Бог-без-имени

— Что мы… и, в общем, все на нас, — сказал Фьольвир.

Он выдернул мешок, а за ним — баккель.

— Да, все на нас, — кивнул незнакомец.

Расставив руки в стороны, он повернулся, словно холодное северное солнце каким-то образом обогрело его со стороны груди и теперь должно было заняться спиной. Фьольвир встряхнул баккель.

— Вода замерзла.

— Было холодно, — сказал незнакомец.

— Это Мтаг?

— Возможно. Хотя у него полно других дел.

— Каких?

— Я не сказал? — удивился незнакомец.

Фьольвир фыркнул.

— Ты сказал, что я должен спать. — Он вытащил из мешка два мясных ломтя. — И еще, что расскажешь потом.

Незнакомец взял у Фьольвира протянутый ломоть.

— Последние? — спросил он.

— Больше нет, — сказал Фьольвир.

Какое-то время они молча жевали промороженное мясо. Фьольвир пытался ощутить хоть какой-то вкус, но словно бы грыз дерево. Длинные и ломкие, темно-красные волокна были похожи на стружку из-под топора. Незнакомец посасывал свой ломоть, прищелкивая языком.

— Вкусно!

— Угу.

Снег отдавал в ступни режущим холодом. Фьольвир переступил ногами, потом разгреб снежный покров до шкуры чудовища, надеясь, что в ней еще живут хоть какие-то остатки внутреннего тепла. Шкура оказалась ледяной. Незнакомец с интересом смотрел, как Фьольвир, усевшись на пустой мешок, мнет и по очереди дубасит свейки обухом топорика.

— Мтаг спешит к воротам во тьму, — сообщил он.

— Зачем? — спросил Фьольвир. — Он хочет, чтобы вахены сожрали его первым? Или что, хочет встать на пути вахенов?

— Кто? Мтаг?

Незнакомец расхохотался.

— Ты умеешь удивить, арнасон! Чтобы сожрали — это я еще понимаю. Но чтобы встать, как братья, на пути тьмы… Нет, арнасон, ты слишком хорошо думаешь о Мтаге. Хэнсуйерно не брал к себе учеников, чьи помыслы были бы чисты.

— Тогда зачем? — нахмурился Фьольвир.

— А ты подумай. Дай-ка, — попросил незнакомец отложенную в сторону свейку.

Фьольвир подкинул свейку вверх. Унномтюр поймал ее, легко встряхнул кисть правой руки, которая вдруг стала одного цвета с рассветной дугой на небе, и сунул ладонь внутрь опушенной кромки.

Из свейки чуть ли не сразу повалил пар.

— Эй-эй! — потянулся вверх Фьольвир.

— На! — незнакомец скинул нагретую свейку спутнику и выхватил у него из пальцев вторую. — Надевай, арнасон, нам предстоит долгий путь.

— Горячая! — окунул лицо в пар Фьольвир.

— Возьми еще одну.

Брошенная незнакомцем свейка шлепнулась в снег. Фьольвир, не мешкая, натянул обувь на ноги и почувствовал, как тепло обнимает застуженные ступни.

— О-о-о! Почему бы тебе не стать богом нагретых свеек?

— Потому что я не бог, — сказал незнакомец.

Перешагнув складку, он добрался до головы Коггфальтаддира и встал там, глядя на воду впереди.

— Знаешь, чего хочет Мтаг? — спросил он. — Он хочет продать себя тьме подороже. Возможно, хочет выторговать себе уголок, в котором смог бы безраздельно править. Для этого и нужна шкатулка.

— Он хочет подарить богов тьме?

— Не подарить, нет. Предложить сделку.

По хрустящему снегу Фьольвир добрался до места, где встал незнакомец. Впереди и слева над рябью моря проступали очертания скалистого берега. Очертания были узнаваемы. Хельматьйодифьорд. Все когги проходили здесь. Раньше на каменном выступе, похожем на язык, высунутый к воде, любили устраивать лежбище морские альвы.

Потом их перебили.

— А разве с тьмой можно договориться? — спросил Фьольвир.

Незнакомец повел плечом.

— Мтаг считает, что можно.

— С вахенами?

— С той силой, что управляет вахенами.

— Но тогда…

— Что?

— Почему Йорун не смог договориться?

— О, Фьольвир, — грустно улыбнулся незнакомец. — Как можно договориться с тем, чьим непременным, непреложным условием выступает смерть не только твоя, но и всего твоего мира? Других миров? Тьма есть тьма. Что мог предложить ей Йорун? Границы? Взаимное уважение? Что она могла предложить ему?

— Но если вахены живут во тьме…

— То, что?

Фьольвир замялся.

— Ну, значит, там тоже есть жизнь.

Хохот незнакомца снова разнесся над морем. Солнце подсветило волны, и, казалось, что Коггфальтаддир медленно плывет по дорожке из расплавленного золота.

— Вахенов, мой арнасон, назвать живыми у меня вряд ли когда-нибудь повернется язык. Это… — незнакомец поискал сравнение. — Это даже не животное. Это инструмент. Как палка. Как топор. Не больше.

— А сама тьма? — спросил Фьольвир. — Она живая?

Незнакомец погасил улыбку.

— Говорят, все боги вышли из тьмы, — сказал он. — Старшие боги. Не Йорун и даже не его отец Хафьйод. Еще старше, еще древнее. Боги богов. Боги богов богов. Вот они вроде бы были из тьмы.

Фьольвир поежился. Ему представилось, что на плечах братьев-богов стоит Хафьйод, а на его плечах стоит еще кто-то, а на плечах этого кого-то, уходящего фигурой и головой в небесный свод, стоят еще и еще — более мощные, более грозные, с пальцами-колоннами, ногами-скалами.

— А где эти боги? — спросил он.

— Умерли, убиты, ушли…

— Во тьму?

Незнакомец, хмурясь, задумался.

— Нет, арнасон, вряд ли, — сказал он, огладив складки на голове Коггфальтаддира. — Многие, скорее всего, создали собственные миры и поселились там.

— А они не могут нам помочь с тьмой?

Незнакомец, не отвечая, долго смотрел в рассветное море. Золотая рябь словно стала ярче. Солнечный свет белил скалы береговой линии, и на них было больно смотреть. На скалах проступали черточки сосен. Мертвое чудовище с пассажирами на загривке течение все ближе и ближе подтаскивало к берегу.

— С теми богами все сложно, — наконец произнес незнакомец. — Они… Представь, что ты — муравей, арнасон, и хочешь докричаться до человека. Или нет, не так. Представь, что наш мир — это одна песчинка, сметенная к очагу, а древний бог — это гора за десять тысяч шагов от тебя. Думаешь, гора услышит скрип песчинки? Для нее и тьма, пожалуй, не совсем тьма. Нам неоткуда ждать помощи.

— Жалко, — сказал Фьольвир.

— Не жалей! Станешь героем, запируешь в Тааливисто. Сагу о тебе сложат.