Большой Скачок на Планету Крыс

Брехло-Борщевский вынужден был непрерывно находиться при коте с собакой. Вначале это показалось ему даже забавным. Он решил их дрессировать в стиле укротителей овец братьев Безбашных. Неделя дрессуры, в которой кнут и пряник менялись местами, принесла определенные итоги, но – не те, на которые надеялся Душаня. Вместо того, чтобы становиться на задние лапы и танцевать при команде «Вальс для Императора, але-ап!», кот стал его просто игнорировать, а собака смотрела так злобно, что страшно было даже отвернуться на секунду. Один раз молчаливая такса даже тяпнула его за палец, когда камер-юнкер попытался назидательно надрать ей ухо.

Михаил понял, что укрощать животных – это не маленьким девочкам рассказывать с экрана телевизора, как умерла актриса Агния Бардо.

У них установилось постепенно в отношениях зыбкое равновесие. Он раскладывал им на тарелочках еду, убирал за ними продукты жизнедеятельности, выгуливал, а они позволяли заботиться о себе с показной вежливостью. Со временем все устаканилось, и Брехло-Борщевский даже стал испытывать к тварям странную, непонятную симпатию. Маленькие девочки в снах стали соседствовать с котом с собакой, которых Михаил всячески ласкал и гладил. Еще позже он настолько проникся к ним теплотой, что стал воспринимать уже полноценными собеседниками, и вел в их среде длинные прочувствованные монологи на самые разные темы. Этим он и удовлетворял тщеславие, лишенное привычной человеческой аудитории, и поддерживал себя в форме.

Обычно он задавал коту с собакой вопрос, требующий хорошей профессиональной подготовки, и некоторое время выжидал: кто начнет отвечать? После обычного в таких случаях вежливого молчания, Брехло-Борщевский начинал отвечать сам.

Он выгибал грудь перед котом, развалившемся на холодильнике, и таксой, занявшей место в кресле:

– Итак, внимание, знатоки! Вот первый вопрос, который задает нам зрительница из Нарьян-Мара семилетняя Настя: когда умер Никита Хрущев, и что об этом сообщила пресса?

Кот и собака смотрели на Брехло-Борщевского с разными чувствами: Духобор – с плохо скрываемым презрением, Скрепа – с жалостью.

Кот размышлял о том, что редко когда на его пути попадались такие дешевые паяцы. Лебезил, лебезил перед начальством, думал Духобор, а чего добился? Квартиры с видом на Мавзолей? Часов китайских за тридцать пять тысяч юаней? Хрен! А вот выперли из дворца, теперь перед нами спину гнешь, думаешь авторитет заработать дешевый. Все твои знания не стоят одного вареного карася, да и сам ты – карась, только набитый водорослями!

Умная Скрепа была, в сущности, добродушной спокойной собакой. Дрессировочные трюки камер-юнкера не озлобили ее, и вынужденный укус пальца этого бедолаги – защитная мера, только усилили к нему жалость. Вот ведь, старается, подпрыгивает, мелет языком без остановки, слюной брызжет, а все ради чего? Сахарную кость заработать побольше. Да разве это цель для человека? Вот собакам это – еще куда ни шло, хотя, Скрепа, например, мечтает о путешествиях, о поездках в дальние края, на природу, в горы. В Альпах бы на велосипеде покататься… А этот во сне о девочках-малолетках бормочет! Несчастное существо.

– Царь Никита помер в одна тысяча девятьсот пятьдесят третьем году от Рождества Христова, – быстрой скороговоркой сообщал между тем Брехло-Борщевский. – О его смерти был опубликован лишь маленький некролог в газете «Известия», причем на последней странице. Я считаю, что страдальцем и гонимым хорошо быть. Кстати, специально для девочки Насти сообщаю, что со мной можно пообщаться лично на радио «Эхо мольбы» в моей авторской программе «Тучка зрения». Командовать парадом буду я!

***

В барачной каюте 37 рассуждали о культуре, поскольку здесь присутствовал советник корабельного замподуха по данному предмету корабельный физрук прапорщик Николай Калуев. Компанию ему составляла корабельная массажистка Крыстина Портянкина, с восхищением взиравшая на исполинскую фигуру прапорщика, работник корабельного развлекательного центра старший матрос-ложкарь Михаил Топорнов и корабельная банщица рядовая Виктория Таранец.

