Боярышня Евдокия 4

— Боярышня, внизу тебя «Вепри» дожидаются, — шепнула та, боязливо косясь на грозную московскую боярыню.

— Какие вепри?

— Ну-у те, что на речке играли.

— Ах, эти…

Дуня забежала к себе в светелку, оделась для выхода на улицу, достала из сундука кошель с серебром, и спустилась. Вои князя Юрия окружили команду Вепрей и Гришку с ребятами. Разговор шел на повышенных тонах, но это неудивительно после таких-то событий. Город все ещё был неспокоен, а доносимый ветром тухлый запашок из гридни ясно давал понять, что княжья дружина до сих пор мучается животами. Евдокия не стала медлить и уверенным шагом ринулась в самую гущу.

— Поймали? — грозно спросила она — и сразу же увидела того, за кем посылала охотиться.

Старик, ряженный в богатый иноземный кафтан, был спеленат веревками и привязан к лошади и смотрел на разгорающийся скандал с презрением. Вместе с ним взяли ещё несколько человек.

— Евдокия Вячеславна, он? — спросил Гаврила.

Она кивнула, с трудом отведя взгляд от старика. Увидев её, он ухмыльнулся и умудрился отвернуться, оставаясь в неудобном положении.

— Милостивая боярышня, что же это делается? — возопил один из задержанных. — Нашего пана-воеводу схватили, связали, вещи и бумаги забрали!

— Разберёмся, — строго бросила она, чтобы все слышали.

— Разберёмся, — повторил её слова, подошедший дед со своими холопами.

— И мне хотелось бы разобраться! — угрожающе произнёс Юрий Васильевич, с недовольством глядя на своих воёв и на Еремея Профыча с боевыми. Его взгляд остановился на боярышне, и все притихли.

— А я тут… вот… зачинщика поймала, — со вздохом призналась она. — Он на Москве люд обманывал, выдавая скоморошьи ужимки с воровскими хитростями за чудеса. Он же зло о лекарях говорил, смущал ересью умы горожан, а теперь тут…

Евдокия умолкла, понимая, что при всех не стоит всего рассказывать, да и нет у неё никаких доказательств, одни домыслы. Князь слегка наклонил голову, показывая, что услышал.

— В темницу их! — велел он. — Глаз не спускать!

Дуня еле удержалась от советов по размещению старика. Все же он тот ещё фокусник и сторожить его надо бы во все глаза, но учить князя при всех никак нельзя. Да и как это «во все глаза смотреть», она сама не знала.

— Княже, — услышала она голос деда, — надо бы в Москву их. Коли причастны к смерти владыки…

Юрий Васильевич гневно раздул ноздри, не приемля руководства над собою, и ничего не ответив боярину, резко развернулся и направился к себе. Еремей вытер пот со лба, бубня, что стар он с Рюриковичами общаться.

— Деда, ты не ворчи, а поскорее отпиши нашему князю обо всём. Сам же говорил. И прошу тебя, не забудь помощь команды воеводы Зацепы отметить и нашего Гаврилу.

— И то верно! — подхватился боярин. — Проворонят тут кудесника, а нам потом награды не будет. А ведь расстарались, поймали злодея!

Евдокия неловко улыбнулась Гавриле, взглядом показывая, что деда не переделаешь, сняла с пояса кошелек и с поклоном передала ему.

— Не сомневайся, Гаврила Афанасьевич, дед обязательно упомянет о твоей заслуге в поимке злого вора. Сейчас же прими вознаграждение от нашей семьи за хлопоты.

Находящиеся рядом с бояричем воины поначалу насупились, поняв, что напишут об их воеводе и Гавриле, а об их усердии никто докладывать князю не собирается, но при виде увесистого кошелька их лица разгладились. Евдокия заплатила щедро, прекрасно понимая, что незнакомые воины повысили её репутацию в глазах обоих князей на недосягаемую высоту. Теперь все её домыслы об отравлении Юрии Васильевиче получат подтверждение и более того, допрос поможет явить всю картину вредительства целиком. А она велика!

Попрощавшись с «Вепрями» и Гаврилой, Евдокия торжественно вручила награду Гришане с его ребятами. Пусть они все боевые холопы, а значит, живут на полном обеспечении, но у каждого была своя зазноба, которую надо баловать, и увлечения. Тот же буер, будь он неладен, запал в душу Грише и не отпускает.

Вернувшись в дом, Дуня села за стол и начала писать своё письмо Ивану Васильевичу. Оно получилось длинным, и Евдокия долго сомневалась,не вычеркнуть ли домыслы.

Не посмеётся ли над ней Иван Васильевич, когда прочтёт, что она связывает пойманного старика с тем старцем, который давеча прославился творением чудес на Москве и ругающем достижения лучших людей княжества?

Не сочтёт ли князь неважным подслушанный Карпушкой разговор на постоялом дворе между двумя иноземцами? По её мнению, их осведомленность и негативный настрой никак не вписывался в интересы простых торговцев. Разговор походил на координацию действий двух агентов, но это всего лишь догадки.

А ещё Дуня в своем письме спросила у князя, почему кого-то больше всего обеспокоило не усиление дружины или укрепление стен городов, а развитие лекарского дела, устройство общего образования, достижения молодого Кошкина-Ноги. И не смогла не упомянуть, что старик знал её, и когда увидел придуманную ею лодку с парусом, двигающуюся по льду, то его взгляд изливал ненависть.

«…боюсь я, княже, что оклевещут меня перед тобою! Но знай твердо, что ничего не замышляла и никуда бежать не собиралась и… даже не знаю, чего ещё не делала из того, что мог измыслить тот коварный старик…»

Дуня представила себя оклеветанной и так ей жалко себя стало, что готова была разрыдаться и, если бы не устала, то поплакала бы. Уже вставая из-за стола и разминая плечи, вдруг поняла, что надо написать письмо княжичу и Марии Борисовне.

С тоской посмотрев на лежанку, она вернулась за стол и вновь взялась за перо. Ивана Иваныча уведомила о вражеском воздействии на умы людей исподволь и что этого более нельзя допускать, а княгине расписала, как злодей хитро воспользовался мечтами Глафиры и что жизнь Юрия Васильевича чуть не оборвалась из-за жадности обычной крестьянской жёнки.

Милослава несколько раз заходила в светлицу к дочери, но видя, что та пишет письмо, уходила. А потом и вовсе по её примеру села отписать подругам, чему была свидетелем.

На следующий день все встали поздно. Город вновь был неспокоен, но теперь уже люди каялись, не понимая, что на них вчера нашло.

— Даринка? Ты где? — поднявшись и приведя себя в порядок, крикнула в коридор Евдокия.

— Во дворе она, — крикнули боярышне из конца коридора, — милуется со старым дядькой!

Глава 32.

— С каким дядькой? — рявкнула Евдокия, но донёсшая сплетню челядинка уже сбежала.

— Дуняша, что случилось? — вышла Милослава из своих покоев.

— Ничего, мам, — небрежно отмахнулась боярышня, опасаясь, что гнев мамы может обрушиться на Даринку. Это ж надо, нашла себе какого-то дядьку!

— Доченька, я твою рубашку закончила вышивать. Зайди, померь.

Евдокия с видом мученицы зашла, и начались примерки. Помимо рубашки у Милославы лежал новый сарафан и расшитые нарукавники. Всё очень красивое, но без зеркала никакие примерки не были в радость.