Блестящая будущность

Этотъ человкъ тоже былъ одтъ въ грубое срое платье и на ног у него тоже была цпь и все было такъ же, какъ у того человка, исключая только лица; на голов у него была плоская, войлочная съ широкими полями шляпа. Все это я увидлъ въ одинъ мигъ, такъ какъ только одинъ мигъ и могъ его видть; онъ выругался, хотлъ ударить меня, но сдлалъ это такъ неловко, что промахнулся, а самъ чуть не свалился съ ногъ, — и бросился бжать; разъ, другой онъ споткнулся и исчезъ въ туман.

«Это тотъ молодой человкъ, о которомъ мн говорилъ вчера каторжникъ!» подумалъ я, чувствуя, какъ сердце у меня заколотилось, когда я призналъ его. Я увренъ, что и печень у меня заболла бы, если бы только я зналъ, гд она помщается.

Посл этого я скоро добжалъ до батареи; тамъ былъ вчерашній человкъ; онъ пожимался всмъ тломъ и ковылялъ взадъ и впередъ, точно всю ночь провелъ въ ожиданіи меня. Онъ наврное страшно озябъ. Я почти ждалъ, что онъ свалится съ ногъ у меня на глазахъ и умретъ отъ холода. Глаза его глядли такъ голодно, что, подавая ему пилу, я подумалъ, что онъ готовъ былъ бы състь и ее, если бы не увидлъ моего узелка. На этотъ разъ онъ не перевернулъ меня вверхъ ногами, но оставилъ на мст, пока я развязывалъ узелокъ и опорожнялъ карманы.

— Что въ бутылк, мальчикъ? спросилъ онъ.

— Водка, отвчалъ я.

Онъ уже совалъ въ ротъ мясо, точно человкъ, который торопится его куда-нибудь запихать, а не то, что състь; но тотчасъ же вынулъ его изо рта и отпилъ водки. Онъ такъ сильно дрожалъ всмъ тломъ, что ему трудно было держать горлышко бутылки между зубами и не разбить его.

— Я думаю, что вы схватили лихорадку, — сказалъ я.

— И я того же мннія, мальчикъ, — отвтилъ онъ.

— Здсь очень нездорово, объяснилъ я ему. Вы лежали на болот, а отъ этого длается лихорадка, а часто и ревматизмъ.

— Я все же успю позавтракать, прежде чмъ они меня отправятъ на тотъ свтъ, — сказалъ онъ. — Я позавтракаю, хотя бы меня посл того повсили вонъ на той вислиц, за батареей. До тхъ поръ я справлюсь и съ лихорадкой, честное слово.

Онъ глоталъ за разъ и котлету, и мясо, и хлбъ, и сыръ, и пирогъ; и все время недоврчиво оглядывался и часто прислушивался, даже переставалъ при этомъ жевать. Дйствительный или воображаемый шумъ на рк или мычаніе скота на болот заставили его вздрогнуть, и онъ вдругъ проговорилъ:

— Ты не обманщикъ, пострленокъ? Ты никого не привелъ съ собой?

— Нтъ, сэръ! Нтъ!

— И никому не поручилъ слдовать за собой?

— Нтъ!

— Хорошо, сказалъ онъ. Я врю теб. Да и былъ же бы ты прямой негодяй, если бы въ твои-то годы сталъ помогать ловить несчастную тварь, замученную до смерти, злополучную тварь!

Что-то хрустнуло у него въ горл, точно у него тамъ былъ механизмъ въ род часовъ, которые собирались бить, и онъ провелъ оборваннымъ, грубымъ рукавомъ но глазамъ.

Сострадая его огорченію и слдя глазами за тмъ, какъ онъ уплеталъ пирогъ, я осмлился сказать ему:

— Я радъ, что онъ вамъ по вкусу.

— Ты что-то сказалъ?

— Я сказалъ, что я радъ, что пирогъ вамъ по вкусу.

— Спасибо, мальчикъ. Да, онъ вкусный.

Я часто наблюдалъ за пашей дворовой собакой, когда она ла, и замтилъ ршительное сходство между тмъ, какъ она ла и какъ лъ этотъ человкъ. Вс ухватки у него были ршительно собачьи.

— Я боюсь, что вы ничего ему не оставите, — сказалъ я застнчиво, посл молчанія, во время котораго я колебался, сдлать ли мн это замчаніе, или нтъ, считая его не совсмъ вжливымъ. — Въ нашей кладовой, гд я это взялъ, больше ничего не достанешь.

Только увренность, что это такъ на самомъ дл, вынудила у меня такое признаніе.

— Оставить для него? Для кого это? — спросилъ мой новый, пріятель переставая жевать корочку пирога.

— Для молодого человка. Вы говорили, что онъ прятался вмст съ вами.

