Блестящая будущность

Когда работа Джо была окончена, онъ, собравшись съ духомъ, предложилъ, чтобы кто-нибудь изъ насъ пошелъ вмст съ солдатами поглядть, чмъ кончится охота за бглецами. М-ръ Пэмбльчукъ и м-ръ Гоблъ отказались, ссылаясь на то, что имъ пріятне курить трубку и пользоваться обществомъ дамъ; но м-ръ Уопсль сказалъ, что пойдетъ вмст съ Джо, если тотъ этого хочетъ. Джо отвчалъ, что ему очень пріятно и что онъ возьметъ и меня съ собой, если м-съ Джо позволитъ. М-съ Джо наврное не позволила бы, если бы ее не разбирало любопытство узнать, чмъ кончится дло. Поэтому она заявила только:

— Если мн принесутъ мальчишку обратно съ головой, пробитой ружейной пулей, то не надйтесь на то, что я починю ему голову.

Сержантъ вжливо простился съ дамами, солдаты вздли ружья на плечо и двинулись въ путь. М-ру Уопслю, Джо и мн строго приказано было держаться позади солдатъ и ни слова не говорить, когда мы дойдемъ до болота. Мы вышли на свжій воздухъ и уже пустились въ путь, когда я измннически шепнулъ Джо:

— Я надюсь, что мы ихъ не найдемъ.

И Джо шепнулъ мн въ отвтъ:

— Я бы далъ шиллингъ, чтобы и слдъ ихъ простылъ, Пипъ.

По дорог къ старой батаре вс вдругъ остановились.

Сквозь дождь и втеръ до насъ донесся громкій вопль. Онъ повторился. И солдаты побжали быстре прежняго, а мы за ними. Пробжавъ нкоторое разстояніе, мы услышали голосъ, кричавшій: «Караулъ!» и другой голосъ: «Каторжный! Бглые! Караулъ! Сюда, сюда, здсь бглые каторжники!» Затмъ оба голоса на время замолкли точно въ борьб, а потомъ снова раздался крикъ.

Сержантъ первый добжалъ до мста, откуда доносились голоса:

— Здсь оба бглые! — закричалъ онъ, спускаясь на дно оврага. — Сдавайтесь, канальи!

Слышенъ былъ плескъ воды, и грязь разлеталась во вс стороны; слышались ругательства и кому-то наносились удары; нсколько солдатъ спустились въ оврагъ на помощь сержанту и вытащили изъ оврага моего знакомаго каторжника и еще другого. Оба были окровавлены и съ трудомъ дышали, ругаясь и отбиваясь; но, конечно, я немедленно узналъ обоихъ.

— Попомните, — сказалъ мой каторжникъ, обтирая кровь съ лица разорваннымъ рукавомъ и отряхая отъ рукъ вырванные у противника волосы, — я взялъ его! Я предалъ его въ ваши руки! Помните это!

— Нечего этимъ хвалиться, — отвчалъ сержантъ:- пользы отъ этого теб будетъ мало, потому самъ ты бглый! Подайте наручни.

— Я и не жду никакой для себя пользы, — сказалъ мой каторжникъ съ злобнымъ смхомъ. — Я взялъ его. Онъ это знаетъ. Этого съ меня довольно.

Другой каторжникъ былъ блденъ, какъ смерть и, кром стараго синяка на лвой щек, казался весь избитъ и обтрепанъ. Онъ не въ силахъ былъ проговорить ни слова, пока ихъ не заковали въ цпи, каждаго порознь; но прислонился къ одному изъ солдатъ, чтобы не упасть.

— Замтьте, стража, онъ хотлъ меня убить, — было его первымъ словомъ.

— Хотлъ его убить? — съ пренебреженіемъ сказалъ мой каторжникъ. — Хотлъ и не убилъ? Я схватилъ его и предалъ въ ваши руки: вотъ что я сдлалъ. Я не только помшалъ ему выбраться изъ болота, но приволокъ его сюда… Онъ вдь джентльменъ, этотъ негодяй, съ вашего позволенія. Ну, вотъ теперь понтоны опять заполучатъ обратно своего джентельмена благодаря мн. Убить его? какъ же, стоило убивать его, когда я могъ упечь его обратно въ тюрьму!