– Мы на Олимпияде в Норильске больше всех медалей завоевали, – самодовольно говорил простуженным голосом матрос-ложкарь Топорнов, – потому что – самые духовные. У нас любой, даже самый последний дворник, умнее любого иностранного академика. А, где ум – там и сила! А сила есть – ума не надо, гы-гы! Американцы, они такие тупые, гы-гы-гы! Апчхи! И-и-и … апчхи!..

Смех Топорнова перешел в длинное надсадное чихание. Он вытащил носовой платок и принялся трубно в него сморкаться.

– Не скажи, друг, – отвечал Калуев. – Негры не дураки, с малолетства тренируются. Я тоже раньше на ум свой надеялся, чемпионом мира мечтал быть. В боксе. И, вроде как, вес набрал хороший – папаша с маманей жратвы не жалели. Голова твердая, ел в нее, чтобы мозгу больше было. Тренировался день и ночь, череп развивал – кирпичи колол, а выше кандидата не пошел, хоть меня и «ломом» прозвали. Еще и весь кумпол отбили, суки. Я их, правда, тоже не жалел – по затылкам от меня многие получили. Одному деду – охраннику автопарковки сломал пять ребр и сделал закрытую черепно-мозговую травму, сотрясение головного мозга.

– Да-а, с вами – не шути! – льстиво поддержал Топорнов.

Он снова начал морщить нос, готовясь к следующей серии чиханий.

– Шути, не шути, а платить пришлось этой сволочи. Был бы депутатом – так хоть и убил бы – никаких проблем. А депутатом… Хотел от спортсменов выдвигаться – не взяли.

– А что ж так? – замогильно спросила лысеющая банщица Таранец, засовывая в широченный рот крыло жареной вороны. – Лицом не вышли?

– Говорят, на гориллу слишком похож.

– Тупыыыые, ну тупыыыыыые, гы-гы-гы! – счастливо зашелся в задорном смехе Топорнов.

– Я так с детства и думал. Теперь вот в кино хочу сниматься, – закончил Калуев.

– В кино такие нужны, – поддержала Портянкина участливо. – Ты сколько весишь?

– Полтора центнера, Крысенька, – обрадовался поддержке Калуев. – Я и трубить через нос могу, как слон. Показать?

– Не надо. Я ведь не режиссер. А в рекламе не хотел бы сняться?

– Дык, мне все равно, лишь бы актером стать. Может, возьмут что-нибудь рекламировать? Колбасы, например. А что, я бы мог стать рекламным лицом сосисок большого размера. Заодно и наелся бы.

– Дело прибыльное, – поддержал Топорнов. – У вас и внешность подходящая. Под каким углом лоб уходит?

– Сорок пять градусов к горизонту! Если снаряд попадет, так не в череп пойдет, а – как у танка, по касательной срикошетит.

– Такой рожей только клюкву мять, – задумчиво поддержала Таранец.

– У вас, Николай, дело должно пойти, – одобрил Топорнов. – Этим делом даже премьер не брезгуют. Слыхали: он на свадьбе манекенщицы Олеси Шипокляп и Главного Императорского Спальничего тамадой подмолачивал? Говорят, и берет недорого. А меня последнее время на корпоративы приглашать перестали, теперь вот на детских утренниках выступать приходится – на ложках играть. Апчхи!

– Вы, когда чихаете, господин Топорнов, личность отворачивайте, – неприязненно попросила Портянкина. – Грипп штука заразная.

– Да, это не грипп. Аллергия на кота. Тут кота в экипаж приняли. Видали? Вместе с собакой. Что за профессия у них интересно, ха-ха!

– У нас всякая профессия почетна, – посуровела Таранец. – Лишь бы в интересах обороны страны. Я вот, хоть и банщица, с шайками работаю, да голые задницы изучаю, а к музыке тянусь, в жанре лубка выступаю с малолетства, военной песней духовность свою поднимаю. Три танкиста, три веселых другаааааааааааааа… Вы как на телевидение пробились? Взятку давали?