Бой на Калиновом мосту
Шрифт:
А Иван-царевич вылез из темницы и говорит:
— Где моя лошадь вороная?
А лошадка бежит, земля дрожит. Как прибежала, так перед ним на колени стала. Он в левое ухо вошел — в правое вышел. Таким молодцом стал, что ни в сказке сказать, ни пером описать — богатырь! И вышел меч-кладенец, копье долгомерное и палица-булавица. Положил Иван-царевич на лошадь седельце черкасское. На двенадцать подпруг шелковых подтянул седло. Шелк не трется, а булат не гнется, а золото в грязи не ржавеет. А раз от разу конь сильнее — и он сильнее. И поехал Иван-царевич
— Защитник мой милый! Дай мне копье. Я сама пойду с тобой помогать.
— Нет, — говорит, — не надо.
А сам думает: «Если мне не в силу, Сам-как-сам, Чудо Поганое, поможет».
[…] Стоит Иван-царевич на берегу, а царской дочери сказал:
— Беги дальше от берегу!
Море стало колыхаться, головы стали из воды подыматься.
Змей говорит:
Иван-царевич, ты, — говорит, — за царевну воюешь. Зачем тебе? Давай мириться!
— Не для того Иван-царевич пришел, чтобы мириться, а для того, чтобы с тобой биться!
— Отдай мне, — говорит, — царевну, а сам ступай.
Тот опять:
— Не отдам!
— Давай мириться! Дай мне царевну прожрать!
— Нет, змеи-змеище!
— Смотри, нас три брата!
— Я вас всех перещелкаю, сколько вас ни есть?
Стал Иван-царевич со змеем драться. Как выехали, разошлись километра на четыре. Как махнул Иван-царевич своим мечом, так три головы и снес. Вот он взял туловище — в море, головы — под камень. Сел и поехал. А царская дочерь просит:
— Поедем к моему папе на чайную чашку, на стакан водки!
— Нет, — говорит.
Вот отъехал он. Опять в правое ухо влез, в левое вылез.
Чуда Поганого слуги его опять в темницу унесли
А государь с радости устроил бал и гуляет. А про Ивана-царевича, конюха, и забыли. А царевна потребовала его. Он опять выпил рюмку, две. Третью стал пить — опять толкнул царевну, как у Чуда Поганого было сказано.
Да, да. Опять посадили его в темницу.
Вот когда они погуляли — второе письмо от шестиголового змея: «Требую на съедение царскую дочь?» Опечалились.
Когда пришло время, так Чуда Поганого прислуга его опять вынесла.
Стал Иван-царевич, говорит:
— Чуда Поганого дочерь, где твоя рыжая лошадь?
А лошадка бежит, земля дрожит. Как прибежала, так перед ним на колени стала. Он в левое ухо вошел вышел в правое. Меч-кладенец взял, копье, палицу-булавицу — и все такое…
И сел Иван-царевич на коня и поехал. Встречают царевну. А она уже шестиголовому змею на прожрание выведена.
— Защитник ты мой милый! Дай мне копье, возьми меня! Я помогу. (Она, Елена, его не узнает: лошади сменены, и богатырь сильнее. А змей знает.)
— Нет, — говорит Иван-царевич, — женщина в бою не так аккуратна, вертка. Беги отсюда!
Стало море колыхаться, стали головы подыматься.
— Давай мириться, Иван-царевич!
— Не, не буду, змей-змеище.
Разъехались они километров на пять. Сошлись. Иван-царевич — раз! — три головы долой.
Отъехал опять назад. Раз! —
ещё три головы.Тело в море, головы — под камень. Сел и поехал.
Царевна просит:
— Защитник мой, поедем к папе на чайную чашку, на стакан водки!
— Нет, не поеду, — говорит.
Влез опять коню в правое ухо, в левое вылез. Коня отпустил. Опять шамшуркой стал. Опять в темницу его снесли. А он только и кушает, что царская дочерь покормит. А так все спит. (Такому богатырю много спать надо!)
А у государя весь день гуляли, с Ванюшкой, Пономаревым сынишкой. (Они совсем и не думают, что это Иван Пономарев.)
А царевна говорит:
— Папенька, позови Ивана-конюха. Он мне таки вещи дарил!
Позвали его, а он, в третий раз как пить стали, — опять толкнул царевну. Его опять в темницу посадили.
Вечером опять письмо. Девятиголовый змей требует царевну.
Она говорит:
— Папенька, после моего веку опять его выпустить… да, да. Я жалею его. Я его не забуду, Ивана-конюха!
Когда пришло время, Чуда Поганого прислуга его опять вынесла из темницы. Он опять коня требует:
— Сам-как-сам, Чудо Поганое, где твоей малой дочери сивая лошадь?
Лошадка бежит, земля дрожит. Стала. Он в левое ухо вошел, в правое — вышел. Меч-кладенец взял, копье, палицу-булавицу — и всё такое.
Встречает царевну. Еще сильней богатырь стал!
— Я тебе помогу, — говорит царевна.
— Беги отсюда!
Стало море колыхаться, стали головы подыматься.
— Мириться будем, Иван-царевич? (И он, значит знал, что не Ванюшка, пономарев сынишка перед ним)
Разъехались верст на семь. Съезжаются. Одну голову, две, семь срубил, а одна как хватила его за икру!
Он и взмолился:
— Где ты, Сам-как-сам?
А тот здесь. Он как пеньку в машину — этого дьявола! В пух-прах!
Тогда Сам-как-сам, Чудо Поганое, говорит:
— Я теперь отслужил тебе.
— Да, да. Я доволен.
Удалился Чудо. Иван-царевич подъехал к царевне.
— Завяжи, — говорит, — мне ногу!
Она и завязала ему ногу своим платком тремя узелками. И говорит:
— Поедем со мной к папаше!
— Нет, — говорит.
А сам опять отправился в темницу. Меч поставил в угол. И копье долгомерное и палицу-булавицу. А пиджачишко, в котором он конюхом был, под голову положил.
Тогда у дочери стали опять веселиться. Государь дочерь спрашивает:
— Кто тебя спас?
— Не знаю…
— Что ж ты его не звала?
— Он сильный богатырь, не послушался. А сказал: «Вы меня скоро узнаете. Я скоро явлюсь…».
Спал он сутки. А они и забыли: про конюха. Гуляет. На вторые сутки только вспомнили про него. Царевна просит Ивана-конюха выпустить.
— А на что, мерзавца, его выпустить? — государь говорит.
Дала она ключи прислуге, служанке своей. Та открыла темницу, видит, что огромный богатырь спит и полна комната крови. Узнала царский платок на ноге. Меч в углу. И копье. И палица. Тогда эта прислуга заплакала, бежит: