Блудное художество

– А ты еще чего вылез, горюшко мое?
– напустилась Катерина на Демку.
– Мало, что господа фордыбачить изволят, так еще и ты! Вот навязался мне на шею!

– Могу и уйти, - гордо объявил Демка. И он даже знал, куда пойдет - к Клаварошу.

После драки в снегу у кладбищенской стены они стали приятелями. Клаварош никому не сказал, как Демка пытался дезертировать, и Демка это ценил. Стало быть, нужно отыскать его и сказать примерно так:

– Мусью, я твою племянницу, или кто она тебе, отыскал! Ты кручинился, что пропала безвестно, а она, вишь, в Замоскворечье квартирует. Жива, здорова, только дура дурой…

Клаварош в благодарность расскажет, что было после Демкиного бегства в полицейской конторе. А Демка сообщит, что в Москве объявился граф Михайла Ховрин - или же очень похожий на него вертопрах. Черт его знает, как карта ляжет - может, этот подарочек обер-полицмейстеру когда и пригодится…

А оставаться тут не след. Неладно что-то здесь…

– Куда ты еще пойдешь? Не выйдешь ты отсюда, - сурово сказала Катерина.
– В этом доме я хозяйка.

И улыбнулась победительной улыбкой, в которой почудилась Демке немалая злость. Он узнал в Катерининой радости известное ему состояние души - когда после голода и холода вдруг удается разжиться большими деньгами, но впридачу к деньгам откуда-то берется ненависть ко всему миру, и хочется сказать людям одно: сволочи вы, все были против меня, а я вот на коне, и плевать мне на вас, и копошитесь там себе где-то внизу, в грязище…

Нетрудно догадаться - Катерининым выигрышем в жизненной игре был тот неведомый похан, который прислал ее к крыльцу Рязанского подворья выследить Демку.

Тут можно было ответить лишь одно:

– А пошла ты к монаху на хрен!…

– А сам бы ты пошел!…

С бабами и девками, которые проявляли к нему благосклонность, Демка был ласков, но случалось ему и давать зарвавшейся стерве хорошую оплеуху. Сейчас он по задорному виду Катерины понял, что девку давно не били. Это, конечно, не лучший способ поладить с ее поханом, но иного способа защитить свое достоинство Демка сейчас не видел. Кем бы ни был тот похан - коли он из настоящих клевых мазов, то отнесется к Демкиной оплеухе разумно - еще только недоставало шурам и мазам сцепляться из-за девки.

Удар был не сильный, не болезненный - просто хлесткий и звонкий. Пусть знает впредь, как разговаривать с мужиками. Демка развернулся и пошел в комнатушку - заново увязать растребушенный узел. Сейчас главное было - соблюсти достоинство!

Вот как раз теперь уходить он никак не мог.

Она же окаменела.

Демка сел на лавку. Коли тот похан и впрямь чего-то стоит, то к Демкиной оплеухе он добавит еще и свою: Катерину не для того за Демкой посылали, чтобы на нем свой скверный нрав вымещать. Вот сейчас это и станет ясно…

Девок-то на Москве превеликое множество, а клевых шуров, да еще прослуживших четыре года в полиции и знающих немало секретов Рязанского подворья, пожалуй, только один и есть. Так что надо собраться с духом, чтобы выйти к тому похану уверенно, по-хозяйски, и коли он начнет выказывать норов - сразу ставить на место.

Внизу началась какая-то суета. Похоже, кто-то приехал, и несколько человек встречали его весьма бурно.

Наконец дверь Демкиной комнатушки отворилась.

– Ступай вниз, - сказала Катерина, глядя мимо Демки.

– Как звать надобно?
– спросил Демка и сам же ответил: - Демьян Наумович, пожалуйте вниз. Так-то, смурулка безбекенная.

Он показал себя, усмирил дерзкую девку - и вот теперь она сама захочет, чтобы приласкал. С Демкой и такое случалось…

Он спустился в горницу и увидел там давешнего кавалера, Клаварошеву родственницу и еще одного человека. Тот, не смущаясь присутствием дамы-француженки, разувался, башмаки уже снял, теперь стаскивал чулки.

Кавалер, оказывается, прекрасно говорил по-русски.

– Я своими руками готов его убить как виновника всех бед моих! По его милости я оказался в столь жалком положении, я не могу и ста шагов пройти - я задыхаюсь!… Просвет в горле моем все уже, и врачи ничего не могут поделать - сие неисцелимо! Вот слышите, слышите? Я болен смертельно, их лекарства не помогают мне!

Дыхание у него и впрямь было подозрительное - короткое и со свистом.

– Погоди, будет и на твоей улице праздник… - сказал собеседник, так склонившийся над босыми своими ногами, что Демка не видел лица, один лишь затылок.
– А что наша красавица? Все тоскует?

Дама в коричневом платье, стоявшая рядом с кавалером, отвернулась - это ее назвали красавицей, но слово, обрадовавшее бы любую женщину, эту - ввергло в печаль. Она сказала кавалеру что-то по-французски и решительно пошла прочь из горницы. Кавалер попытался удержать ее.

– А и Бог с ней, - беззлобно заметил приезжий.
– Другую тебе, сударь, подберем, не такую сумбурщицу.

– Другой не надобно!

Дама освободилась от его руки.

– Катиш!
– сказала она и добавила что-то, видать, обидное для мужчин, потому что Катерина, испуганно поглядев на приезжего, сразу устремилась к ней, приобняла и, утешая, повела прочь.

Демка встал, подбоченясь. Вот сейчас следовало показать свою силу и свою злость.

– Собери поесть, Катенька, - сказал девке вслед босоногий гость.
– Да корпии приготовь, да бинтов, да банку с мазью… эк я ногу-то разбередил…

Он встал и повернулся к Демке.

– Вот и славно, молодец, - произнес он наидобрейшим голосом, улыбнулся, указал на стул.
– Садись, потолкуем. Будешь умен - многие дела вместе сделаем. Э?

Демка смотрел на него пристально.

Зрение не обманывало - это точно был Иван Иванович Осипов, известный на Москве как Ванька Каин.

* * *

Старик Елизаров мало что знал о похождениях своего непутевого сына. Потеряв в чуму семью - молодую жену и двух детишек, насилу выкарабкавшись из барака при Даниловом монастыре, Семен Елизаров так и не вернулся к правильной жизни. Служить в полиции он более не желал - и Архаров даже вспомнил, что с самого начала, принимая дела, слыщал от кого-то про канцеляриста, оставшегося в живых, но сильно повредившего здоровье. Поскольку и без него забот хватало - Архаров и не возразил против его отставки.

Промышлял Елизаров Бог весть чем - нанимался сочинять прошения, бегал с какими-то комиссиями, пробовал торговать. Где он разжился полицейским мундиром - старик не знал, а рассказал лишь, что однажды Семен привел домой мужчину и объявил, что сдал ему комнату. Мужчина же сказался архаровцем, Антоном Афанасьевичем Фальком, недавно переведенным в Москву аж из Ревеля.

Ничего удивительного в этом старик Елизаров не видел - коли сын не отстал от старинных своих канцелярских приятелей, то и понятно, что они посоветовали новичку Фальку, где можно недорого снять жилье.