Блудные братья
Шрифт:
– Должно быть, в тот момент вы были счастливы. Вы испытали реальное всемогущество, почти божественную власть над самим собой и окружающим миром. Не так ли?
– Я всего лишь ощущал себя машиной…
– Неправда, это не могло быть так!
– …и как машина я был счастлив.
– Но потом связь разорвалась, и ваш человеческий менталитет продиктовал вам негативные оценки пережитых ощущений.
– Да, мне не полюбилось быть машиной.
– Медиатор… тот, кто подключил вас к Прибору, допустил ошибку. Впрочем, скорее всего, он был недостаточно компетентен. Монстр… Ему не следовало разрывать эту связь. Вы могли бы навсегда сохранить свою интеллектуальную мощь. Медиатор запустил не ту программу.
– Программу запускал я, а он лишь отдавал распоряжения.
– Там была сенсорная панель. Центральный
– Прошу вас, доктор Морлок!
– Вы все еще боитесь соблазнов, юноша, – захихикал тот. – И правильно боитесь. Потому что однажды вам может показаться, что лишь Прибор способен помочь в безвыходной ситуации. Хорошо, я промолчу. Это ключевое слово знали только двое! Тун Лу уже умер. А я – буду молчать. Хотя – я уже употреблял это слово в нашей беседе по меньшей мере дважды.
– Не дождетесь, я не стану лихорадочно просеивать все сказанное сквозь сито, чтобы выловить вашу наживку…
«Да нет, – прибавил Кратов мысленно, – конечно же, стану!»
– Ладно, что вы хотите от Прибора? – спросил Морлок. – Чтобы он разгрузил ваши бедные мозги от «длинного сообщения»? Он на это способен. Что бы ни внушали вам господа из Академии Человека, ничто не справится с ментальным программированием лучше Прибора. В конце концов, то, что до неконтролируемой дефекации перепугало этих фарисействующих чистоплюев, – искусственная инициация нейронных программ или, пользуясь общепринятой малограмотной терминологией, «наведенная разумность» – лишь одна из его функций. Признаю – любопытная, но не доминирующая, вскрывшаяся спонтанно, как побочный продукт… – Казалось, Морлок оправдывался перед кем-то, кто, наверное, о нем и думать позабыл и, быть может, давно исчез. Как видно, он и сам поймал себя на этом, потому что остановился на полуслове, часто заморгал и зачем-то вытер рот рукавом комбинезона. После короткой паузы он продолжал вещать, вкладывая в каждое слово огромный заряд сарказма: – Для Прибора кора больших полушарий – всего лишь расчерченный лист бумаги – даже не слишком просторный! – в каждой клеточке которого можно что-то написать, что-то стереть, а что-то и прибрать к рукам… Методика прежняя: вы подключаетесь к Прибору и лично сканируете собственный мозг в поисках латентной информации. Можете просто избавиться от нее. Можете выгрузить в память Прибора, преобразовать к любому из традиционных способов хранения данных – для тех, что возникли за четыре последних десятилетия, потребуется конвертирование, – и подвергнуть анализу. Вы можете все, что только придет вам в голову. Вы снова почувствуете себя всесильным…
– Подите к черту, доктор Морлок!
Тот желчно захихикал.
– Вы доставите Прибор на Землю? – спросил он, резко оборвав смешок.
– Нет. Скорее всего – на одну из труднодоступных и малонаселенных планет, из числа недавно открытых. Или на один из законсервированных космических стационаров. Подальше от соблазнов.
– Вы не позволите мне его увидеть?
Кратов отрицательно покачал головой.
– Это все равно, что не позволять Шекспиру ставить в «Глобусе» собственные пьесы, – кривя губы, заметил Морлок, – запретить Леонардо любоваться «Джокондой»…
– Согласитесь, что рациоген – не «Джоконда».
– Видите этот уродливый агрегат? Скоро мы научимся переносить в его память человеческую личность со всем ее уникальным опытом, с воспоминаниями и амбициями… а затем помещать в новое тело, созданное по технологии управляемого антропогенеза… и тогда человек наконец станет биологически бессмертным. А бессмертному рано или поздно понадобится другой мозг. Более дружественный к собственному хозяину, со всеми его незадействованными резервами. Как бы вы ни трепыхались, что бы ни выдумывали – вам никуда не деться от всемогущества…
Кратов уже уходил.
– Если у вас что-то не заладится, если вам нужен будет совет, если вы в чем-то засомневаетесь! – крикнул ему вслед Морлок. – Найдите меня, я буду ждать, я помогу. За одну лишь возможность снова его увидеть… Только увидеть – я старый, я могу умереть, и тогда вам никто уже не поможет!
