Богдан Хмельницкий

«Много уже лет, напяснейший и могущественнейший государь, всемилостивейший

отец подданных своих, много уже лет свирепая и коварная ненависть почти всех

польских панов обращена была на нас, верных слуг твоих. Всеми возможными

средствами они топтали привилегии наших старшин, считали Козаков запорожских не

войском величества твоего, а своими рабами. Священники наши были для них хуже

мухаммедан; захватив в государстве власть, при блаженной памяти короле Владиславе

Г, они не давали нам вознести свободный голос на сейме; насилия, убийства,

крайния, оскорбления всякого рода мы претерпевали от них безнаказанно. Прости

смелости моей речи, государь милостивый: мы не обманывали благосклонного твоего

слуха представлением причин, вынудивших нас защищать жизнь свою. Терпение

*) Собр. госуд. гр. и дог., III, № 143, стр. 450—454. — Рук. И. П. Б. № 90 разнояз. F.

X» 5.

2)

Staroz. polskie, I, 265.

3)

Histor. ab. exc. Wlad. IV, 50.

321

наше потерялось: мы принуждены были заключить союз с чужеземцами и

употребить их помощь против шляхетства. Как . осуждать нас за это, когда мы

защищали жизнь свою и имущества, чтб свойственно всякому животному? Скот, если

его мучат, бодается! У меня в мысли никогда не было поднимать оружия против вашего

величества, государя нашего милосердого и неповинного в страданиях наших. Мы

восстали против тех только, которые презирали Козаков, как пресмыкающихся,

угнетали нас, как самых последних рабовъ» :).

Хмельницкий произносил эту речь с жаром.

Король, сохраняя важность своей особы, молчал 2), только ласково протянул руку;

Хмельницкий поцеловал ее с почтением. Тогда литовский подканцлер Сапега отвечал

ему от лица короля:

«Что было и кто в том виноватъ—того невозможно разобрать, даже н вспоминать об

этом более не будем. Его величество, наияснейший король не хочет раздражать никого;

его монаршая милость, как врачевство, все исцеляет; подобно солнцу, освещающему и

добрых и злых, добрый монарх благодетельствует своим подданным, и кротким и

строптивым, и прощает виновного, если он загладит свой поступок верностью и

трудами на пользу отечества» 3).

Вышедши, Хмельницкий повидался с канцлером и), но в чем состояла их беседа—

неизвестно. По другим известиям, также современным, передаваемым лицами, близко

стоявшими к событиям, Хмельницкий иначе держал себя перед королем. Он упал к

ногам государя, заливаясь слезами; произносил долгия речи, но в кратких словах

выразил свое смирение: «не так думал я приветствовать ваше величество!—сказал он:

—но что сталось, то сталось; прости, милостивый король». Король отвечал ему:

«довольно тебе быть нашим неприятелем. Мы допускаем тебя к нашей милости и

отпускаем все вины тебе и всему войску запорожскому. Вознаградите за все нам и

Речи-Посполитой верною службою своею. Уведи свое войско прочь немедленно!»

Хмельницкий сказал: «Горазд, милостивый королю!» Король'вышел, а сенаторы

потребовали, чтоб Хмельницкий присягнул на верность королю и Речи-Носполитой.

Хмельницкий соглашался, но с тем, чтоб и король с своей стороны утвердил договор

присягою. Сенаторы убедили его отступиться от этого домогательства, так как

окончательное утверждение договора принадлежит не королю, а сейму, н если бы сейм

не утвердил договора, то этот договор не имел бы обязательной силы и для противной

стороны. Хмельницкий, сидя с сенаторами, присягнул в верности королю и Речи-

Посполитой. Это была уже последняя, окончательная присяга с его стороны. Тогда,

наконец, подканцлер Сапега произнес речь, изложенную выше.

Московский дьяк Кунаков, описывая это событие сходно с последним описанием,

передаваемым поляками, прибавляет, будто в это время разом с Хмельницким посещал

короля Яна Казимира и крымский • хан с ассистенцией» в триста человек, а польский

король встречал и провожал его съ

1)

Histor. ab. exc. Wlad. IV, 51.

2)

Bell, zcyth. cosac., 71.

3)

Истор. о ирез. бр.

4)

Annal. Polon. Сииш., I, 149.

H. КОСТОМАРОВ, кн. IV.

21

322

большим почетом. Но вероятно Кунаков получил здесь неверное известие, потому

что если бы действительно хан посещал короля, то не было бы необходимости полякам

утаивать этого в своих известиях. Вероятнее другое известие, что взаимные

любезности между польским королем и крымским ханом ограничились тогда

прибавкою в подарок коней один другому *).

На другой день враждебные войска разошлись. Поляки с королем отправились ко

Львову, Хмельницкий и хан к Збаражу.

Уже девятая неделя наступила с тех пор, как панское войско стало под Збаражем, и

седьмая с тех пор, как оно вступило в битву с неприятелем. 29-го июля (8-го августа н.

с.) в полдень поляки с удивлением заметили, что козацкий табор подвигается к старому

Збаражу. Под замком против той части обоза, где стоял Вишневецкий, явились

разбитыми шатры для предводителей-союзников, для Хмельницкого и крымского хана.

Вслед затем четверо суток лил неустанный дождь как из ведра и неприязненные

действия с обеих сторон прекратились. 3-го августа (13-го н. с.) поляки заметили, что у

неприятеля началась необычная суетня. Козаки, сидевшие на своих окопах поблизости

к польским окопам, с криком сообщили своим врагам, что к войску запорожскому

пришли на помощь донцы. Но поляки не поверили этому и между ними