Большие Надежды

– Флор! – послышался сзади злой окрик, и Артур, осторожно обняв её за талию, отстранился.

Он провёл по взъерошенным из-за ветра волосам, уже привычно прижался щекой к макушке и услышал сумбурный шёпот:

– Пойдём с нами! Я всё объясню. Стив поймёт.

– Нет.

– Артур! Но Канцлер… Ты же знаешь, он не простит.

– Атызнаешь, что я должен, – мягко заметил Артур и продолжил, когда Флор попыталась опять возразить. – Я давал клятву, помнишь? Город превыше всего.

Она затихла, а потом как-то вдруг сникла, будто уменьшилась, и Хант лишь чудом услышал её слова:

– Ты говорил, что бессмысленно… Жертвенность, она бессмысленна.

– Да. Но иногда она наша надежда. Последняя. – Артур на мгновение прикрыл глаза, а потом тихо добавил: – Я найду тебя, когда всё закончится.

– Обещаешь?

Он почувствовал, как судорожно Флор зацарапала пальцами по скрытым доспехом плечам, словно хотела притянуть его ещё ближе, и едва слышно вздохнул.

– Обещаю.

Артур знал, что солгал. Знала об этом и Флор, но всё равно кивнула, напоследок попыталась снова поцеловать, но лишь скользнула губами по подбородку и отстранилась. Она посмотрела ему прямо в глаза.

– Ты обещал.

Он молча кивнул, а потом разжал объятия и отвернулся, на ходу надевая свой шлем.

Глава 11

Флор осторожно перевернулась на бок и уставилась в стену, где нервным дрожащим светом горела тусклая сигнальная лампа. Сон не шёл. Уставший, измученный организм едва шевелился, но мозг… проклятый мозг не хотел отпускать и хоть на пару часов подарить облегчение. Флор прикрыла глаза и подтянула ноги к груди, чувствуя, как отзываются болью во всём теле следы от ударов. В ушах эхом воспоминаний немедленно взвизгнул рассечённый плетью воздух, и дыхание прервалось.

Артур…

С шипением выдохнув, Флор сжала кулаки и со всей силы зажмурилась.

Артур.

Мысль о нём оказалась настолько невыносимой, настолько раздирающей изнутри, что хотелось завизжать, но Флор лишь стиснула зубы и уткнулась лицом в твёрдую тонкую подушку.

Она была перед ним виновата. Это знание снизошло внезапно и ударило ровно в тот миг, как в серой дымке, слившись с темнотой поднятого по тревоге Щита, исчез чёрный глиссер. Флор смотрела ему вслед до боли в глазах и до последнего пыталась различить крошечную точку в окружавшем Город мраке, но та слишком быстро растворилась в неровных тенях надвигавшейся Бури. И вот тогда это случилось. В груди словно что-то со всей силы сжали и забыли отпустить, отчего Флор хватала ртом воздух в тщетной попытке вздохнуть, но не могла. Отчаяние было таким ошеломительным, что Стивену пришлось насильно вести её к своему старому квадроглиссеру, и она не знала, как вообще заставила себя отвернуться.

Флор помнила, что оглядывалась всё время, пока ждала остальных, и даже потом, когда взревели моторы, смотрела в серую мерцавшую даль и надеялась непонятно на что. Возможно, на то, что Артур вернётся. Передумает и… И просто останется с ней, хотя это было бы слишком прекрасно. А с Флоранс Мэй никогда не случалось ничего настолько хорошего. Ну а потом на лицо опустилась маска, и она впервые была счастлива спрятаться за огромным фильтром.

Казалось бы, вот и конец. Всё. Можно забыть, отпустить, сосредоточиться на другом, но Флор едва не трясло от раздиравшего изнутри понимания – виновата. Абсолютно и полностью. И самое страшное, она не представляла, получится ли у неё когда-нибудь искупить сделанное по глупости, гордости и из-за дурацкой морали. От этого становилось так тошно, что хотелось бросаться на стены своей душной комнаты, чтобы разбиться о них из-за полной и невыносимой безысходности. Флор не строила иллюзий. Артур шёл умирать за неё и из-за неё. Согласно своему долгу и принесённой клятве, он возвращался, чтобы понести наказание, ведь Город превыше всего.

Город.

