосиф Сталин (1879–1953) казался всем, кто знал, и кто не знал его, обыкновенным человеком. У такого обыкновенного индивидуума должна быть и своя, обыкновенная жизнь… А. Н. Шелепин, в прошлом известный партийный и государственный деятель, рассказывал: «После смерти Сталина, когда переписывали имущество генсека, то выяснилось, что работа эта довольно простая. Не оказалось никаких ценных вещей, кроме казённого пианино… На полу два ковра. Спал Сталин под солдатским одеялом. Кроме маршальского мундира, из носильных вещей оказалась пара простых костюмов (один парусиновый), подшитые валенки и крестьянский тулуп»…» (из книги Д. Волкогонова «Сталин. Политический портрет», Россия, 1992 г.). «…Поразительная личная непритязательность… Седьмого ноября 1952 года исполнялось 35 лет Октябрьской революции. Недели за две до праздников хозяйственники обнаружили, что бекеша Сталина (это такая шинель, подбитая мехом) пришла в негодность. Вспоминает начальник охраны Сталина Николай Новик: «Конечно, там подкладка уже вытерлась. Там мех какой-то недорогой, я даже не знаю, какого зверя; он действительно на боках и руках очень здорово вытерся. И мне говорят, что надо заказать по этому же размеру точно такую же, такого же цвета. Ну, вроде бы так – подменить и немножко обмануть, что ли, Сталина. Вот они меня спрашивают: «Как надо это сделать?» Я говорю: «Нет, я на это не могу пойти». «Они» – это сотрудники охраны дачи Сталина. Потом «они» долго обсуждали варианты: заказывать – не заказывать, сделать тайком или поставить в известность охраняемое лицо? Нашли Соломоново решение: всё-таки решили заказать новую бекешу, и за разрешением отправились к Хозяину. В течение полутора минут Сталин внимательно осматривал вещь, указал, где надо подремонтировать, и дал понять, что никаких обсуждений новой покупки не будет. «Он на гардероб свой не обращал никакого внимания, – продолжал рассказ Николай Новик. – И в данном случае он только сказал, что «я же пару раз в году одеваю только эту бекешу, и зачем шить?» Я там заикнулся, что, может, лучше сшить, но он это отверг»… В платяном шкафу Сталина висели: два френча, шинель. Что еще помнил начальник отдела Управления охраны МТБ СССР, в то время полковник, Николай Захаров? «Значит, ботинки стоят одни, видно, там, где он обувался. Так… и что?…Да, валенки, двое валенок. Одни – новенькие, белые; вторые – подшитые. Новенькие, не одеты ни разу. Всё!..» (из книги А. Пиманова «Сталин. Семейная трагедия вождя народов», Россия, 2012 г.);
Деятели науки, учёные-космисты, программисты
• «Исаак Ньютон (1643–1727) редко покидал свою келью (в годы обучения в Тринити-колледже Кембриджского университета, Англия, 1661–1665 гг.. – Е. М.), не выходил в Тринити-холл обедать вместе с другими членами колледжа, за исключением обязательных случаев. И тогда каждый имел возможность обратить внимание на его стоптанные каблуки, спущенные чулки, не застёгнутые у колен бриджи, не соответствующую случаю одежду, всклокоченные волосы…» (из книги В. Карцева «Ньютон», СССР, 1987 г.);