— Охъ, да! — произнесъ онъ, съ чмъ-то, похожимъ на смхъ. — Ему? Да, да! Онъ не голоденъ.

— А мн показалось, что онъ очень голоденъ, — замтилъ я.

Человкъ пересталъ сть и поглядлъ на меня съ зоркой внимательностью и величайшимъ удивленіемъ.

— Теб показалось? Когда?

— А вотъ сейчасъ.

— Гд?

— Вонъ тамъ, — указалъ я:- я видлъ, какъ онъ качался во сн, и думалъ, что это вы.

Онъ схватилъ меня за шиворотъ и такъ взглянулъ на меня, что я подумалъ, что къ нему вернулась первоначальная мысль перерзать мн горло.

— Онъ одтъ, знаете, какъ вы, но только въ шляп,- объяснялъ я, трепеща, — и… и… — мн хотлось высказать это какъ можно деликатне — и съ… такой же охотой пость. Разв вы не слышали, какъ палили изъ пушки, вчера ночью?

— Значитъ, палили! — пробормоталъ онъ, про себя. — Но этотъ человкъ… ты не замтилъ въ немъ ничего особеннаго?

— У него большой синякъ на лиц,- отвчалъ я.

— Неужто здсь? — воскликнулъ человкъ, безжалостно ударивъ себя лвой рукой но щек.

— Да! тамъ!

— Гд онъ? — Онъ сунулъ остатки съсгнаго себ за пазуху. — Покажи мн, куда онъ пошелъ? Я задушу его, какъ собаку. Проклятая цпь на ног! Давай поскоре пилу, мальчикъ.

Я показалъ, въ какомъ направленіи скрылся другой человкъ, и сказалъ, что мн пора итти, но онъ не обратилъ на мои слова никакого вниманія; я подумалъ, что всего лучше мн удрать. Убгая, я видлъ, какъ онъ наклонился надъ своимъ колномъ и пилилъ цпь, бормоча нетерпливыя ругательства. Послднее, что я слышалъ, когда остановился среди тумана и прислушался, былъ звукъ пилы.

ГЛАВА IV

Я былъ вполн увренъ, что застану въ кухн полицейскаго, пришедшаго меня арестовать. Но тамъ не только не было никакого полицейскаго, но никто еще и не замтилъ покражи. М-съ Джо изъ силъ выбивалась, убирая домъ къ предстоящему празднеству, а Джо сидлъ на порог кухни, куда его отсылали, чтобы онъ не мшалъ уборк. Намъ предстоялъ великолпный обдъ изъ окорока ветчины съ горошкомъ и пары жареныхъ и фаршированныхъ курицъ. Прекрасный мясной пирогъ испеченъ былъ еще вчера утромъ (поэтому рубленаго мяса сегодня еще не хватились). Сестр некогда было итти въ церковь; значитъ, должны были итти мы съ Джо. Въ будничномъ плать Джо былъ статный бравый кузнецъ, но въ праздничномъ наряд былъ скоре всего похожъ на пугало. Въ настоящемъ случа онъ вышелъ изъ своей комнаты, когда зазвонили въ колокола, истиннымъ мученикомъ, въ полномъ праздничномъ парад. Что касается меня, то сестра, кажется, воображала, что я провинился уже тмъ, что родился на свтъ Божій. Со мной всегда обращались такъ, какъ если бы я настаивалъ на своемъ рожденіи вопреки всмъ требованіямъ разума, религіи и нравственности и наперекоръ убжденіямъ своихъ лучшихъ друзей. Даже когда мн заказывали новое платье, портной получалъ приказъ сшить его такъ, чтобы оно служило мн своего рода наказаніемъ и ни въ какомъ случа не дозволяло мн свободно двигаться.

Поэтому Джо и я, шествующіе въ церковь, должны были представлять трогательную картину для чувствительныхъ душъ. Но то, что я терплъ отъ платья, было ничто сравнительно съ тмъ, что я испытывалъ въ душ. Ужасъ охватывалъ меня всякій разъ, когда м-съ Джо проходила около кладовой, и вмст съ тмъ раскаяніе за свой проступокъ. Подъ бременемъ своей преступной тайны, я соображалъ, достаточно ли могущественна церковь, чтобы защитить меня отъ мести страшнаго молодого человка, если бы я открылъ свою тайну. Я вообразилъ, что въ ту минуту, когда въ церкви происходитъ оглашеніе о бракахъ и священникъ произноситъ слова: «Пусть теперь объявятъ это!» какъ разъ въ ту минуту мн слдуетъ встать и просить его, чтобы онъ поговорилъ со мною одинъ на одинъ въ ризниц. Я далеко не увренъ, что не удивилъ бы нашу немногочисленную паству такой крайней мрою, если бы то было не Рождество, а простой воскресный день.