Блудные братья

– Помню, – безотчетно отозвался тот. – А когда творилось? И что?

– Ну, в двенадцатом раунде! Например, когда вы зажали бедолагу Носорога в углу и раз десять, не меньше, съездили ему ногой по мордасам?

– Двенадцатый раунд? – ошеломленно переспросил Кратов. – Я думал, все кончилось в девятом. – Он осторожно повращал головой. – И я никого не бил ногой по мордасам.

Доминик, склонившись, заглянул ему в глаза.

– Плохо дело, – сказал он.

– Я что-то пропустил? – упавшим голосом осведомился Кратов.

– Похоже, что так, – произнес Ахонга озабоченно. – Есть подозрение, что вы, доктор, так и не вышли из того нокдауна.

– Я свалил его двумя ударами, – сказал Кратов. – И это все, что я помню.

– Значит, самое интересное происходило без вас, – заключил Ахонга. – И то, что Зверь-Казак впервые выглядел настоящим зверем, вы не оцените по достоинству.

– Можно просмотреть запись, – сказал Доминик.

– И мой блокнот с зарисовками, – добавил Ахонга, – Гляньте-ка на эту жуткую рожу в этой жуткой позе. Как вы думаете, кто это?

Кратов посмотрел на него жалобным взглядом. Напрягать воображение было свыше его сил.

– Это вы, – сказал Ахонга с непонятной интонацией. Он поднес видеобраслет к лицу: – Лолита, за дело! И прихвати-ка с собой нейроскан…

– Я совсем отупел, – пожаловался Кратов. – Каждый пропущенный удар выбивал из меня по два месяца высшего образования зараз.

– Ну, если вы сознаете этот факт, значит, еще не все потеряно, – проворчал Ахонга. – Тот же Большой Грифон, наверное, и не заметил, как обратился в то, что он сейчас есть… Так я поехал?

– Куда? – не понял Кратов.

– На концерт Озмы, – терпеливо разъяснил Ахонга. – В Концерт-холле выступает Озма, и я туда сейчас еду. – Он помолчал. – Я бы и вас с собой взял, да есть подозрение, что вы упадете в самый неподходящий момент. Мы лучше с вами завтра поедем. Для развлечения и… э-э… интеллектуальной реабилитации я оставляю вам свой красный блокнот. А синий беру с собой, на Озму. Вернусь через два часа. Вы понимаете, о чем я говорю? Я вернусь и отвезу вас в лучший ресторан. За это время Лолита приведет в порядок вашу физиономию – если сможет. А вы окончательно очухаетесь. – Ахонга снова сделал паузу. – Если сможете. Некоторые не смогли…

– Ложитесь на живот, – сказал Доминик грубовато. – Вы помните, как вас зовут?

Кратов кивнул. Он почувствовал легкое прикосновение ампулы к предплечью. Туман и пустота понемногу отступали. Зато наваливалась неодолимая дремота… «Ничего, – сказал Доминик. – Сейчас все пройдет». Его шершавые ладони разминали кратовскую спину. Затем без какого-либо перехода их бесцеремонность сменилась на нежное, но вряд ли более слабое касание женских ладоней. «Привет, Лола, – пробормотал Кратов. – Простите, я, кажется, без штанов…» – «Освежеванной туше ни к чему шкура, – ласково проворковала Лолита. – Господи, что они с вами сделали! Что вы сами делаете с собой! И зачем? Ради денег?» – «Нет, – ответил Кратов. – Ради познания…» – «Найдите себе женщину. Возьмите ее в жены. Пускай она родит вам десять детей. Таких же умных, как вы, и красивых, как она. И бросьте вы этот бизнес, потому что может статься, что к концу карьеры у вас нечем будет думать и нечем делать детей…» – «Я так и поступлю», – пообещал Кратов. Или подумал, что пообещал… «Вам даже не нужно долго искать, – продолжала Лолита. – Я так прямо сейчас готова…» – «Осторожнее, – встрял Доминик. – Этот парень с Земли». – «Угу, – сказал Кратов. – На Земле выбирают женщины. После таких слов мне следовало бы покорно вздохнуть и протянуть вам плетку…» – «И вы всегда принимали такой выбор?» – спросила Лолита недоверчиво. «Конечно же нет, – сказал Кратов. – За это на меня даже наложили заклятье… почти двадцать лет назад». – «За такой срок все давно выветрилось, – засмеялась Лолита. – И потом, вам вовсе не обязательно возвращаться на эту вашу дурацкую Землю! Оставайтесь в Тритое и выбирайте кого хотите. Например, меня». Этот странный разговор, в котором добрую половину реплик, причем наверняка самых остроумных, Кратов явно не произносил вслух, тянулся и никак не мог прийти к завершению. Всех выручил нейроскан, на время лишивший Кратова возможности отвечать…

