Больше жизни, Хлоя Браун!

Рэд вернулся в гостиную и сел рядом с Хлоей так аккуратно, как только мог. Но, поскольку он был человеком-горой, диванные подушки под его весом продавились немного чересчур, и Хлоя пошевелилась.

Ее ресницы затрепетали. Глаза открылись. Очки она сняла, так что теперь смотрела на него расфокусированным взглядом и мягко улыбалась. Не исключено, что от этой улыбки каждый атом его тела схлопнулся, перестроился и образовался заново. Не исключено. Но Рэд попытался оставить это наблюдение при себе.

– Тебе стоит лечь в постель, – сказал он.

– Я не усну. Я уже чувствую.

– Разве ты не спала только что?

– И я прекрасно выспалась, могу тебя заверить, – пробормотала Хлоя, беря чашку с чаем обеими руками. – Полагаю, тебе не захочется смотреть что-нибудь крышесносное и слегка нелепое. Мне хочется посмотреть про ковбоев. О – про ковбоев в космосе. Тебе нравятся ковбои в космосе? Вряд ли.

Спутанные волны ее волос напоминали темное облако. Она покосилась на него сквозь эти дикие каштановые пряди, приподняв брови и стиснув губами край кружки.

Рэд искренне ответил:

– Обожаю ковбоев в космосе.

Но им удалось посмотреть всего двадцать минут одной серии «Кайфоломов», прежде чем глаза у Хлои начали слипаться. Рэд выключил телик, нацепил ее очки себе на лоб и взял ее на руки. Сердце забилось торопливее, чем раньше. Хлоя все окрашивала в розовый – розовый, как ее пышные юбки, полосатые пижамы и кончик ее языка, когда она проводила им по зубам. Розовый, как его чертова влюбленность в нее. Розовый, как декоративные подушечки на ее кровати. Рэд отпихнул их в сторону и уложил ее, и она пробормотала:

– Рэд?

– Да, Пуговичка?

– Иди сюда. Ты пахнешь сонно.

Он не знал, что это значит, но решил, что это неплохая идея. После секундного замешательства он укрыл ее покрывалами, потом пробрался на другую половину кровати и лег поверх них.

Он просто побудет здесь немного, пока Хлоя не уснет. Попрактикуется в кое-каких техниках, о которых говорила сегодня на первом приеме доктор Мэддокс, – спокойно разложит по полочкам свои мысли и чувства, вспомнит позитивные моменты. Вообще-то, Рэд должен был записывать всю эту хрень, но он предпочитал визуализировать, и доктор сказала, что так тоже можно.

Так что он улегся, закрыл глаза и подумал о Хлоиной улыбке. О стир-фрае и ковбоях в космосе. О том, что чувствует себя собой. Он сосчитал моменты прояснений, которые вытащил сегодня из своего запутавшегося разума, и был собой горд. Он позволил себе чувствовать себя хорошо, хорошо, хорошо.

Это оказалось на удивление легко.

Глава семнадцатая

Когда он проснулся, в комнате оказалось светло. Через открытое окно внутрь лились птичье пение и свежий воздух, а Хлоя стояла у комода в одном полотенце.

Это было идеальное пробуждение.

– Привет, Хло.

Она взвизгнула, потом прикрыла рот рукой:

– Ты проснулся!

Волосы у нее были мокрые, кожа блестела от капелек воды, а полотенце, в которое она замоталась, доходило только до середины бедер.

– Ага, – хрипло ответил Рэд. – Проснулся.

Хлоя издала какой-то сдавленный звук и достала что-то из комода. Рэд отвел взгляд от края полотенца ровно настолько, чтобы заметить, что в руках у нее одежда. Потом снова уставился на ее бедра.

– Будь джентльменом и закрой глаза, – фыркнула она.

– Это обязательно?

– Уже нет, потому что я ухожу.

Она прижала одежду к прикрытой полотенцем груди и юркнула в сторону ванной. Под мокрыми прядями волос, между лопаток, Рэд заметил какой-то бледный прямоугольник, напоминающий бинт. Нет, понял он, скорее огромный никотиновый пластырь. Наверное, какое-то лекарство. Потом Хлоя захлопнула дверь.

Он встал, провел пальцами по волосам и задумался, как это он умудрился уснуть.

Дверь в ванную неожиданно приоткрылась, самую малость. Хлоя крикнула:

– Моя резинка еще у тебя? Не могу найти ни одной.

Он стянул резинку с запястья и вручил Хлое через щель:

– Тебе лучше?

– Вполне.

– Подробнее, – велел Рэд, ожидая, что она скажет ему отвалить.

Но вместо этого после небольшой паузы Хлоя ответила:

– Я до сих пор усталая. Но необессиленная. Это хорошо. – Она захлопнула дверь. Следующая фраза вышла приглушенной: – Спасибо.

«Ты пахнешь сонно».

– Не за что.

Когда она снова вышла, Рэд сидел на кровати и старался не выглядеть как человек, едва подавивший побуждение перерыть все ее вещи. Что оказалось трудно, поскольку комната насквозь была пропитана Хлоей – от научно-фантастического вида компьютера с двумя мониторами на столе до ряда хорошеньких туфель, стоящих под кроватью. Вещи были везде: свечи, которые она до сих пор не зажигала; причудливые флакончики духов, которыми она явно никогда не пользовалась; блокноты, сложенные такими высокими горами, что ими она, скорее всего, не пользовалась тоже; и примерно тысяча фотографий ее семьи. Это было очаровательно.

– Прошу прощения, – сказала Хлоя, приглаживая юбку.

Юбка была солнечно-желтой, с широкой белой полоской на подоле. От нее кожа Хлои сияла. От нее ему хотелось подползти к ней на коленях. Собранные волосы были гладкие, как стекло, а очки протерты до идеальной прозрачности.

– Я собиралась взять одежду с собой в ванную, но забыла.

– Я не против. – Преуменьшение года.

Хлоя взглянула на него:

– У меня есть новая зубная щетка, если хочешь. А можешь просто пойти домой. Но на деле я подумывала приготовить тебе завтрак в благодарность за ужин.

Это отвлекло внимание Рэда от ее ног – что было задачей не из легких:

– Ты хочешь приготовить мне завтрак?

– Не надо так удивляться. Если ты любишь яичницу и тосты, я вполне на это способна.

– Нет, я просто…

Он просто не привык, чтобы женщины что-то для него делали. Он делал что-то для них – и все. Так был устроен мир. Рэд провел рукой по волосам и осознал, что, видимо, теперь он устроен иначе:

– Ну ладно. Я люблю яичницу. Спасибо.

Он нашел новую щетку. На полочке в ванной было полно сочетающихся продуктов: Хлоя покупала шампунь и кондиционер, гель для душа и увлажняющий крем одной и той же марки и с одним и тем же запахом, ну как же иначе? Ей нравились цветы и клубника. Рэд скрупулезно добавил это в список вещей, которые знал о Хлое Браун, – список, который был длиннее, чем он мог бы ожидать, но все еще недостаточно длинный. Может, он никогда не сможет стать достаточно длинным.