Бомарше(Beaumarchais)

Глава 34СЕДИНА В БОРОДУ, БЕС В РЕБРО (1777–1778)

Кипучая деятельность Бомарше, происходившая на виду у широкой публики, не мешала ему переживать бурю за бурей в личной жизни. Как справедливо заметил Сент-Бёв в своем исследовании, посвященном Бомарше, душой этого талантливого писателя владели два бога: Плутос, наделяющий людей богатством, и известный под именем Приапа бог плодородия и плодовитости.

Первые биографы Бомарше стыдливо обходили молчанием эту важнейшую сторону его жизни, а между тем невозможно по-настоящему оценить этого человека, не зная, что до конца своих дней он был одержим любовной лихорадкой, никогда не дававшей ему покоя. Два его первых брака еще удерживали его в рамках супружеской верности, но оба они длились совсем недолго, зато известность, пришедшая к нему в зрелые годы, открыла перед Бомарше массу возможностей, которые он никогда не упускал.

Когда на следующий день после тяжкого испытания, выпавшего на долю Бомарше, нежнейшая Тереза де Виллермавлаз пришла к нему, чтобы принести в дар свою девственность, казалось, самым разумным было бы сразу же жениться на этой влюбленной в него женщине, проявившей столько мужества и добродетели. Но Бомарше не оценил по достоинству ее качеств, для него это был лишь очередной эпизод в длинном списке его побед; правда, он старался не афишировать их связь, найдя для Терезы, которую называл г-жой де Виллер, должность секретаря в его компании, занимавшейся поставками в Америку. Этот статус позволял молодой женщине официально жить в доме Бомарше. Она оказалась не только великолепным секретарем, обладающим редкостной деловой хваткой, но и прекрасной хозяйкой.

Так почему он сразу же не дал свое имя этой очаровательной барышне, которая, родив ему 5 января 1777 года дочь, названную Евгенией, обеспечила продолжение его рода? Почему Терезе пришлось ждать долгих девять лет, прежде чем стать законной супругой Пьера Огюстена?

Это длительное ожидание, свидетельствующее о скромности и самоотверженности г-жи де Виллермавлаз, отнюдь не делало чести Бомарше. Порыв юной красавицы, ставшей любовницей знаменитого человека, конечно же, заслуживал ответной благодарности, но Бомарше самым бессовестным образом изменял той, кто пожертвовала ради него своей репутацией.

Одолеваемый, несмотря на зрелый возраст, постоянным любовным томлением, Пьер Огюстен попался в сети известной авантюристки г-жи де Годвиль. Он познакомился с ней в Лондоне в один из своих наездов туда, а позже она сама разыскала его в Париже.

Это произошло в конце 1776-го или в начале 1777 года. Беременность Терезы, видимо, досаждала Бомарше в эти суматошные дни, когда он одновременно занимался решением международных проблем и добивался своей реабилитации. За несколько дней до окончательной реабилитации Бомарше пригласили в Тампль к его другу принцу де Конти, который был серьезно болен.

«Мне уже не выкарабкаться, – сказал умирающий, – мой организм истощен войнами, вином и сластолюбием.

– Что касается войны, – ответил Бомарше, – то принц Евгений участвовал в двадцать одной военной кампании и умер в возрасте семидесяти восьми лет. Что касается вина, то маркиз де Бранкас выпивал по шесть бутылок шампанского в день и умер в восемьдесят лет.

– Да, но последнее… – проговорил принц.

– А ваша мать?.. – спросил Бомарше (принцесса умерла в семьдесят девять лет).

– Ты прав, – ответил Конти, – у меня еще есть шанс встать на ноги».

Для выздоровления принца этого шутливого диалога оказалось недостаточно. Тот, кого Людовик XV прочил в 1749 году на польский трон, знаменитый представитель младшей ветви рода Конде и вдохновитель «Секрета короля», всю свою жизнь занимал непримиримую позицию по отношению к церкви, будучи даже не деистом, а настоящим атеистом. На пороге смерти люди отбрасывают свою гордыню и склоняют голову перед Всевышним, ведь совсем скоро им придется держать перед ним ответ за все содеянное. Примером тому служит Людовик XV: умирая от оспы, он отправил в изгнание г-жу Дюбарри, покаялся в грехах и попросил у всех прощения за свое неправедное поведение. То ли больший гордец, то ли больший скептик, чем сам король, Конти, несмотря на то что смерть уже стучалась в двери его спальни, продолжал упорствовать в своем нежелании принять из рук церкви последнее причастие.

Вероятнее всего, Бомарше был удивлен тем, что семья умирающего именно на него возложила миссию уговорить Конти допустить к себе священника. По словам Гюдена, Бомарше «умел не только весело рассказывать фривольные анекдоты, но и, когда надо, с полной серьезностью решать важные проблемы». Итак, он согласился взять на себя эту миссию, столь мало подходившую ему, но Бог рассудил по-своему! «Я слишком поздно приступил к выполнению данного мне скорбного поручения, – писал он Верженну. – Принц де Конти умер за час до моего прихода. Я не могу выразить свое горе, оно безмерно».

В этот период Бомарше переживал один из самых разнузданных любовных романов в своей жизни. Г-жа де Годвиль, урожденная Левассор де ла Туш, была высокой и стройной красавицей, остроумной и не лишенной литературного дара. Скорее всего, она зарабатывала на жизнь, используя свои женские прелести, а кроме того, была замешана в целом ряде темных историй; поначалу она вращалась в кругу Тевено де Моранда, но потом стала любовницей одного полицейского агента, который и привез ее в Париж в конце 1776 года.

Некоторое представление о том, как развивалась ее любовная связь с Бомарше, наиболее активная фаза которой длилась примерно полгода – с марта по сентябрь 1777 года, можно составить по потрясающим своей откровенностью письмам Пьера Огюстена; чрезмерная их фривольность вынуждает нас тщательно отбирать цитаты оттуда.

Первое из сохранившихся писем относится к 24 февраля 1777 года, а вот что он писал г-же де Годвиль 23 марта, то есть спустя всего несколько дней после рождения Евгении, когда все внимание Бомарше должно было бы принадлежать Терезе де Виллер:

«Итак, вы из тех женщин, при ком у мужчин лопается пояс! Отлично! И если вы еще и из тех, кто с радостью распускают собственный пояс, на что я позволил себе надеяться, то возможность свободно пообщаться с вами представляется более чем заманчивой; и я, который не отказался еще от наслаждения, что дарят движения тела, буду очень рад вступить с вами в самые близкие отношения, и да здравствует хореография!»

Далее тон письма становился еще более непристойным: «Значит, вы дали обет затворничества и целомудрия? И что вы хотите, чтобы сталось со мной из-за этих ваших обетов? Ведь мои обеты – свобода и похоть, и в своих трудах на этом поприще я превзошел самого себя. Я не собираюсь сжигать ваше письмо, и если вы выцарапаете мне глаза, я буду вынужден действовать на ощупь. Что ж! Осязать – это тоже видеть!»

Осада, видимо, продлилась совсем недолго:

«Мой кабинет полон народа. Все думают, что я бросаю начатое дело ради другого, более срочного. Ах, если бы они только знали, чем я занимаюсь в этот момент!

К ужину у меня гости, но сразу после него, как бы невежливо это ни выглядело, я закрываюсь у себя в кабинете. И далее, мысленно представив тебя рядом, я запираюсь с тобой в комнате, я с тобой наедине, я увлекаю тебя на кровать, обнимаю, целую, сжимаю в объятиях и, естественно… тебя. Я ясно выразился? Ну так, да здравствует любовь!»