Босиком за ветром

– Нам срочно! Ребёнок упал!

– У нас тут у всех срочно.

– Ага, упал, спит ваш ребёнок.

Лука пригвоздил ответившую женщину взглядом, Славка добила своими чёрными глазищами, и та уже не так строго сказала:

– Ну, если срочно, идите.

Едва из кабинета вышел пациент, Славка чуть ли не вбежала туда, а Лука захлопнул двери. В спину им понеслись неприятные слова:

– Нарожают, а потом не знают, что с детьми делать.

Врач не стал выяснять, где документы и почему без записи, взял спящую Дашу и переложил на пеленальный столик. Покачал из стороны в сторону, заставляя проснуться. Даша открыла глаза, увидев незнакомое лицо, сначала скривилась, но потом перевела ещё сонный взгляд на Луку и улыбнулась.

Славка указала пальцем на красное пятно на лбу.

– Она ударилась.

– Вы не видели как?

– Как ударилась – нет, увидели уже пятно.

Доктор понаблюдал за Дашей, осмотрел голову. Она сначала улыбалась, но потом снова захныкала. Лука взял её на руки и обеспокоенно спросил:

– У неё сотрясение, да?

– На данный момент я не вижу поводов для беспокойства. Понаблюдайте за ней. Если будет после кормления обильно срыгивать, часто плакать, плохо спать или если набухнет родничок, то сразу же приезжайте в больницу.

Славка зябко потёрла ботинком голую голень, запахнула пальто.

– А почему она так плачет?

– Голодная потому что, эх вы, родители, – он кивнул в сторону Луки, Даша присосалась к его руке и громко чмокала на весь кабинет.

Домой они вернулись озадаченные и возбуждённые. Лука то и дело звонил маме, но она так и не взяла трубку. Славка качала Дашу, та тыкалась в плечо и елозила влажным ртом, явно искала грудь. Влетев в квартиру, они замерли на пороге, едва не столкнувшись с Людмилой Георгиевной, снимающей куртку. Она посмотрела на них каким-то затуманенным рассеянным взглядом, собственную дочку вообще не заметила и прошла в спальню.

Славка побежала на кухню, готовить смесь, а Лука побрёл за мамой. Вернулся расстроенный и озадаченный.

– Я не знаю, что с ней. Говорит, ушла в магазин, захотелось погулять, подышать осенью.

Славка так и стояла в пальто, кормила Дашку на весу, поджимая то одну, то другую босую ногу.

– Она забыла про Дашу?

Лука забрал у неё сестру. Сам продолжил кормить.

– Ты вся продрогла. Иди переоденься и надень носки.

Славка заглянула в комнату и увидела Людмилу Георгиевну у окна, та задумчиво рассматривала голые деревья и плавно дирижировала рукой, будто слышала мелодию. Славка вздохнула. С этим пора что-то делать. Чувство вины сожрало ответственность и уже начало поглощать любовь к Дашке.

Вечером в тот же день с Лукой договорились найти психолога для Людмилы Георгиевны. А Славка для себя решила, что ночью попробует войти в сон и выдернуть чёртово чувство вины через подсознание, а если не выдернуть, то хотя бы притоптать.

Несколько ночей подряд Славка перестраивала сны Людмилы Георгиевны. Подходила с разных сторон. Пыталась напомнить, как хорошо им было с отцом Луки, поднимала из забвения хорошие воспоминания, но после таких снов стало только хуже. На Дашу она теперь смотрела как на помеху и чуть ли не причину краха её благополучия. Тогда Славка попыталась вытянуть все нити страха и оставить сон игрушечно-детским, временно это помогло, но через ночь подсознание выдало такой колоритный кошмар, что Славка сама испугалась: Людмила Георгиевна выбрасывала из окна вещи, а внизу стояла её семья, даже Дашка стояла на своих кривых, пока ещё не пригодных для этого ножках. Они ловили разные предметы. Собой. Кому-то прилетело в голову, кому-то в глаз. В Луку попала ложка для обуви, вонзилась в живот, а Андрей Викторович принял на себя все летящие ножи и теперь напоминал игольницу, Дашке снесло голову кастрюлей.

