Близнецы-тираны

— Ты чудовище, — прямо сказал он мне, и я рассмеялся ему в лицо.

— Это заняло у тебя много времени, — прорычал я. — Ты должен был знать все эти годы, что плохое семя не изменить. Я всегда был плохим яблоком, белой вороной в этой семье, не так ли? Кейд, блудный сын, ты принимаешь его с распростертыми объятиями, как бы сильно он ни облажался. Но не я. Ты всегда отталкивал меня.

— Ты никогда не спрашивал себя, почему? — Он потер виски, его дыхание стало еще тяжелее. — Я боюсь тебя, Паркер. Мы все тебя боимся. Того, кем ты стал.

Я поднялся со стула, надвигаясь на мужчину, пока его спина не оказалась плотно прижатой к стене, когда я зарычал ему в лицо:

— Я такой, каким ты, блядь, меня сделал, папа.

— Не вини в этом меня. — Он откинулся назад, кашляя. — Не вини во всем этом меня.

— И что тогда? — Рассмеялся я. — Тот факт, что у меня не было матери? Что Кейд всегда привлекал к себе внимание? Что я хочу выебать мозги Джун? Обвиняй кого угодно и во всем, что хочешь, папа. Это не изменит фактов.

— Каких фактов?

— Что я, наконец, сильнее тебя. — Я отогнул рукав его рубашки, ухмыляясь, когда увидел синяки. — Видишь? Сильнее. Лучше. Злее.

Он снова начал кашлять, пытаясь отдышаться, и я застонал. Я оставил его согнувшимся пополам у стены, выдвигая ящик в его столе.

— В каком ящике?

— Третий, — прохрипел он.

Я вытащил его лекарство. Папа был полным мужчиной, и за последние несколько лет он принимал несколько лекарств. Я посмотрел вниз на то, что было у меня в руках. Ингалятор от астмы и два флакона таблеток. Одна комбинация таблеток облегчила бы его боль. Другая бы убила его.

Я высыпал несколько таблеток на ладонь, налил стакан воды из графина на столе и принес их ему. Он проглотил таблетки, запивая их большими, жадными глотками воды. Распылил ингалятор ему в рот. Ждал мгновенного облегчения, которое обычно приносили ему таблетки. Но на этот раз этого не произошло.

— Ты сделал мне много плохого, — задумчиво сказала я ему. — Ты заморочил мне голову, и Кейду, и Джун, и Рейчел. Наверное, и маме тоже, когда она еще была рядом. И ты всегда называл меня чудовищем. Я думаю, что сначала тебе следует долго и пристально смотреть в зеркало. Увидеть, кто настоящий монстр.

— Какого черта ты…? — Он снова начал хрипеть, пытаясь отдышаться.

Я схватил его за плечи и подвел к горизонтальному зеркалу на стене. Снова начался приступ кашля, и я похлопал его по спине, пока мы смотрели на наши отражения.

— Ты сделал меня тем, кто я есть, — сказала я ему. — Плохим яблоком. Но опять же, папа, яблоко от яблони недалеко падает. Помнишь?

Его глаза покраснели, и я понял, что мой план сработал. Он прикрыл рот рукой, чтобы откашляться, а когда отдернул руку, на ладони у него были пятна крови.

— Это все твоя вина, — мягко продолжил я. — Может быть, в своей следующей жизни ты сделаешь лучший выбор. Но теперь уже слишком поздно.

Он прислонился к зеркалу, размазывая капли крови по всему стеклу.

— А теперь сделай глубокий вдох, если сможешь. — Я мягко улыбнулся, похлопав его по спине. — Это может быть твоим последним вздохом.

Тогда он начал задыхаться, а я наблюдал за этим с улыбкой на губах, мысленно считая до десяти. Тогда я начал звать на помощь. Но к тому времени, когда Рейчел, Кейд и Джун вбежали в кабинет, было уже слишком поздно. Он рухнул перед ними, сильно ударившись об пол. Было уже слишком поздно, мы все знали это еще до того, как приехала скорая помощь.

Он исчез.

***

Джун больше не спрашивала о картине, что немного странно. Я подумал, что она захочет увидеть себя, посмотреть, как я ее нарисовал. И мне доставило бы определенное мрачное удовлетворение увидеть выражение ужаса на ее лице, когда она увидит, какой я ее себе представлял. Беспомощная марионетка на ниточках, управляемая своим хозяином, то есть мной.

Но у меня не было возможности показать ей, и она больше не поднимала эту тему. Следующие несколько дней она все больше и больше прячется в свою скорлупу. Она отталкивает меня, и каждый раз, когда я спрашиваю ее об этом, она отрицает этот факт. Но я понял, что что-то случилось. Я чувствую, как наша связь разрывается, как тупой нож разрезает ветхую веревку, которая удерживает нас вместе. Я не позволю этому случиться. Я больше никогда не потеряю свою маленькую сестренку.

Сегодня, я рано возвращаюсь домой с работы, лицо моего отца на семейном портрете в холле издевается надо мной. Ярость кипит в моих венах, угрожая выплеснуться наружу. Мне нужно причинить кому-нибудь боль. Прошло много времени с тех пор, как я делал это, и желание разливается по моему телу, напоминая мне, что я все еще тот монстр, которым видел меня мой отец.

Когда Джун приходит домой несколько часов спустя, она находит меня развалившимся на диване и играющим в видеоигры. Я могу сказать, что она уже разозлилась, увидев, что я делаю, вероятно, не одобряя, потому что я не провел достаточно времени в компании сегодня. Хотя мне на это насрать. Сейчас компания в значительной степени управляется сама по себе, и я не вижу смысла тратить свои дни в офисе, когда я могу поручить работу другим людям, а сам могу просто пожинать плоды.

Я теперь у Джун на содержании, из-за чего я чувствую себя чертовым ребенком. Но так будет продолжаться не слишком долго. Скоро, я все изменю, к тому времени, когда мы поженимся, у нее не будет столько свободы, сколько сейчас, это уж точно. И это она будет получать гребаное пособие, как будто ей тринадцать, а не я.

— Присоединишься ко мне? — Я похлопываю по сиденью рядом со мной, но Джун неодобрительно качает головой. — Что случилось?

— Почему ты не относишься к работе серьезно, Паркер? — Удивляется она вслух. — Я думала, ты заинтересован в работе в компании. Я думала, ты хочешь вникнуть в суть дела.

Я отбрасываю контроллер в сторону и стону, проводя пальцами по волосам.

— Джун, почему мы не можем просто повеселиться вместе?

— Потому что это не то, чего хотели бы мама и Марк, — бормочет она. "Wildfox Miller Inc.
– семейная компания, и ты это знаешь.

— И что? — Усмехаюсь я. — Их больше нет рядом, не так ли? Они не могут командовать из долбаной могилы.

— Паркер! — Она выглядит такой чертовски шокированной, что я громко смеюсь. — Как ты можешь так о них говорить?

Я пожимаю плечами.

— Это в прошлом, сестренка. Нет смысла зацикливаться на этих вещах.

— Это неправильно, — бормочет она.

— Не правильно?

— Нет. — Она скрещивает руки на груди. — Это неправильно, как ты себя ведешь. Моя мама любила тебя.

— Я знаю, что она любила меня.

— Как и твой отец. — Я могу только посмеяться над этим, и она качает головой с грустью и недоверием. — Посмотри на себя, Паркер. Что бы подумал твой отец, если бы увидел тебя сейчас?