Благую весть принёс я вам
Шрифт:
– Славно, славно. Но ты всё же держи негодников под присмотром. Пускай помнят: они живы, пока мне угодно. По справедливости давно пора вырвать куст вместе с корнями.
Пепел поёжился. Промолвил тихо:
– Сделаю как прикажешь, вождь.
– И понурился - испугался за своих. Сидело всё-таки в нём тяготение к роду, не хотело уходить. Значит, тоже нестоек. Подозрителен.
– Копать будем с южной стороны холма, - объявил Головня.
– Там много железных реликвий. Чай, не случайно.
Сполох заёрзал, догрызая леща, осторожно полюбопытствовал:
– А лошадей где пасти станем?
– Что ж, разве мало
– удивился Головня.
– Да лугов-то хватает, земля мне в уши... А с южной стороны склон поглаже. Ног не переломают.
Головня осклабился.
– Значит, перенесём загоны с холма в низину.
Сполох вздохнул, сжимая и разжимая костяную рукоять ножа.
– Что ещё?
– спросил Головня.
– Да тут такое дело... Косить пора, а мы, Лёд меня побери, в земле роемся. Чем скотину зимой кормить будем? Люди тревожатся.
Головня смерил его тяжёлым взглядом.
– А ты что ж, уполномоченный от них?
Сполох замялся.
– Так ведь все так говорят. Ты выйди да послушай.
– Он тряхнул вихрами.
– Лёд меня побери, сам ведь знаешь - без сена нам не жить. Передохнет скотина, а нам куда? Только в прорубь кидаться.
Вождь помолчал, постукивая пальцами по блюду. Гулкий звук растёкся по бронзовой поверхности, поплыл по жилищу, похожий на далёкий вой ветра. Вот оно, начинается - то, чего он ждал и чего боялся. Думал найти железо прежде, чем поднимутся травы. Не вышло. Ах, как обидно бросать начатое!
– Что ж, - медленно начал Головня, - Лучина вернётся - отправлю с ним в летник лучших косцов. Работников-то у нас теперь - ого-го!
– Так у нас теперь и скотины прибавилось, - тихо вставил Сполох.
Головня обозлился, перевёл взгляд на других советников.
– Вы-то как думаете? Оставаться нам здесь или двигать всей толпой в летник? Скажите свои мысли. Не для того я вас возвысил, одарил и отличил, чтоб вы на совете молчали. Помощники вы или кто?
Жар и Пепел задвигались, засопели, избегая взгляда вождя. Сполох, покачивая опущенной головой, потирал ладонью костяшки на левом кулаке.
– Ну что, мыслей нет?
– подытожил Головня.
– Только славословить умеете? Что ж мне с вами делать? Может, выгнать ко Льду, а в помощники вон девку взять? Заряника, пойдёшь ко мне в помощницы?
Служанка улыбнулась, потёрла нос тыльной стороной ладони.
– Ты - вождь. Как скажешь, так и будет.
– А сама-то что думаешь? Слуг тебе дам, мужикам будешь приказывать.
Девка осклабилась, бросила лукавый взгляд на брата.
– Мужики девке подчиняться не захотят, придётся уламывать, пороть их. А у нас сейчас и так хлопот полон рот.
Все воззрились на неё, потрясённые рассудительностью ответа. Жар даже кхекнул от изумления. Головня усмехнулся.
– Поняли, как вождю надо отвечать?
– спросил он помощников.
– Девка вас всех за пояс заткнула.
И сразу, хоть слова эти не могли понравиться охотникам, как-то легче задышалось в жилище. Напряжение ушло, на лицах заиграли улыбки. Помощники уже смелее поглядывали на вождя, а Косторез, не в меру расслабившись, брякнул:
– Всё ж таки опрометчиво... Железа-то нет! Промашка...
Вождь поднял на него лицо, и Жар задрожал, непроизвольно откинув голову, и заскрёб трясущимися пальцами по лежащим на полу шкурам, и забегал глазами, тщетно ища поддержки.
– Что ж, недоволен ты мной?
–
– Нет!... куда мне... я только... хотел...
– Собрание созвать? Поведать всё, что накипело?
– Упаси Боже! Скажешь тоже!
– Косторез криво усмехнулся.
– Сам ведь знаешь -собрания мне... не по духу. Не нужны они мне вовсе. Пускай пропадают... пропадом. И зачем их только предки это... придумали? Лишние они. Есть же вождь. Зачем ещё собрания? Правильно, Головня?
– Он жалко улыбнулся, глядя на вождя.
Тот не ответил. Поворошил куски варёного мяса на блюде, испещрённом замысловатой гравировкой, покусал нижнюю губу. Помощники, не дыша, наблюдали за ним. Каждый размышлял про себя: казнит или помилует? И если казнит, то кому это на руку - Пеплу, Сполоху или Лучине? И если кому-то на руку, то какой род останется в выигрыше - Артамоновы или Рычаговы?
Но в этот раз духи смерти не получили заветной поживы. Незримый топор пронёсся над шеей Костореза, лишь обдав его запахом крови. Вождь молчал, будто забыл о словах помощника, отрешённо жевал мясо, и Жар начал оживать, весело поглядывая на товарищей - только уголки губ подрагивали, обнаруживая волнение.
А потом раздался тихий голос Заряники:
– Великий вождь, у брата есть известие для тебя. Он робеет, трепеща перед твоими родичами.
Головня очнулся, посмотрел на Пепла.
– Это правда?
Тот замялся, аж покраснел от напряжения, и принялся грызть ноготь на большом пальце. Видя его колебания, Головня решил подбодрить помощника:
– Помни, для меня нет родичей и чужаков, а есть верные Науке и противящиеся Ей. Долг всякого истинно верующего - говорить правду. А коли скрываешь её или, того хуже, лжёшь, то отвергаешь благодать. Возмездие богини падёт неотвратимо.
Пепел собрался с духом и выпалил:
– Артамоновы не любят нас, великий вождь.
– Кого это - нас?
– Рычаговых. Говорят, будто ты хочешь возвеличить наш род, а их втоптать в грязь.
Головня засопел и жадно приник к кружке с молоком. На лбу его блестели капельки пота.
– Откуда знаешь?
– спросил он, закончив пить.
Пепел всплеснул руками.
– Отовсюду слыхать! Родичи жалуются - Артамоновы проходу не дают, задирают, насмехаются. Намедни вон Багряница сцепилась с Колченогой Краснухой, та ей и говорит, дескать, кабы не вождь, выдрала бы твои глаза бесстыжие. Багряница ей: а что вождь? А Краснуха: известно, мол, печалится за вас, горой стоит, будто околдовали его. Может, и впрямь околдовали, с вас станется. А вчера Кривоносый не хотел брать моих коров на выпас. Говорил: раз коровы твои, ты и води. А когда мне, вождь? Я ведь - помощник твой, не пастух. Уж я ему и так, и этак, а он: много чести, чтоб на тебя Артамонов спину гнул. Вы, мол, Рычаговы, и так высоко нос задрали...
Пепел лопотал, всё более распаляясь, а вождь сжимал кулаки и невидяще смотрел в одну точку. "Мало, мало казнил, - думал он.
– Всю поросль надо выдернуть, всех до единого, чтоб ни ростка не осталось". Он уже не слушал, что ему говорил помощник, а утонул в своих мыслях, и мысли его были одна страшнее другой. "Опять демоны. Опять скверна. Что ж такое - казнишь одного, появляется второй. Казнишь второго, приходит третий. Кругом враги. Никому верить нельзя. Никому. А родичам - менее всего. Они - самые злые. Самые коварные".