Славка попробовала зайти с другой стороны и сплела кошмар, в котором Людмила Георгиевна всю ночь спасала Дашу то от машины, то из морских волн, то от горячего утюга. Как ни странно, это сработало. Людмила Георгиевна встрепенулась, вспомнила, что у неё есть маленькая дочка и её нужно не просто любить, но и оберегать, и кормить.

Пока Славка сражалась с острым и ядовитым чувством вины через сны, Лука действовал классическим методом и нашёл психолога, убедил папу, что это необходимо, и теперь возлагал на хвалёного специалиста большие надежды. Славка его понимала, ему очень хотелось верить, что их семью можно спасти. И семью, и маму.

Может, помог психолог, а может, и Славка, но Людмила Георгиевна стала немного походить на прежнюю себя, хотя зависания и взгляды в пустоту не прекратились, и время от времени она остервенело стучала по клавишам, а ночью во сне поджигала рояли. Битва с оглушающим чувством вины пока ещё не закончилась, но Славка не сдавалась и каждую ночь выходила в кошмары Людмилы Георгиевны, как на работу.

В середине декабря Малика наконец-то собралась в гости к Зофье. Волновалась, спрашивала, что принято дарить ведьме и чем расплачиваться за гадание.

– Мой отец брал деньгами. Вот так банально. А твоя мама не потребует мою печень или глаз Кирилла? Тот, который чёрный?

– Возможно. Но готовь и почку.

Кирилл усмехнулся, уложил на заднее сиденье рюкзак с термосом и бутербродами.

– Если что, глаз я не отдам.

Выехали рано и к обеду уже были в Абинске. Лука очень хотел поехать с ними, но побоялся оставлять маму одну. Переживал и за Дашку. Славка пообещала, что передаст от него большой горячий привет, а из Старолисовской привезёт всяких домашних вкусняшек и его любимое крыжовенное варенье.

Впервые с начала декабря ударил мороз, точнее, морозец. Заледенил грязь, прикрыл всё ещё зелёную траву белёсой колкой манкой. Поворот в Старолисовскую Кирилл не пропустил, хотя он появился в проплешине между деревьями неожиданно, как вспышка. Заехав на мост, он обернулся к Славке.

– Хоть бы знак поставили.

– Знак есть, вон, – указала Славка. – Странно, что ты поворот увидел. Обычно неместные мимо едут. Это всё твой чёрный глаз, не иначе.

– Я за него теперь ещё больше боюсь, – Кирилл картинно закрыл пол-лица ладонью и изобразил испуг.

По деревне ехали медленно, Малика, прилипнув к окну, разглядывала дома и деревья, выворачивала шею, провожая взглядом старолисовцев. Чуть ли не в каждом дворе сгребали листья и палили костры. По улицам полз горьковатый дымный туман. Удивительно обильно цвели палисадники, опушённые мелкими астрами всех оттенков.

– Такое ощущение, что тут ещё осень, смотри, засахаренные в инее пушистые одуванчики, а трава вообще зелёная. А цветов сколько!

Кирилл притормозил на площади, Малика выбежала, забросила в колодец желаний горсть монет и сразу же вернулась обратно.

Славка усмехнулась.

– Быстро ты.

– Так я ещё дома всё придумала и за Эдьку, и за себя.

Проехали ещё несколько улиц и вырулили на подмороженную грунтовку с застывшими грязевыми кратерами. Слева вдаль уходили ряды виноградников, на голых кустах то тут то там висели гроздья фиолетового, почти чёрного винограда. Справа монолитной громадой, похожей на восставшее цунами, темнел мрачный лес, частично голый, частично жёлтый, но большей частью изумрудно-пушистый, благодаря мху и хвойным деревьям. Пахло особенно остро: дымом, сырой землёй и терпкой древесной смолой.