Блондинка за окном

Про всех баб не скажу

Отобедав в заводской столовой, Василич зашел в курилку – до конца обеденного перерыва оставалось еще десять минут. В курилке находились трое. Разговор шел о бабах. Ну, о чем, вернее, о ком еще? Дома – о работе, на работе – о бабах.

– Я же говорю, все бабы – стервы! – заявил Степанов и затушил в консервной банке, используемой в качестве пепельницы, сигарету. – Все! Правильно я говорю, Василич?

Василич, крякнув, не спеша достал из кармана рабочей куртки помятую пачку сигарет, чиркнул зажигалкой, подкурил и сказал:

– Ну не знаю. Про всех не скажу. До Ленки, с которой я сейчас живу, у меня их было семь. Иль восемь? Сейчас посчитаю. Так, Галька – первая, Томка – вторая, Нинка – третья… – загибая пальцы, Василич дошел Ленки: – Ленка получается восьмая. Значит, правильно – семь было. Так вот, все они были стервами. И восьмая, Ленка, стервой оказалась. Ну а про всех баб не скажу, не скажу. Не знаю.

Почесав за ухом

Публикую рассказ в сети. Вскоре в одном из комментариев читаю: «Вот вы пишите: «Почесав за ухом, Афанасий встал со стула и сказал…» А чем он почесал? Рукой, ногой?»

Как говорится, покупатель, в данном случае читатель, всегда прав. Что мне жалко лишнее слово написать? Исправляю: «Почесав за ухом рукой, Афанасий встал со стула и сказал…»

Через пару часов в одном из последних комментариев читаю: «Почесав за ухом рукой – ну козе понятно, что не ногой. Зачем писать «рукой» – лишнее слово».

Как же мне угодить и первому, и второму? Как же написать так, чтобы не придрались? Сижу, думаю. Кажется, придумал. Пишу:

«Почесав за ухом ногой (он увлекался йогой и по выходным посещал секцию йоги), Афанасий встал со стула и сказал…»

Никаких новостей!

Сколько раз говорил я себе: не читай и не смотри новости перед сном! Ни по телевизору, ни по интернету! Никаких новостей! Ни-ка-ких!

Вот, вчера прочитал. Перед сном. Какая-то дама установила новый мировой рекорд: накинула лямки на плечи, впряглась, поднатужилась и протащила по рельсам два трамвая вместе с пассажирами на пять метров! В комментариях преобладали два мнения. Первое: не женское это дело трамваи тягать, а также поднимать штангу, боксировать и бить ногами! В основном, за это высказывались мужчины. Второе: а почему бы и нет? Почему это вам, мужчинам, можно, а нам, женщинам, нельзя?!

А ночью мне приснился сон: художественная гимнастика, упражнение с лентой. Я – член жюри.

«Ну и что в этом сне плохого, страшного или кошмарного? – спросит читатель. – Красивый сон!».

Э! Да я бы и сам с удовольствием посмотрел во сне художественную гимнастику, если бы эту длинную атласную ленточку, прикрепленную к маленькой палочке, накручивала кольцами и волнами какая-нибудь стройная, симпатичная гимнастка, совершая при этом различные гран плие, гран батманы и пассэ!

Да, именно стройная, симпатичная гимнастка, а не брутального вида мужик – мускулистый, волосатый и с кривыми ногами!

Поставив мужику за артистизм двойку, я с облегчением проснулся.

Дежавю

Вера Григорьевна оторвалась от романа, который она читала, сидя за кухонным столом, и посмотрела в окно: за окном сыпал небольшой снежок. По тротуару торопливо шел какой-то очкарик в черном пальто и с коричневой папкой под мышкой.

Вера Григорьевна вспомнила, что забыла посолить суп, который она несколько минут назад поставила на газ. Очкарик внезапно взмахнул руками и, поскользнувшись, очень смешно шлепнулся на зад, вытянув вперед ноги. Шапка с очками с него свалились, а папка отлетела в сторону. Поднявшись, он надел шапку, очки, отряхнулся от снега и, подняв папку, поспешил дальше.

«Что же я хотела сделать? – посмеявшись, подумала Вера Григорьевна, – Ах да, посолить суп!» Она достала из шкафа банку с солью, посолила суп, накрыла кастрюлю крышкой и снова села за стол, углубившись в чтение романа.

Минут через десять, оторвавшись от книги, она посмотрела в окно: за окном все так же сыпал снежок. По тротуару быстрым шагом шел очкарик в черном пальто и с коричневой папкой под мышкой. Внезапно очкарик взмахнул руками и, поскользнувшись, смешно шлепнулся на зад, вытянув вперед ноги. Шапка с очками с него свалились, а папка отлетела в сторону. Поднявшись, он надел шапку, очки, отряхнулся от снега и, подняв папку, поспешил дальше.

Вера Григорьевна потрясла головой и приложила к виску пальцы. «Дежавю? – подумала она. – Кажется, я хотела что-то сделать. Ну да, посолить суп!»

Вера Григорьевна снова достала из шкафа банку с солью, посолила суп и продолжила чтение романа.

А за полчаса до того, как Вера Григорьевна второй раз посолила суп, инженер Виктор Петрович вышел из подъезда соседнего дома и направился к автобусной остановке. Шел небольшой снежок. На обледеневшем пяточке, припорошенном снегом, он поскользнулся и упал. Чертыхнувшись, поднялся, надел свалившиеся с него шапку и очки, отряхнулся от снега и, сунув под мышку папку, пошел дальше. Уже на остановке, он вспомнил, что оставил дома, в прихожей на полочке, ключи от офиса – пришлось вернуться домой.

Когда Виктор Петрович, забрав ключи, возвращался на остановку, то снова поскользнулся и упал на этом же пяточке!

В результате Вера Григорьевна сильно пересолила суп, за что получила вечером выговор от мужа.

Любовное свидание

Пройдя через калитку, по дорожке, Петр поднялся на веранду, на которой горела лампочка, и постучал в дверь.

– Входите. Не заперто, – послушался голос Екатерины.

– Добрый вечер, Катенька! – войдя, сказал Петр. – День тебя не видел, а так соскучился! Как будто целый год прошел. Милая!

Петр хотел притянуть к себе Екатерину, стоявшую в коротком халатике у кухонного стола, но та, посторонившись, возмущенно сказала:

– И это все? Писатель ты или не писатель? «Пройдя через калитку, по дорожке, поднялся на веранду и постучал в дверь». Да этак ко мне и наш Колька-тракторист мог в гости наведаться.

– Извини, торопился. Боялся опоздать. Перед самой Калиновкой колесо на машине проткнул.

– Ничего, я подожду. Вот от калитки, хотя бы, и начни снова.

– Хорошо, Катенька. Только не сердись, – сказал Петр и снова вышел за калитку.

Где-то домов через пять, вниз по улице, наяривал баян, слышались пьяные мужские голоса, женский смех. Наверно, свадьба, подумал Петр, вспомнив, что вчера ему на деревенской дороге, когда он возвращался к себе в город от Екатерины, повстречался свадебный кортеж из двух жигулей, москвича и колесного трактора, обвешанных воздушными шарами.

Ни одна лампочка на столбах, впрочем, как и на других немногочисленных улицах деревни Калиновки, не горела. Зато небо над Калиновкой было густо усыпано разноцветными мерцающими звездами. А молодой месяц проливал синеву на крыши и распустившиеся кусты сирени, от которых исходил нежный, пьянящий аромат.