Блудное художество

Стоило подумать о Захарове - дверь кабинета отворилась.

– Мир дому сему, - сказал, входя, Матвей Воробьев.
– Проезжал, думал - дай загляну.

Вид обер-полицмейстерского стола, на котором были разложены одежда и даже башмаки, его не удивил.

– Что Абросимов?

– Плох, но надежды я не теряю. Знаешь, какова у нас главная беда? Сиделку хорошую негде взять. Приставил к нему одну - а у ней кавалеры на уме. Изловил у калитки, изругал, чуть не за косу к больному отволок.

– Коли что надобно - говори. Немцев твоих собрать, заплатить им за визит…

Слово «консилиум» Архаров благополучно забыл.

– Потом тебе счет выпишу - не обрадуешься, - пошутил Матвей, но в глазах веселья не было.
– А знаешь ли, куда я еду? Господин Захаров при смерти лежит. Не сегодня-завтра, гляди, Богу душу отдаст.

Архаров покивал. Никто не вечен, а отставной сенатор уже довольно стар, чтобы отбыть к праотцам.

– Лет бы десять еще протянул, кабы не собственная дурь, - продолжал Матвей.
– Я ведь ему уже прямо говорил - дай девке своей абшид, поживешь еще. Нет - ездил к ней и ездил, ездил и ездил, да еще хвалился - любит, как молодого! Дохвалился! Гляди, Николашка, вздумаешь шпанскими мушками баловаться - скажи сразу, я из тебя эту дурь выбью…

– А помочь никак нельзя?
– спросил Архаров.

– А чем тут поможешь? Причастили уж и соборовали. Вдруг все случилось. Сперва почки от шпанской мушки приказали долго жить, кровью ходил, бедняга. Потом так и повалился, рвота, башка трещит. Я ему - и кровь велел пустить, и пиявки на затылок, какое там… Слег - и уж не встанет. Вот тут я бессилен.

Помолчали.

– Осиротеет Дунька, - сказал Матвей.
– Жалко девку, девка-то не совсем пропащая. Ты скажи молодцам - пусть ко мне заглядывают. Абросимов-то в сознании, развлечь его…

– А что говорит?

– Да слаб он, чтоб говорить. Поеду. Знал бы ты, Николашка, как это скверно - от одного живого покойника к другому…

Архаров принюхался и присмотрелся - Матвей был трезв.

– Да уж поезжай, - тихо произнес он.
– Сам себе такое ремесло выбрал…

– А ты ругаешься, что пью, как же не пить… Ну, Бог с тобой.

Архаров несколько секунд глядел на захлопнувшуюся дверь. Понурый Матвей испортил деловой настроение. Архаров одним движением смел со стола все Яшкино добро.

– Прибери, Петров. Эй! Кто там из канцелярских бездельем мается? Кликнуть сюда, - распорядился Архаров.
– И бабу из подвала ко мне!

Оказалось - все исправно трудятся. Тогда за столик сел Устин и приготовился записывать.

Вошла Феклушка. За ней следом - Шварц.

– Ваша милость, - обратился он к Архарову как-то чересчур почтительно.
– Благоволите более особ женска полу в каморку не посылать. Ибо производят смущение среди моих подчиненных.

– И кто попался? Вакула?
– спросил Архаров.

– Нет, к прискорбию моему, не Вакула, а добродетельный служащий Барыгин, - ответствовал Шварц.
– Я полагал, что он в свои годы, имея супругу и взрослых детей, нажил поболее разума.

Архаров поглядел на Феклушку и хмыкнул. У бабенки на лице была написана склонность к похождениям и страсть к привлечению мужского внимания даже в таком неподходящем месте, как подвал Рязанского подворья. А когда лицо говорит о намерениях столь выразительно - то кавалерам уже мало дела до запачканного рукава сорочки или отпоровшегося подола юбки.

– Ну, насчет разума - ты, Карл Иванович, сам с ним разбирайся. А особу давай сюда. Потолкуем. Ей известно, куда наш Скес подевался. Как звать тебя, особа?

– Феклой во святом крещении, в девичестве - Корешковых, замужем за рабом Божиим Федотом, по прозванию - из Балуевых, - замысловато доложила Феклушка. Она уже избыла страх и даже поглядывала на знаменитых своим свирепством Архарова и Шварца с известным бабьим любопытством.

Архаров также глядел на нее с любопытством. «Фекла» - сие имя значит совершенная. Внешне никаких совершенств в посетительнице не обнаружилось - ряба, неопрятна. Но имя обмануть не может - стало быть, есть некие внутренние.

– Погодите, ваша милость, - сказал Шварц.
– Наипаче всего следует поблагодарить сию особу за то, что она отважно пришла в полицейскую контору, а не скрывала несчастливую авантуру нашего служащего от боязни повреждения своей репутации.

Феклушка уставилась на немца с тревогой - ничего в его речи не поняла.

Далее Шварц преспокойно добыл из кармана пряник, вручил его Феклушке и, отойдя, уселся у стены, ожидая дальнейших событий.

До сей поры Шварцевы пряники получали мальчишки на побегушках. Архаров понимал: немец не женат, детей ему никто не нарожал, и та малая природная доброта, что отпущена ему Господом, ищет разумного и недорогого выхода. Сей пряник тоже был заготовлен на случай, если кто-то из парнишек окажет себя толковым и исполнительным служащим. Вручение его Феклушке было сущей загадкой.

– Ну, говори, Феклуша, как вышло, что твой братец удрал от тебя без штанов, - вот так, с шутки, Архаров начал допрос и даже изобразил подобие улыбки.

– Да ваше сиятельство… спал он, а я пошла корову доить и в стадо провожать… Прихожу - его нет. Как спал в исподнем, так и ушел.

– Куда бы и для чего он мог податься рано утром?

Феклушка вздохнула.

– Ваше сиятельство, должно, по службе. Он ведь все про соседку мою Марфу расспрашивал, а на той Марфе клейма ставить негде, сколько молодых девок перепортила! А против нее и слова сказать не смей, тут же кричит, что архаровцев на тебя… ахти мне!…

– Вот это новость, - сказал Архаров.
– Слышь, Карл Иванович? Пригрели змею на груди. А ты ничего не бойся и все обстоятельно обскажи - когда и для чего твой братец расспрашивал про Марфу. Что он там такого сомнительного приметил?

– А что к ней рано утром на огород кавалер ходит, - доложила Феклушка.
– И она с ним в летней кухне сидит.

Архаров и Шварц переглянулись.

– Мусью нашего, стало быть, можно с рогами поздравить, - заметил Архаров.
– Только какое дело Скесу до тех рогов?

Яшка всегда держался особо, ни с кем не ссорился, но и никому со своей любовью не приставал. Архаровцы и в полицейской конторе дружились теми же компаниями, что на чумном бастионе: Федька Савин - с Тимофеем Арсеньевым и с Демкой Костемаровым - когда они не были в ссоре; Ваня Носатый - с Сергейкой Ушаковым и Филей-Чкарем… Яшка-Скес с чумного времени сохранил нечто вроде привязанности к Харитону-Яману, с коим трудился на одной фуре, но Харитон погиб. Его место заступил Устин Петров - они стали приятелями. Скес с Клаварошем говорил только по служебной надобности, и уж не стал бы ночью бегать по огородам, чтобы уличить в неверности Клаварошеву зазнобу, такое и Федька, горячий в дружбе, не мог бы учудить.