Блюз ночного города

Бутылка попеременно кочует из рук одного парня в другого. Они о чем-то разговаривают, но я не вслушиваюсь. Очень хочется спать, так часто бывает после пережитого сильного волнения. Пару раз меня тормошат, что-то спрашивают. Я же отделываюсь невнятным бормотанием, все больше проваливаясь в сон. Засыпая, чувствую, как меня переносят на кровать, и кто-то тихо шепчет у самого уха. Кажется, Костя.

– Мамзель, мы пошли. Твоя доля у меня, завтра заберешь.

Вроде бы, он что-то еще шепчет, но я уже сплю. Лишь в самый последний момент, ощущаю, что на меня набрасывают одеяло.

***

Утро началось с кухни, звона посуды, запаха чего-то горелого, от которого выворачивает наружу. Еще крики поварих, от которых в голове начинает стучать набатом.

Я с трудом стою у раковины уже битых десять минут, пытаясь оттереть железной мочалкой кастрюлю со вчерашней кашей. В голове постепенно нарастает шум, перед глазами начинает все плыть и в носу противно свербит. Кажется, я вчера простыла. Надо будет после завтрака заглянуть к врачихе.

– Мамзель!

Меня окликает знакомый голос. Костя. Я резко оборачиваюсь, улыбаясь ему. И тут в голове что-то вспыхивает, не удержавшись на ногах, я падаю. Кастрюля, выпавшая из рук, с оглушительным грохотом катится по мрамору пола...

В себя я пришла в лазарет. Тут как всегда до одури воняло хлоркой. Попытка сесть ни к чему ни привела. Сил не было, и голова до сих пор ватная.

– Лежи!
– надо мной склонилась все та же знакомая врачиха.
– Ишь соскочить ей надо. Деточка, с температурой под сорок предписывается обязательный постельный режим.

Ее слова долетают как сквозь толщу воды. И смотреть я не могу, глазам от света очень больно. Еле ворочая язык, тихо сиплю:

– Что со мной?

– Что-что, ангина, - голос ее сердитый.
– И пневмония, скорее всего. Виолетта Эдуардовна уже скорую вызвала. В больницу лечиться поедешь, деточка.

От ее 'деточки' становится еще хуже. Дурацкое какое-то обращение. И мне очень сильно хочется ей это сказать, объяснить. Но не могу. Кушетка вдруг становится лодкой, а я покачиваюсь на волнах. Туда-сюда. Вокруг все шумит, качается. Где-то очень далеко чьи-то голоса, знакомые и незнакомые. Удается разобрать только прокуренный родной голос и холодный, как осенний ветер, голос Виолетты. Потом уплывают и они. Остается только тишина, покой и умиротворение. В какой-то момент я вижу маму и хочу к ней подойти, но она отрицательно качает головой и улыбается.

Совсем неожиданно я отчетливо слышу усталый, но приятный женский голос:

– Ну же, милая, приди в себя. Женя, давай еще. Она не справляется.

– Татьяна Анатольевна, поздно, - этот голос растерянный, в нем слышится страх.

Руке вдруг становится очень больно. Жжет. И мне хочется попросить, чтобы убрали. Получается только пошевелить губами.

– А говорил поздно, - снова женский голос, сейчас в нем проскальзывают нотки радости.

Дальше я снова уплываю в свой океан спокойствия. Только теперь в нем нет тишины, ее заменяет музыка. Родная, любимая музыка. Нажатие клавиш. Эта музыка пронизана грустью и покоем. Если поправлюсь, я обязательно ее запишу...

Как ни странно, я действительно пошла на поправку. Медленно, очень-очень медленно, но пошла. Ходить я начала к концу января, но выписать меня согласились только в начале марта, заставив пройти меня курс реабилитации.

Весна в этом году наступила рано. Уже с двадцатых чисел февраля солнце начало пригревать по-весеннему тепло. И прилипнув к окну, я с жадностью смотрела на первые, еще робкие ручьи, на капель и тонкие, быстро тающие сосульки.

Я хотела на улицу. Вдохнуть этот особенно ощутимый запах весны, который бывает только в самом начале весны, закричать, что я жива и здорова, быстро пробежаться по дороге. И плевать, что я буду вся в грязи и у меня только одна пара джинс. Я хотела жить. И это чувство, забытое уже очень давно, наполняло меня радостью.

Я снова хотела жить. И я буду жить. Всем на зло.

***

Выписали меня во вторник, и из детдома за мной должны были приехать. Так сказал врач, когда я пришла за больничным листом. Еще месяц я по-хорошему должна была пить витамины. Врач, глядя на меня поверх полукруглых очков, так и сказал, по-хорошему, прекрасно понимая, что денег на витамины у меня нет и не будет, но как врач написать про витаминки он был обязан. Написал. Витамины стоили около трехсот рублей, поэтому иммунитет буду укреплять дряблой прошлогодней морковью.

Встречать же меня никто не спешил. Я же уже около получаса топталась у автобусной больничной остановки, не представляя собственно, что делать. Денег у меня было рублей десять мелочью. Бежать обратно в больницу тоже было глупо, они мне больше уже ничем помочь не могли. Вылечили, и бывай здоров, как говориться. Оставалось только идти пешком, что я и уже и готова была делать, хотя куда топать представляла смутно, как мне на плечо упала чья-то рука не на плечо и знакомый голос радостно проговорил:

– Привет, мамзель!

Обернувшись, я увидела Костю. Рюкзак, мой старый с трудом починенный друг, полетел на землю. Я же с радостным визгом повисла у парня на шеи.

– Коська, как же я рада тебя видеть!

Он лишь привычно хмыкнул - дурацкая привычка!
– но, смотря на меня, не выдержал и тоже рассмеялся.

– А где все? Я тут полчаса стою, жду, никто не едет! Я испугалась, что про меня вообще забыли, - я тереблю его за рукав, ерошу волосы.
– А ты как? Что у вас нового? Я в это больнице совсем извелась! Два с половиной месяца промурыжили. Коська, они мне даже на улицу выходить не давали. Как тут скучно было.

– Мамзель, ты чего опять придумала?
– он с изумлением и смехом смотрит на меня.
– Какой Коська? Ты откуда это выкопала?

Из его имени, мне так больше нравится. А еще из мультика. Старого советского мультика про зайца Коську, который в детстве мне показывала бабушка, о котором я совсем забыла и который случайно увидела, проходя через больничный холл. Не знаю чем, но Костя напоминает мне того зайца. Но я ему об этом не скажу.

– Мне так больше нравится. А ты против?

Он пожимает плечами и хмурится:

– При всех так назовешь, прибью, а так можешь.

Я счастливо улыбаюсь.

– Коська, - специально тяну имя, надо же пользоваться моментом, - а как мы домой вернемся? Ты сам-то как здесь оказался? Коська?

Да, про самое главное я от радости слегка забыла. С тревогой смотрю на него.

– У Михалыча машина сломалась, не смог приехать.

– А ты?

– А у меня машина за углом. Пошли, - он берет мой рюкзак.

– Машина? У тебя?
– с места не сдвинусь, пока все не объяснит.