5

…Однако рядом уже была не Лолита, а другая женщина. В блестящей черной накидке с опущенным на лицо черным капюшоном, из-под которого выбивался случайный локон удивительных сиреневых волос. «Идменк?!» Вместо ответа она протянула хрупкую, прохладную руку и коснулась его разбитого лица. И сразу отступила всякая боль. И, кажется, вернулось то, о чем он забыл и о чем, наверное, не хотел бы и вспоминать. Голова Африканского Носорога, что с каждым ударом запрокидывалась все сильнее и, наверное, могла бы оторваться вовсе и улететь в первые ряды, не упади он на колени – что позволило рефери прыгнуть между бойцами и прервать эту ужасную, убийственную серию ударов… Толчки бессмысленной, звериной ярости в натянутых жилах – сплошной, ничем не разбавленный адреналин вместо крови… Кляксы света под сомкнутыми веками и ни слабой тени боли после каждого соприкосновения с невесомым, неощутимым кулаком противника… И снова грязно-серое, пляшущее на расстоянии удара лицо Носорога со странно скошенными к переносице глазами… Носорог рушится спиной на канаты и, словно камень из катапульты, летит навстречу – рука просто выброшена перед собой, он натыкается на нее подбородком… глаза по-прежнему сведены в кучку… и здесь все заканчивается, и уж тогда-то вся боль мира лавиной обваливается на его расшибленное тело… «Я так не хочу, – пробормотал он плохо повинующимися губами. – Так нельзя. Это мерзко… я сам себе омерзителен». Женщина в накидке улыбнулась – он по-прежнему не видел ее лица, но по каким-то неясным, мельчайшим признакам… отблеск призрачного света на жемчужных зубах… игра теней на высоких скулах… сразу угадал, что она улыбнулась, – и снова ничего не сказала (за ней смутно угадывались еще две фигуры, если верить очертаниям – тоже женские, но они не принимали в происходящем никакого участия, всего лишь стояли так же молча и недвижимо, словно ждали своего часа). Ее рука все еще лежала на его лбу, и он хотел бы, чтобы это длилось вечно, но по щемящей тоске под сердцем, по слезам на щеках, по тому, как ослабевало это целительное, желанное касание, уже понял, что никакое счастье в этом мире, под этими звездами, не длится вечно… И вот она отступила за границу света и растворилась в сумерках, как и не была. «Нет, не уходи, все что угодно, только не это, господи, я не хочу тебя терять!..» Он попытался подняться, чтобы догнать уходящую, вернуть, хотя бы присоединиться к ней – тело не повиновалось. Две другие женщины наконец приблизились к нему, будто желая утешить, умалить значение утраты своей любовью. И хотя он продолжал бороться с собственным бессилием, не собираясь покоряться, вселенская боль, что еще недавно представлялась невыносимой, уже отступала…

6

Кратов лежал на спине, слабый и беззащитный, как дитя, наконец-то избавившийся от боли и отупения, и с щенячьей влюбленностью взирал на мир. Мрачный Доминик стоял над ним, сложив руки на груди, и жевал огромную сигару. Милое лицо Лолиты исполнено было сочувствия и материнской нежности. «Ничего страшного, – сказала она, бросая косые взгляды на экран нейроскана. – Стукнули по головке. Сильно стукнули. Много раз стукнули. Головушка у нас крепкая, чугунная. Все пройдет…»

Когда вернулся Ахонга, Кратов был практически в форме. Он лежал на столе, свежий, влажный после бассейна, растертый ароматическими маслами, и с любопытством листал красный блокнот.

– Как прошел концерт? – спросил он.

– Это же Озма, – вздохнул Ахонга. – Когда она запела «Finis inundi», десять тысяч рыдало, а еще десять блаженно улыбалось. Лично я и рыдал и улыбался.

– И никого не в состоянии были защитить, – добавил Кратов.

– Надеюсь, что не существует монстра, готового посягнуть на здоровье и благополучие божественной Озмы. Вы можете вообразить кого-то, способного на подобное святотатство?

– Это кто? – Кратов ткнул пальцем в расхристанное, бешеное чудовище, запечатленное безжалостным стилом Ахонги на одной из страничек блокнота.

– Это тоже вы, – кротко сказал тот. – Конец девятого раунда.

Кратов смущенно хмыкнул.

– Мне не нравится, когда я чего-то не помню, – заметил он, – и уж меньше всего мне нравится то, как я здесь выгляжу.

– Носорог сильно вас ударил. По лицу. А вы как-то говорили, что не выносите этого.

– М-да… – Кратов захлопнул красный блокнот. – Ну их к дьяволу, этих звероподобных ублюдков. Я желаю погрузиться в мир света и любви. Покажите мне свои свежие трофеи.

Конфузливо скалясь, Ахонга протянул ему синий блокнот.

– Где вы учились рисовать? – спросил Кратов.

– Ну, я не всегда был менеджером, – спесиво заявил Ахонга. – У меня приличные родители. Они дали мне хорошее образование. Я изучал не только изобразительные искусства в Академии живописи, но и много музицировал. Верите ли, у меня абсолютный слух… что делает меня особенно восприимчивым к голосу Озмы. А когда выступают эти новомодные засранцы, – добавил он с неожиданным остервенением, – у меня кожа сыпью покрывается! Озма – это… это нечто святое.

– Красивая девушка, – вежливо сказал Кратов.

– Это она и есть.

– Я представлял ее иначе…

– Ну, в прошлом году она была пышнокудрой брюнеткой восточного типа. А нынче это златовласая фея. – Ахонга помолчал. По его испятнанному дикарской татуировкой лицу блуждало выражение чистого блаженства. – Она имеет право быть кем угодно…

– А это кто?

– Дредноут-Джексон, вы его не знаете. Он работает со мной в охранном бизнесе. Тоже, изволите видеть, ревет, подлец! А ведь росту в нем добрых восемь футов и весу, как в упитанной горилле!..