Бог одержимых

Да. Миха у нас такой. Возьмёт, бывало, гитару, потренькает минуту-две, а потом, как выдаст песню душевную. Жаль только, что говорить он не в тех местах учился - мат через слово, а то хоть на слух записывай, да в журнал, или в газету какую. Высоцкий отдыхает...

– Не пойдёт он никуда, - перевожу студентам.
– Сперва раков доедим.

– Ну и хорошо!
– пожимает плечами Ваван и газетой руки вытирает.
– Есть такая штука, мужики, прибор Козырева называется...

И пошёл, и поехал. Про металлический цилиндр со стеклянной крышкой. Про диэлектрическую спицу, подвешенную на капроновой нити по оси цилиндра. Про разновесные грузики, укреплённые на разных плечах этой спицы. Много чего он нам насвистел за тот час, что мы с Михой пиво кончали. Всего-то я не помню. Говорю же - слесарь третьего разряда. Что с меня взять? Но суть была примерно ясна: откачали они американским пылесосом из цилиндра воздух, и спица им заместо стрелки на "да" и "нет" начала показывать; отвечать на важные вопросы.

– Только непонятно, чего она показывает, - сокрушается Ваван.
– Мы даже протарировать свой автоответчик не можем.

Вижу я, что Миха совсем скис. То ли от пива разномастного, - виданное ли дело, своё бочковое с жестяночно-импортным мешать? То ли от наглости студентов. Ваван, - он же всегда так: прёт напролом, без оглядки на порядок. Не видит, что ли: пиво кончается? И раки "уходят"... Горе у нас. И нега. Вперемешку, значит. А он усугубляет. Миха на меня глянул. Пришлось поддержать...

– Всё ясно, - говорю. Вру, конечно. Ну, чтобы они не так задавались.
– Вот только непонятно, как вы у своего цилиндра спрашиваете. Как вы ему вопросы задаёте?

– На дно цилиндра, - спешит своей учёностью Юлька похвастать.
– Сквозь стеклянную крышку, мы направляем луч лазера...

– Это чего?
– уточняет Миха.

– Брелки у мелюзги видел?
– споро подключается Ваван.
– Вечерами на стенке своими фонариками доллары рисуют, звёздочки там всякие. Вот это самое оно и есть. Только сам луч мы модулируем шумом от биения крови в висках...

– Крови?
– удивляется Миха, и даже банку в сторону отставляет.

– Аппарат для прослушивания, что у врачей на шее болтается, представляешь?
– интересуется Ваван.
– Для каждого прибора нужно два таких. Сами слухалки накладываем на виски, а выходы, что обычно в уши закладываются, подсоединяем к микрофонам и к усилителю низкой частоты. Сигналы с усилителя поступают на прерыватель питания лазера. Вот и вся модуляция.

По стеклянному взгляду Влома я понимаю, что Ваван зря себе горло сушил. Ещё бы: Миха сроду не болел, а врачей видел только на освидетельствовании, перед заключением в СИЗО.

– И чё?
– Миха от растерянности даже икнул.

– Всё!
– пожимает плечами Ваван.
– Ложишься рядом с прибором, прилаживаешь к вискам приёмники. Шумы от пульса модулируют луч лазера, который направляется на дно прибора Козырева на девять часов.

– Утра или вечера?
– интересуется Миха.

Не хочется ему дураком выглядеть. Вот он и спрашивает.

– А ты представь, что коромысло разноплечных весов стоит как стрелки часов - на шесть и двенадцать. А мы направляем отмодулированный вопросом луч лазера на девятку...

– Почему на девятку?
– никак не может врубиться в текст Миха.

– Могли бы и на тройку поставить, - невозмутимо вмешиваюсь я.
– Всё равно... Главное - посередине между нормальным положением коромысла и подальше от него.

Миха в последний раз опускает руку в ведро и убеждается, что оно пустое. Он с укором косится на меня. А я показываю ему остатки от рыбы. Не люблю я раков. После них животом маюсь, и возни с ними много...

– Ты это, - ворчит Миха.
– Не тормози, Ваван. Чего дальше-то?

– Всё, - с горечью признаётся Ваван.
– Мы с Юлькой попробовали - работает. Только не разобрать, что она сказать нам хочет.

– Стрелка-то поворачивается, - поясняет Юлька.
– Причём по-разному, то одним грузиком, то другим. В смысле - контакт есть. Выходит, что иногда "да", иногда "нет" при одних и тех же физических условиях. А вот, о чём мы спрашивали, - не знаем...

Тут уже я сам не выдерживаю:

– Как это?

И впрямь, чудно. Чтобы ответ был непонятен, - обычное дело, пивом запивать не надо. А вот чтобы не знал, чего сам спросил, такого со мной ещё не было...

– Да просто всё, - вздыхает Ваван.
– Ложишься рядом с прибором, закрываешь глаза, думаешь-думаешь. А лучше - спишь. Утром просыпаешься - стрелка на девяносто градусов от нормального положения ушла. Или в одну, или в другую сторону. То есть она отвечает или "да", или "нет", но о чём ты за ночь спросил - непонятно. Мало ли какие мысли были? Пробовали на бумажке записывать, а толку? Кто же знает, что там во сне делается...

– И даже неясно где у стрелки "да", а где - "нет"...
– Юлька поддакивает.

Видно, до нас с Михой разом "дошло". Потому как, не сговариваясь, вместе на Вавана уставились. Вот идиот! Если бы Юлька со мной в сарае заперлась, уж я бы ей точно объяснил, что, таки "да". А "нет" - это для мамы с папой.

Тут Миха возьми да и брякни:

– Так это вы в сарае запирались, чтоб физикой заниматься?

Юлька зацвела, опунцовела, кулачки сжимает. Ваван тоже смутился. Вижу, надо что-то умное спросить. И срочно. Иначе скоро нам не до опытов будет.

– А кто отвечает?
– спрашиваю.
– Не стрелка же...

Ну, эти двое помолчали ещё минуту для важности, а потом Ваван и сказанул:

– Точка отвечает.

– Пустая точка, - всё ещё хмуро, со злобинкой, уточняет Юлька.
– Это и есть теория Козырева. Он её называл "причинной механикой". Только по мне, эту механику правильнее было бы назвать дискретной. Суть в том, что по этой теории существует мельчайшая точка пространства, которая настолько мала, что в ней, в этой точке, пространства уже нет.