— Довольно болтовни, — сказалъ сержантъ. — Зажгите факелы.

Въ то время, какъ одинъ изъ солдатъ, у котораго въ рукахъ была корзинка, вмсто ружья, сталъ на колни, чтобы ее раскрыть, мой каторжникъ впервые оглядлся и увидлъ меня. Я тоже поспшно взглянулъ на него и слегка помахалъ руками и покачалъ головой. Я дожидался, чтобы онъ взглянулъ на меня, чтобы попытаться уврить его въ моей невинности. Я не знаю, догадался ли онъ о моемъ намреніи, потому что я не понялъ его взгляда и, посл онъ уже больше пе глядлъ на меня. Но вдругъ онъ обернулся и сказалъ:

— Я желаю заявить нчто, касательно моего бгства. Это можетъ избавить другихъ людей отъ подозрнія.

— Вы можете заявить все, что хотите, — отвчалъ еержантъ, холодно взглянувъ на него и скрестивъ руки:- но вы не обязаны ничего говорить здсь. Будетъ еще время все сказать и все выслушать, что нужно.

— Я знаю, но то, что я хочу сказать, другое дло. Человкъ не можетъ голодать; по крайней мр, я не могу. Я взялъ кое-что изъ състного вонъ въ той деревн… гд стоитъ церковь, на краю болота.

— То есть вы украли, — сказалъ сержантъ.

— И скажу вамъ у кого. У кузнеца.

— Ого! — сказалъ сержантъ, уставясь на Джо.

— Ого, Пипъ! — сказалъ Джо, уставясь на меня.

— Я взялъ только състное… немного водки и пирогъ.

— Пропалъ у васъ пирогъ, кузнецъ? — спросилъ сержантъ, конфиденціально.

— Жена сказывала, что пропалъ, какъ разъ въ то время, когда вы пришли. Неправда ли, Пипъ?

— Такъ, — сказалъ мой каторжникъ, взглядывая на Джо, но не на меня:- такъ, это вы кузнецъ? Мн жаль, что я сълъ вашъ пирогъ.

— На здоровье! Богу извстно, что мн его не жаль… если бы даже онъ былъ мой, — отвчалъ Джо, благоразумно вспомнивъ про м-съ Джо. — Мы не знаемъ, въ чемъ ваша вина, но мы бы не согласились уморить съ голоду бднаго человка — онъ все же нашъ ближній.

Что-то опять хрустнуло въ горл у моего каторжника, какъ въ тотъ разъ, когда я говорилъ съ нимъ; онъ повернулся къ намъ спиной. Мы проводили его до пристани, устроенной изъ грубыхъ бревенъ и камней, и видли, какъ его посадили въ лодку, гд гребцами были такіе же каторжники, какъ и онъ самъ. Никто, казалось, не удивился, не обрадовался и не огорчился, увидя его; никто не промолвилъ ни слова; только чей-то голосъ задалъ окрикъ, точно на собакъ: — «Берись, за весла!» И при свт факеловъ мы увидли темный понтонъ, засвшій въ грязи недалеко отъ берега, точно нкій преступный Ноевъ ковчегъ. Мы видли, какъ лодка подплыла къ понтону и потомъ исчезла. Остатки факеловъ были брошены въ воду и, шипя, потухли, точно въ знакъ того, что все кончено.

ГЛАВА VI

Въ т времена моего дтства, когда я часто ходилъ на кладбище и читалъ надписи на памятникахъ, я настолько зналъ грамот, что могъ только по складамъ разбирать слова.

Мн предстояло, когда я подросту, поступить подмастерьемъ на кузницу Джо, а пока я посщалъ вечерніе классы въ деревн, которыми руководила внучатная тетушка м-ра Уопсля; то есть, собственно говоря, это была смтная старуха съ небольшими средствами къ жизни и большими недугами, которая имла обыкновеніе спать отъ шести до семи часовъ каждый вечеръ въ обществ молодежи, платившей по два пенса въ недлю съ человка, за поучительное зрлище того, какъ она спитъ.