Боярышня Евдокия 4

Князь говорил о воспитании, о целях в жизни, но его голос затихал, а лицо делалось моложе. Евдокия резко вздохнула, поняв, что до этого не дышала и огляделась. Прежний Юрий Васильевич присел на скамью и встревоженно смотрел на нее, не смея прикоснуться.

— Евдокиюшка, что с тобой?

Дуня убедилась, что по-прежнему находится в небольшом гостевом помещении и князь пытается ей что-то втолковать.

— Душно стало… — прерывисто вздохнув и окончательно полностью приходя в себя, поспешила ответить : — Видно, здесь сальные свечи жгли, — свалила все на запах она. Князь поводил носом, нахмурился и рявкнул:

— Тишка! Быстро сюда!

— Княже, меня уже отпустило, а ты что-то сказать хотел!

Княжий слуга появился у прохода, но Юрий Васильевич махнул ему рукой и буркнул:

— Потом.

— Ты говорил, что подумал об Александре и о её детках, — деликатно напомнила Евдокия, одновременно пытаясь сообразить, что сейчас с ней было.

— Да. Крепко подумал. Времена меняются, и жить, как прежде, не получится. Нам нужны умные, образованные, деятельные люди, а они уходят в монастыри.

— Как в монастыри? — отвлеклась Дуня от разгадывания мимолетного умопросветления случившегося с ней.

— А там у них больше шансов получить управляющую должность. Неужто не слышала, что монахи организовывают мастерские и церковные лавки, и живут с них. Так вот зело потребны им знающие люди. А добавь ещё организацию по всей земле лекарен, школ, библиотек, ведение просветительской деятельности, диспуты о вере …

Евдокия согласно покивала. В церковной среде заработал социальный лифт, потому что от этого теперь напрямую зависел уровень жизни священнослужителей и статус всей церкви, но из-за смерти владыки Филиппа всё может обернуться вспять.

Лицо боярышни омрачилось, и князь смолк. Однако же, она попросила его продолжать.

— Я о смерти владыки Филиппа вспомнила, — пояснила она и решила помочь князю высказаться : — Княже, я догадываюсь, о чём ты хочешь мне поведать.

Евдокия прекрасно помнила разговор с Юрием Васильевичем, когда вынудила его принять решение о дальнейшей судьбе дочери. Тогда же она попыталась заронить ему идею о частичном размытии сословных границ, которые полным ходом превращаются в закоренелую кастовость. Евдокия потратила уйму красноречия, чтобы объяснить Юрию Васильевичу о необходимости проторить дорожку наверх талантливым, умным и нужным для государства людям.

— Ты думал о том, чтобы дать возможность возвыситься достойным?

Евдокия хотела сказать «возвыситься своим внукам», но вспомнила, как князь осторожно выражался и сдержалась. А ещё до нее дошло, что ей довелось услышать от поседевшего Юрия Васильевича. Он же утверждал список тех, кто поднялся наверх и скатился вниз! Так значит, именно сейчас происходит ещё одна поворотная точка истории. Евдокию бросило в жар.

— Думал. Воям, отличившимся на поле боя разумением и храбростью, буду давать землю в кормление, невзирая на их возраст.

Евдокия подождала, когда князь скажет про остальной люд, но не дождалась и с недоумением посмотрела на него.

Чего ради он завёл разговор об умной и талантливой молодежи, уходящей в монашество, если не намеревался перехватить этот поток?

А видение, в котором все вышло по её замыслу?

Дуня нахмурилась, поняв, что князь все понимает, но осторожничает.

— Значит, ты решил посодействовать сыновьям Александры и через воинскую службу протолкнуть их в боярство? — уколола она его.

Конечно, князь продвинет и других заслуженных воинов, но только для того, чтобы чуть позже никто не удивлялся возвышению отдельных безродных юнцов.

— Это мелко, княже! — презрительно воскликнула она. — Иван Васильевич мыслит государственно, и я думала, что ты… — Евдокия осеклась, увидев бешеный взгляд князя.

— Что же ты замолчала?! Говори!

— Разве мало было сказано? — она умудрялась смотреть на него свысока.

— Обо мне скажи! Хочу знать, что ты думаешь… думала… — князь запутался и ещё больше рассердился.

Евдокия с удивлением посмотрела на него, уже плохо понимая, для чего они тут встретились. Князь сам себе противоречил, а потом и вовсе крепко вспылил, хотя всегда умел держать лицо.

А всё из-за того, что ему важно знать, что она о нём думает. Губы Евдокии дрогнули в легкой улыбке, и князь нахохлился еще больше. Вопреки всему, что недавно думалось о нём, ей захотелось сказать, что она считает его умным, справедливым, отважным… но эти эпитеты хоть и были лестными, но отдавали казенщиной. Впрочем, ему могло понравиться.

Она тяжко вздохнула и расстроенно посмотрела на князя. Душевные слова никак не находились, а иных не хотелось.

— Что? Совсем я плох, по-твоему? — гордо подняв подбородок, обиженно бросил князь. Евдокия спрятала руки за спину, чтобы случайно не взъерошить ему вихры, не притянуть дерзко за бороду и чмокнуть в нос. А он, ожидая ответа, все плотнее сжимал губы и во взгляде его пропадала живость.

— Нравишься ты мне, Юрий Васильевич, — огорошила она его. — Наверное оттого ты мне кажешься чуть ли не былинным героем, что может стать настоящей опорой правителю Руси и радеть за весь народ. У нас ведь живут замечательные люди и все они нам опора, а многие могут прославить наше государство, если отнестись к ним с уважением и дать им дорогу. И ты удивишься, что далеко не все хотят сидеть подле князя, наслаждаясь своим положением. Но право такое у них должно быть.

Князь сидел и ничего не слышал. Смотрел на Евдокию, а в голове его звучало: «нравишься ты мне… нравишься ты мне...»

— Евдокиюшка, — осевшим голосом позвал он её, — я же стар для тебя.

— Что? Ты о чём? Ах, это… — она немного отклонила голову, словно бы рассматривает его со всех сторон, а потом: — Ты зришь в корень, княже!

Не обращая внимания на его вытянувшееся лицо и не уличая его по этому поводу в кокетстве (похоже он втайне надеялся, что она бросится убеждать его, что он свеж и юн), Евдокия продолжила:

— Пора бы на самом высоком уровне озаботиться повышением брачного возраста. А то чуть ли не детей женят! Куда это годится? Я бы с удовольствием до двадцати погуляла…

— Издеваешься? — рыкнул он, насупившись.

— Но подожду восемнадцати, чтобы ты как раз в самый расцвет своих сил вошёл.

— Что?! Ты что?! Ты…

— Тишка! Воды князю! — крикнула Евдокия подслушивающему слуге, а сама юркнула в коридор, чтобы Юрий Васильевич не учудил чего на эмоциях. Сейчас ему никак нельзя показывать свои привязанности, впрочем, как и ей. А механизм социального лифта князь решит положительно, теперь Дуня в этом была уверена. Юрий Васильевич не захочет уступать брату государственный уровень мышления и казаться мелким, тем более он уже пришёл к нужным выводам, раз начал разговор с перемен в церковной среде.