Богатырь сентября

– Нет. – Гвидон задумался. – Не говорила. Напротив того: сказала, что я могу, если хочу, яйцо себе оставить, только тогда мне Кики не видать. На это я не согласный. Но посмотреть – это же не значит себе взять?

– Не значит.

– Посмотрим?

Поколебавшись, Салтан согласился:

– Давай.

Гвидон сел, снял с шеи мешочек. Развязал шелковый шнурок и осторожно вытряхнул содержимое на ладонь…

По глазам ударил золотой блеск, так что оба отшатнулись. Потом снова посмотрели.

– Ого! – Салтан просвистел, Гвидон рассмеялся.

– Вот тебе и яйцо! Батя! – Князь взял диковинку в пальцы. – Ты смотри! Да это ж орех! Точно такие моя белка грызла… Милитриса Кирбитьевна!

– Золотой орех… – Салтан взял у него сокровище.

Орех из чистого золота был заметно крупнее обычного, округлый, чуть заостренный с одного конца, а с другого упрятанный в золотые, плотно сидящие листики. Ровно ничем он не отличался от настоящего, кроме того что был весь из золота, и как ни рассматривали его отец и сын, не нашли ни швов, ни спаек, ни еще каких-то признаков того, что его сделали человеческие руки. Ну или хотя бы нечеловеческие.

– Вот же бесова поделка… Может, отлит он таким, целиковым. Но тогда там внутри ничего нет.

Орех ощутимо дрогнул в руках у Салтана, и тот от неожиданности его чуть не выронил.

– Ну и знатный же изумруд внутри сидит! – воскликнул Гвидон. – С перепелиное яйцо будет! Только я мою Кику на него не променяю, пусть бы он хоть с гусиное яйцо был!

Гвидон упрятал орех назад в мешочек и крепко затянул шнурок. Орех задергался, как живое существо, недовольное неволей, и Гвидон прикрыл его ладонью:

– А ну цыц! Сиди тихо! Сказано – отнести тебя в Волотовы горы и на мою Кику выменять, так мы и поступим. И не пищи!

– Оно и пищит? – изумился Салтан.

– Пока нет. Но пусть и не думает!

Улегшись снова на траву, Гвидон закрыл глаза и задремал – ночью из-за суеты вокруг котла выспался плохо. Салтан не спал, смотрел то на сына, то вокруг, то поглядывал на избушку. Вспоминал хоромы Медоусы: вроде они с ней ночью говорили о сестрах Елены. Что-то она его спрашивала? Жалеет ли он о том, как поступил с сестрами жены? Он сказал, что жалеет, да, мол, где их теперь искать… Ох же и хитрая баба эта Стражница! Салтан покрутил головой. Да ведь она нарочно послала их сюда, к Ироиде. Окажись счастье на стороне одноглазой девки, попали бы они в щи да пошли на солонину. Что это еще за гости ожидались на пир – лучше таких гостей не видеть ни во сне, ни наяву. Так Медоуса отправила их на гибель? Говорила же, что зла им не желает и хочет помочь – обманула?

Или… Медоуса знала, что только одни двое, обидевшие сестер Елены, и могут вернуть им человеческий облик?

Гвидон забеспокоился: стал ворочаться, что-то бормотать, даже слабо отмахиваться. Боясь, что того во сне поедают заживо, Салтан легонько потряс его за плечо.

– Что – от людоедки отбивался?

– Ох, батя! – Гвидон сел на траве, хлопая глазами. – Снилось мне… будто что-то такое яркое мне в глаза бьет, а голос такой: расколи орех, мол, не пожалеешь! Я ему: уйди, мол! А оно опять: расколи орех, говорят! Врешь! – обратился он к мешочку у себя на груди. – Не выйдет по-твоему! Мне тебя не надо, будь ты хоть с гусиное яйцо, хоть с голову овечью! Мне моя Кика нужна, и я тебя в Волотовы горы отнесу и тому Тарху Тархановичу на руки сдам!

Мешочек затрясся; Салтану показалось, он слышит беззвучную, но яростную ругань.

– Экий прыткий изумруд! – засмеялся он.

