Большое сердце

Назаров сопровождал Широкова в поездке на правый фланг, где одна из дивизий, наткнувшись на организованное сопротивление противника, прекратила наступление.

Командующий фронтом и адъютант ехали в открытом додже в сопровождении все тех же четырех бронетранспортеров.

Ненастные дни сменились сухими, ясными. Дороги и поля, покрытые тонким слоем пушистого снега, золотились под негреющим желтоватым солнцем. Вереницы разбитых и растоптанных танками машин, горелое железо «тигров» и «пантер», трупы немецких солдат — все говорило, что бои здесь были внезапные для противника, скоростные.

Попалось навстречу несколько колонн немецких пленных. Они брели покорным шагом людей, не знающих своей судьбы, в грязных порванных шинелях, с серыми лицами, обмотанными от холода тряпьем.

— Не солдаты, а куклы, — сказал сквозь зубы Широков. — Дрались, видно, до последнего патрона, зная, что за сдачу в плен расстрел полагается. А теперь один сержант ведет целую толпу, как стадо, и они не помышляют разбегаться.

Стали слышны гулкие звуки артиллерийской стрельбы. Впереди шел бой. Шоссе взбежало на лесистый пригорок. Прямо уходила гряда холмов, на которых виднелись деревни, блестевшие оцинкованными крышами домов, и серые кубы костелов. Почти по всей линии горизонта шел бой. Левее, где на пригорке темнел лес, по дороге двигалась растянувшаяся колонна. Видны были белые клубки разрывов, потом приходил звук выстрела. Шестерка самолетов, построившись в круг, бомбила одну из деревень.

Они проехали маленькую деревушку. Над зданием уцелевшей школы хлопало на ветру полотнище с красным крестом. Две грузовые машины готовились в тыл; санитары на носилках выносили из школы раненых.

Сразу за деревней начались позиции артиллеристов. Солдаты окапывали орудия, натягивали над ними маскировочные сети. Дороги дальше не было, машины, у взорванного моста съезжали с шоссе в объезд. Теперь орудийная стрельба слышалась совсем близко.

Дорога, петляя на заболоченном лугу, забирала все вправо, где, видимо, сейчас и сосредоточился бой. Во многих местах чернели свежие воронки авиабомб.

Шофер сам, никем не понуждаемый, остановил машину, едва они въехали в деревню. Она находилась в зоне сильного артиллерийского огня. Снаряды рвались на улицах, среди домов. Посреди улицы, загораживая дорогу стояли два наших разбитых танка, справа горели два дома.

К доджу подбежал майор, оказавшийся начальником штаба дивизии, расположившийся в этой деревне. Он хотел показать, где дом штаба, но Широков спросил:

— Где ваши полки?

— В двух километрах.

— Вот туда и поедем.

— Но обстрел, товарищ командующий.

— Поэтому и поедем туда. Садитесь, майор.

На большой скорости они проскочили деревню, поле, где расположились орудийные и минометные расчеты, и шофер свернул машину к большому фольварку.

Широков вылез и спокойно, не обращая внимания на свист снарядов, которыми немцы продолжали методический обстрел деревни, выслушал доклад командира полка.

— Энергичнее, энергичнее надо действовать, — сказал командующий. — Что же вы тут вторые сутки стоите? Сами виноваты, что вас теперь противник держит.

Полковник Быстрицкий, утром раненный в левую руку и носивший ее на перевязи, хмуря черные тонкие брови, слушал маршала.

— Потери, наверное, большие? — спросил Широков. — Что же вы людей под огнем держите? Не можете наступать — отойдите, есть возможность — атакуйте решительно. Но не бездействуйте.

Вслед за командиром полка Широков поднялся на башню каменного фольварка, где расположился наблюдательный пункт. Маленький и толстенький майор звонким голосом кому-то отвечал по телефону: «Успеха не имею. Положение остается прежним».

Широков взял у него трубку и спросил, кто у телефона.

— Седьмой, — ответил чей-то голос и тотчас начал ругаться.

— Слушайте, седьмой! — крикнул командующий, — Говорит Широков. Быстро сюда! — и бросил трубку в руки телефониста, ловко поймавшего ее.

Назаров видел, что маршал сдерживает себя, чтобы не разразиться вспышкой гнева. Он несколько раз, заложив руки за спину, пересек тесную комнатку, ни на кого не глядя, потом подошел к стереотрубе и, нагнувшись, стал осматривать позиции. Несколько минут прошло в неловком молчании.

— Где ваша артиллерия? — отрывисто спросил Широков. — Вы что — снаряды бережете? А ну, откройте огонь.

Все то, что делал потом Широков, отдавая приказания, выслушивая доклады, было так обыденно и просто, как будто дело происходило не в километре от противника, а в штабе фронта. Назаров, знавший по себе, как тяжело действует на командиров нервозность старших начальников, подивился выдержке командующего.

— Где же командир дивизии? — неторопливо спросил Широков.

— Поднимается, — ответил кто-то иронически.

Широков так строго посмотрел на этого уже немолодого офицера, что тот сразу стушевался.

В комнату поспешно вошел пожилой усатый полковник.

— Что же это вы, Николай Семенович, — медленно сказал Широков, — так плохо воюете? Вы понимаете, — строго, но все так же спокойно продолжал он, — что вы мне сейчас весь фронт держите? Ваша дивизия тут встала и дорогу всем частям закрыла. Почему не наступаете? Я спрашиваю: почему?

— Я сделал три попытки, — с сознанием своей вины ответил полковник. — Но сами видите, насколько тут активен противник, как велика плотность его огня.

— Я вижу вашу пассивность. Привязались к деревне. Тоже место нашли. Немец прижал огнем, у вас все в голове помутилось. Вот где место вашему штабу. — Здесь! — ткнул Широков пальцем. — А его, — указал он на командира полка, — впереди! — Он помолчал и заключил: — Даю вам полтора часа на подготовку наступления. Посмотрю, можете ли вы воевать, можно ли вам дивизию доверять. Опять артиллерия замолчала! Не давайте покоя противнику, прижимайте его огнем.

Послышалось гудение немецких самолетов.

— С утра бомбят, — счел нужным пожаловаться командир дивизии. — А наших ни одного.

— И не нужны вам, — оборвал его Широков. — Наши части уже входят в Германию, и там нужны самолеты. А вы тут застряли и все мне портите. — Он подошел к окну и увидел, что самолеты, держась на высоте от зенитного огня, бросают бомбы на деревню.

— Видите, — торжествующе сказал он, — какое вы себе место для штаба выбрали?! Вот и вообразили, что не сбить противника. Ну, начинайте, действуйте, — и он пошел к выходу.