Сидящий Бык ждал его на стоянке,
сидя подле гравитра прямо па снегу в позе лотоса с прикрытыми глазами. Инфернальный ветер хлестал его по лицу, не в силах ничего поделать с этим айсбергом самодостаточности.Кратов тронул его за плечо, втайне опасаясь, что тот повалится набок, как промороженная чурка. Но все обошлось. Сидящий Бык разлепил смороженные ресницы.
– Как протекала встреча? – спросил он.
– Прекрасно, – буркнул Кратов.
– Ты не хочешь говорить об этом?
– Морлок сам тебе все расскажет, если сочтет необходимым.
– Уверяю тебя, он сочтет.
– Я и не сомневаюсь… – Кратов поежился и вдруг сказал с ожесточением: – Как я посмотрю, все, чем вы озаботили Галактику – сплошные побочные продукты. Не хочу даже думать, как нам всем станет весело, когда на свет явится ваш «опус магна»!
– Ну, ты, по крайней мере, будешь доволен, – мягко возразил Сидящий Бык.
– Ха! Я уже дрожу – не то от сладостных предчувствий, не то от этой чертовой вечной мерзлоты!
– Баффинова Земля – не место для слабаков. Поэтому нам редко докучают праздными визитами. И еще мы сильно экономим на криогенных установках… Речь шла о рациогене?
– Ты не менее своего творца любознателен, брат мой…
– Хочу вернуть тебе то, что ты забыл в нашу первую встречу. Твой маленький амулет.
Сидящий Бык разжал ладонь. Брелок, черный деревянный дракончик с планеты Финрволинауэркаф.
– Ты уверен, что тебе больше не понадобится удача? – спросил Кратов.
– А ты? – усмехнулся человек-2.
Часть пятая
Блудные братья V
1
От эхайна, истуканом застывшего между кресел с оружием в волосатых лапах, тянуло холодом и сыростью. Тем не менее он и не думал сменить насквозь промокший пляжный наряд на что-то сухое и более приличествующее моменту. Кратов, которого начинало морозить – наркотик прекращал свое действие, – несколько раз пытался обратиться к стражу с самыми невинными вопросами на эхайнском языке: долго ли еще лететь, да нельзя ли включить подогрев, да – с плохо скрытой издевкой – не найдется ли горячего кофе. Бесполезно. С тем же успехом можно было обращаться к статуе, например, «Устремленного в небо» Отто Кристенсена (единственный раз в жизни Кратова приглашали позировать для скульптурной композиции, почти два десятка лет назад, вместе с Рашидой и Стасом Ертауловым, и все трое почетным жребием пренебрегли, в результате чего великий мастер в огорчении взял в модели какого-то совершенно циклопических статей атлета, очень собой довольного и самодостаточного, ни в какое небо особенно не стремящегося, а озабоченного лишь соразмерным напряжением собственных мышц)… Эхайн вел себя так, словно в помещении он был один, а поставлен был охранять два пустых кресла да овальный экран, затянутый пепельной мглой.
Мелко стуча зубами, Кратов попробовал заговорить с Озмой – эффект был приблизительно тот же. Озма была погружена в личные переживания, на внешние раздражители реагируя слабо. На все вопросы отвечала коротко и невнятно: «Нон ликвет». Что в переводе с новолата, магиотского диалекта латыни, с вкраплениями итальянского языка и астролинга (новолатом Кратов владел весьма поверхностно, то есть гораздо хуже, нежели, скажем, эхайнским), могло означать либо «Сама не знаю», либо «Не понимаю, что вам от меня нужно». После пятой или шестой попытки Кратова завязать беседу, утомленно смеженные веки вдруг распахнулись, оттуда полыхнуло чистой силой, а в голосе проскользнули металлические нотки: «Ноли ме турбаре – оставьте меня в покое!»
Пожав плечами, Кратов откинулся на спинку кресла. Самовнушением постарался расслабить сведенные судорогами мышцы. В голове блуждал еще наркотический туман, однако же, к мыслям возвращалась некоторая ясность… И чем дальше он оценивал сложившуюся ситуацию, тем отчетливее понимал, что влип в одну из самых гнусных передряг за всю свою жизнь.
Все складывалось отвратительнейшим образом. Все кругом было плохо.
Озму они не уберегли. Эхайны пожелали ее похитить – и похитили. А исполнив задуманное, спокойно улетели домой с награбленным. На Эльдорадо же остались трупы Конрада и четверых безымянных охранников.