Из двери избушки показалась Ироида и призывно замахала рукой.

Царь и князь вернулись в избу. На столе уже стояли щи; «Надеюсь, не из лягушек?» – проворчал себе под нос Гвидон, – а зашитая рубаха ждала на лавке. Шов посреди груди, сверху донизу, конечно, был заметен, но все же ее стало можно надеть.

Поев, отец и сын стали собираться в дальнейший путь.

– Пойдете, стало быть, в Волотовы горы? – спросила Ироида. – За царевной вашей лебедью?

– Пойдем, – подтвердил Салтан. – А ты-то знаешь, как тебе отсюда домой выбраться?

– Да уж выберусь как-нибудь, – вздохнула Ироида. – Даст бог, в Деметрии-граде встретимся.

Надев заплечный мешок, Салтан посмотрел на Ироиду с сомнением, но вспомнил, что это сестра его жены, и все же поцеловал ее на прощание. Вода в котле смыла с нее наведенный уродливый облик, исцелила красную опухоль на месте глаза, и когда ее черты перестали кривить досадливая обида и завистливая злоба, они стали почти приятными. Может, тот боярин еще и рад будет…

– Вы, вот что… – Ироида, польщенная, смущенная и взволнованная, поспешила за ними к порогу. – Вы того… Тилгана берегитесь.

– Это еще кто? – Гвидон, уже было взявшись за дверное кольцо, в удивлении обернулся.

– А ты и не знаешь? Это ведь тесть твой.

– Тесть? – Гвидон так удивился, как будто ему сказали, что у него есть собственный дворец на дне моря. – Какой еще тесть?

– Ну, отец твоей Кикниды-царевны. Тилган-чародей. Ты ж его видел… и подстрелил даже.

– Подстрелил? – Изумленный Гвидон сделал пару шагов назад к ней. – Не стрелял я никакого тестя! Я его и не видел-то никогда. Батя, что это за…

– Коли у Кикниды обнаружилась мать, – напомнил ему Салтан, – так должен быть где-то и отец.

Гвидон задумался. До недавнего времени Кикнида была в его глазах таким особенным существом, какое не меряют человеческими мерками; в родителях и прочей родне она так же не нуждалась и не могла ее иметь, как любая из звезд небесных. Он еще не свыкся с мыслью, что Медоуса – мать его возлюбленной супруги, а значит, его теща, как тут еще какой-то тесть обнаружился!

– Муж Медоусы? – спросил Салтан, про себя отметив: на днях мужа дома не случилось, а жена времени даром не потеряла.

– Ты видел его, – напомнила Гвидону Ироида. – Когда на остров свой впервые вышел и Кикниду повстречал.

– Я… – Гвидон наморщил ясный лоб, вспоминая, потом в изумлении распахнул глаза: – Коршун тот, что ли?

– Может он и коршуном явиться. Ему и не то еще по силам.

– Но он же умер… Я его подстрелил, Кика в море утопила…

– Это он только вид показал, что умер. Его так просто не убьешь.

– Но постой! Он же с Кикой дрался! Сам ее погубить хотел! Она мне так и сказала: ты мне жизнь спас! Да, про чародея тоже сказала, это верно. Это что же – он ее отец, и он ее сгубить пытался?

– Может, не хотел, чтобы она тебе помогала? – сказал Салтан.

И поймал взгляд Ироиды: она смотрела, как на дурачка, как на наивное дитя недогадливое.

– Что?

– Может, и так, – вздохнула Ироида. – Где мне их судить? Мое дело – горшки да скалки. Но вы остерегайтесь… Медоуса вам свою волю сказала, а у Тилгана-то своя воля имеется…

– И он не захочет, чтобы Кикнида вернулась? – спросил Салтан.

– Не ведаю я его желаний. Вы только поосторожнее…

На том отец с сыном и попрощались с Ироидой. Черно-серое перо все это время сидело над дверным косяком, а теперь, когда он и вышли со всей своей поклажей, сорвалось оттуда и полетело над тропкой, вниз по пригорку, назад к дороге. Гвидон живо устремился за ним, а Салтан, отойдя на несколько шагов, обернулся и еще раз помахал Ироиде.