Морщась от боли в треснувших рёбрах, Флор с трудом села на кровати, на несколько секунд замерла, словно раздумывала встать или нет, но потом глухо застонала и вновь распласталась на твёрдом матрасе. Безнадёжно. Она спрятала лицо в холодных ладонях и покачала головой. От рук пахло стандартным мылом, которое во время очередной провокации Стивен украл из хранилища Службы Снабжения, и страшно представить из чего то было сделано. Наверное, если она проведёт анализ, то найдёт там следы ДНК и своего соседа, и «тридцать первой», и… и всех остальных. Флор на мгновение зажмурилась, затем сделала медленный вдох в попытке хоть как-нибудь успокоиться, но не сдержалась и поморщилась от резкого кислого аромата. Хотя это было лучше запахов крови и плесени, что пропитали её в тюрьме Канцлера.

Воспоминание о подземельях опять полоснуло в груди и ледяным ножом вонзилось в солнечное сплетение. Стало больно. Ужасно. Настолько, что это едва можно было стерпеть. А потому Флор замерла, боясь пошевелиться, но когда жжение лишь усилилось, зарычала от накатившего чувства бессилия и резко села на кровати. Перед глазами то ли от боли, то ли от резких движений заплясали чёрные точки, однако, не обратив на них никакого внимания, Флор подхватила одеяло, накинула его на плечи и поднялась. Точки превратились в упитанные пятна, но она упрямо двинулась в сторону выхода.

Дверь открылась беззвучно, и Флор ступила в едва освещённый ночной коридор. В Убежище было тихо. Чуть слышно гудела старая вентиляция, осторожно потрескивала рассохшаяся от времени пластиковая облицовка на стенах, где-то журчал один из подземных ручьёв, что опоясывали катакомбы. Тихо звенели уловители Бури. Стараясь не шуметь, Флор скользнула по коридору, а потом дальше, в длинный и узкий переход, который вёл в единственное место, где ещё можно было попытаться найти утешение. По пути Флор несколько раз вздрагивала от неясного шума, который неведомым образом всегда селился вместе с людьми в их пристанища. Но прямо сейчас он вынуждал сердце усиленно биться.

Наконец она ступила в огромное светлое помещение и прикрыла глаза. Флор медленно вдохнула влажный, чуть прелый воздух, что пах сырой землёй и сладостью свежей травы, и ощутила, как неизбежно закружилась голова. Хотелось забыться. Взять и простоять вот так целую вечность в окружении шорохов и какой-то иной, более совершенной жизни, почувствовать её, испробовать. Но в разум ломились воспоминания о белых цветах, что ласково опадали лепестками в ладони, о шелесте воды из фонтана, о голосе. И, конечно же, о тех самых словах.

«Я никогда не причиню тебе вреда. Что бы ты ни сказала, что бы ни сделала, это останется правилом между нами».

Всхлип вырвался сам. Флор стиснула тонкое одеяло и попыталась закутаться в него поплотнее, но не вышло. Коварные кончики ускользали из холодных пальцев, так что она открыла глаза, и в этот же миг белые стены круглой подземной Оранжереи словно схлопнулись над головой. Они завертелись и закружились, смазываясь в одно бесцветное пятно, которое падало сверху и хотело раздавить застывшую в ужасе Флор. И вздрогнув, она сжалась, а потом неожиданно ощутила, как от хлынувшего со всех сторон безжалостного света разом заныли ссадины и гематомы, треснувшие кости и порванные мышцы. Боль была настолько сильной, что Флор медленно опустилась на колени, как тогда в пыточной, и впилась пальцами в твёрдую землю, не замечая, как выцарапывает из плотно утрамбованной почвы целые комья. А в голове, словно безумное эхо, метались голоса и умершие давным-давно звуки.

«Не причиню вреда…»

«Сорок ударов…»

«Это останется правилом между нами…»

«Казнь завтра в полдень…»

«Я найду тебя. Обещаю…»

Не найдёт. Она вскрикнула и со всей силы ударила кулаком по упругой земле. Артур врал! Флор знала это, поняла в тот же миг. И, господи, как она сожалела! Обо всём. О том, что сказала, сделала и не сделала тоже! О том, какой была, и какой не была для человека, который почему-то стал для неё всем. Флор заскулила и уткнулась лбом в собственные грязные ладони, лишь бы не видеть этих отвратительных белых стен, которые отныне будут символом и бесконечным напоминанием.