Благую весть принёс я вам
Шрифт:
Она кричала, задыхаясь от рыданий:
– Я знала, знала! Эта сучка тебе милее, чем я... Ты, выродок... Лупишь жену... мать своего ребёнка... наследника... ради этой паршивки... проклятой вертихвостки... Рычаговской ведьмы... Не стыдно тебе? Эй, люди, спасите! Спасите! Убивают!..
– Замолчи! Замолчи, дура! Язык выдеру!
Искра замолчала и недоверчиво уставилась на Головню. Оба они тяжело дышали, у Искры на щеках расползались красные пятна. Головня шмыгнул носом, отошёл к мешку с молоком, висевшему возле очага, развязал узкую горловину, начал пить, долго и жадно, как лошадь после перехода. Белые ручейки потекли по его бороде, закапали на ровдужную шкуру,
– Здесь я всё решаю. Без моего слова и комар не пискнет.
И уже выходя, бросил, словно клеймо поставил:
– Захочу - и тебя невольницей сделаю. Так-то вот.
Снаружи уже собралась толпа. Чуть не половина общины сбежалась на вопли. Голоса родичей глухо рокотали меж каменных стен древней постройки. Стоило Головне появиться, волнение опало и люди напряжённо воззрились на него, настороженные как мыши. Впереди всех, тревожно стискивая рукоять ножа на поясе, торчал Сполох, рядом с ним шушукались Рдяница с мужем, и тут же, скрестив ноги, сидела на растрескавшемся каменном полу бабка Варениха.
– Ну, чего собрались?
– пробурчал Головня, зыркая волком.
По толпе пробежал шёпоток, люди замялись, старательно пряча глаза. Вождь опустил взор на бабку.
– Ты что ли людей созвала, корявая?
Та переполошилась.
– Да куда уж мне, милостивец! И так сижу тише воды - ниже травы, о смертушке всё думаю, твоими молитвами только и жива. Разве я девка какая - по стойбищу бегать, людей скликать? Это вон пускай молодые носятся, у них сил много, а мне уж отползать пора. Как пришла я к тебе, родной, так и сижу, с места не двигаюсь, боюсь пошевелиться, чтоб духов каких не разбудить. Они ведь духи-то - ой зловредные бывают! Бывало, дыхнёшь, а они уж тут как тут - на душу твою зарятся, пасти облизывают. Вот и сижу, заклятья творю, а люди идут и идут. Я уж сама у них спрашиваю: "Чего идёте-то? Чай, ни гостей, ни чужаков здесь нет". Молчат, только знай себе топчутся. Ну я и сижу, на речку посматриваю. Она, речка-то, ай как хороша об эту пору...
– Ладно, умолкни, старая. Башка от тебя трещит. А вы расходитесь. Нечего тут стоять.
– А Искра-то как? Жива-здорова?
– осмелилась вопросить Рдяница.
– Жива, жива. И вам всем здоровья желает.
Не те это были слова, которые следовало сказать. За последнее время Головня напрочь отбил у своих охоту лезть в его жизнь, и теперь, допустив слабину, почувствовал, что настроение людей неуловимо поменялось. Уже сам вопрос Рдяницы был прикосновением к запретному, а уж неловкий ответ, беззубый и жалкий в сравнении с предыдущими речами, вдруг обнажил перед всеми его уязвимое место. Надо было как-то замять вырвавшиеся слова, показать людям силу, чтобы не подумали, будто он теряет хватку. И Головня рявкнул:
– Кто без моего позволения станет учинять собрание, тому башку с плеч. Так и знайте.
И люди заторопились, заспешили, разбредаясь в сумерках, и вскоре лишь бабка Варениха осталась сидеть на прежнем месте, будто и не слышала окрика вождя.
– А ты-то, старая, чего притулилась? Оглохла что ль?
– спросил Головня.
– Пригрелась, сердешный. Ты уж не гони меня, дряхлую. Посижу, кости расслаблю, а там и поковыляю.
Головня шмыгнул носом и вернулся в жилище.
В бурлящем дыму покачивались костяные фигурки богов, привязанные к перекладине под острым потолком - багровый Огонь, белый Лёд, чёрные, коричневые и жёлтые духи здоровья и силы, угольноглазая Наука
с волосами-ветками. Вождь поднял к ней глаза, произнёс, молитвенно сложив руки:– Во имя Твоё, о великая богиня, собрались мы здесь. Да пошлёшь нам мудрый совет.
И все нестройно подхватили:
– Слава Тебе, о мудрая Наука!
Головня обозрел гостей, сказал, зачёрпывая горстью голубику из берёзового туеска:
– Мы думали, демоны оставили нас, смирившись с неудачей. Но они по-прежнему здесь, завистливые и злые. Ни дня покоя от них. Значит, такова судьба детей Науки - извечно противостоять злу. Если демоны прячут от нас металлы, наша вера поможет найти их. Металлы отыщутся, и враги наши будут посрамлены. Так будет, ибо по другому не может быть. Знайте это.
Пепел, как всегда, преданно лупал глазами, внимая вождю. Ни единой мысли не виднелось на его лице, и только зловеще белели в полумраке растрескавшиеся человеческие кости, которые он по щегольству нацепил на одежду: голени к голеням, кисти - к кистям. Жар-Косторез привычно глядел в землю, гладил куцую бородёнку. Сполох почёсывал мочку уха, не сводя с Головни внимательного взгляда. Все помощники были в сборе, не хватало только Лучины, который со дня на день должен был вернуться из зимника.
– На холме, среди этих стен, мы металлов не нашли, - продолжил Головня.
– Значит, надо копать в другом месте. Согласны? Чего молчите?
– Мы будем копать, где скажешь, великий вождь, - выдохнул Пепел.
Сполох задумчиво кивнул, а Жар-Косторез, нерешительно взглянув на товарищей, опять потупился.
– А может, нашли металл-то?
– предположил Головня.
– Может, скрывают, сволочи?
– Мы перетряхнём всё стойбище, о великий вождь!
– взвизгнул Пепел.
Головня не обратил на него внимания - он ждал ответа от Сполоха. Тот вздохнул, поднимая с бронзового блюда сушёного леща.
– Кабы нашли, вся община знала бы, земля мне в глаза. Разве ж такое скроешь? Да и зачем?
– А по злобе своей. По упрямству. По козням Огненным.
Сполох пожал плечами. Жар-Косторез бегал глазами с одного на другого, тщился угадать мысли сидящих, чтобы не дай Наука не попасть впросак. Пепел тоже молчал, ожидая приказов - самостоятельно думать был не приучен. Кабы не сестра, прозябал бы среди прочих Рычаговых, дубина стоеросовая, с досадой подумал Головня. Вот кого надо в совет взять - Зарянику! Но рановато ещё - слишком юна. Да и заслуг маловато. Пепел - тот хоть зверя бил да в мёртвом месте копался, а у девчонки всего достижений, что вождю прислуживала.
Заряника была тут же, в жилище - хлопотала у очага, разливала из мешка кислое молоко по глиняным кружкам. Головня покосился на неё, скользнул взглядом по гибкому стану. И тут же царапнуло по сердцу - девку на совет пустил, а жену выгнал. Сказал ей: "Погуляй пока. Нам погуторить надо", и выпроводил прочь. А она, зараза такая, даже не возмутилась - просто кинула на него презрительный взор и вышла, набросив кожух. Гордячка. Побыстрей бы ей разродиться, а там уж и порвать опостылевшие узы. Пускай живёт у отца.
Головня повернулся к Пеплу.
– Слышал, многие твои родичи негодуют на меня, упорствуют в суевериях. Уйти хотят. Таким доверия нет. Обманут, предадут, ударят в спину. Кабы наткнулись они на железо, пожалуй, смолчали бы, а? Как думаешь?
– Да кто так говорит, вождь!
– воскликнул тот.
– Ошмётки, огрызки, грязь. Золовик с дружками, да Уголька семья. Ну, ещё пара старух. А прочие все за тебя. Жизнь отдадим. Разве от наших что скроешь? А тем паче - железо. Уж мы бы знали, клянусь Наукой.