Боярышня Евдокия

— Совет просит освободить дом, — с сожалением произнес он.

Боярыня выгнула бровь.

— И оплаты не надо, — совсем тихо добавил смотритель. — Прости, боярыня, не моё это решение.

«На Евдокию озлились», — поняла Кошкина, а смотрителю бросила:

— Сегодня съедем.

— А эти? — смотритель показал рукой на пустой двор, но понятно было, что он имел в виду ночующих на улице мастеров с телегами.

— И эти, — едва сдерживаясь, ответила.

Смотритель поклонился и ушёл. Кошкина прошла в сад, желая успокоиться. Одни посадники ей помогают, другие ставят палки в колеса. Одни рады ей, другие скрипят зубами. Всё как всегда. Столько сил уходит на это противоборство!

Походив по садовым дорожкам, разглядывая ещё голые веточки ягодных кустов, Евпраксия Елизаровна решила, что часть мастеров уместится во дворе брата и женки в доме заночуют, а часть придётся отправить на постой к владыке. Там тоже в крыше не откажут.

Владыке же можно часы подешевле продать… подарить. Боярыня поморщилась. Как раз владыке новгородскому ничего не стоило заплатить настоящую цену часов, которые сделали в мастерской сына, но дипломатия требует не скидку делать на дорогую и редкую вещь, а дарить её. Невольный тяжелый вздох показал, что жаль так поступать: сыну нужны деньги. Он рассказывал, как много тратит на создание необходимых материалов и часто усилия уходят впустую.

Евпраксия Елизаровна улыбнулась, вспоминая о сыне. Особенно ей приятно было, что муж и старый свекор гордились им. И она ни за что не уронит чести семьи! Раз решила, что от каравана есть великая польза, то грех мелочиться и жалеть часы. Пусть новгородцы увидят, что в Москве ещё помнят о боярской чести и умеют заботиться о доверившихся людях.

Присев на скамью и вытянув ноги, боярыня вспомнила о первом визите к владыке. Архиепископ принял письма, выслушал, но расспрашивал почему-то только о Евдокии. Ей показалось, что он благоволил Дуне, и она многое рассказала.

Поведала об организованной Дуней большой бумажной мастерской, о её придумках в мастерских сына, о таланте к росписи и тяге к лекарским знаниям. Феофил расспрашивал о московских турнирах, о появлении новых товарах и как-то незаметно всё сводил к Евдокии. Боярыня понимала, что её рассказы звучат неправдоподобно, но ни разу не покривила душой, а Феофил всё повторял: «Дивно, дивно».

Евпраксия Елизаровна вернулась в дом, сообщила о предстоящем переезде и сразу же ей вспомнился интерес снохи к Моте. Авдотья намекнула, что девочка глянулась её сыну. Кошкина невольно хмыкнула, подумав, что если младший Захарка женится на Матрене, то Дунькина подружка станет ей родственницей.

Наблюдая за Мотей, Евпраксия вспомнила, что род девочки восходит к самим Вельяминовым. Вот они были бы ровней Кошкиным, но то дела прошлого, а Мотина семья едва сводит концы с концами.

Но если подумать, то Захарка сын не Кошкиных, а Овиных, и если Новгород войдет в Московское княжество, то породниться с Мотиной родней неплохая идея. Они там свои и молодому Овину будет обеспечена поддержка от Дорониных и Кошкиных, а это не мало!

Дуня вместе с подругой хлопотала по дому. Они собрали вещи, свернули постели, закрыли окна и проверили печь. Дом предстояло сдать новгородскому смотрителю. Когда он приехал принять дом, то все уже были готовы к выезду.

По пути к Овиным заехали на торг, порадовались, что торговля идет бойко и завтра домой поедет ещё одна не маленькая группа расторговавшихся мастеров. Передали новости о переезде.

Довольные увиденным, отправились к родне Евпраксии Елизаровны. Как раз часы пробили полдень, и боярыня велела свернуть к ближайшей площади. Скоморошье представление уже началось и поближе было не пробиться. Смотрели издалека.

— Хорошо у них получается, — одобрила Кошкина и показала на хохочущих новгородских боярышень. — Похоже, что девицам здесь интереснее, чем в палатах, — насмешливо закончила она.

— Нам бы туда ещё сходить, — попросила Дуня, — там Фиорованти.

— И что? — забеспокоилась Кошкина.

— Он славен строительством мостов, и не только. Князю такой розмысл пригодился бы.

— Завтра сходим, — помедлив, всё же решилась Кошкина, — пообщаемся с лепшими людьми Новгорода, — угрожающе закончила она.

Далее ехали без остановок. Захарий Григорьевич и его жена Авдотья Захарьевна встретили Евпраксию Елизаровну с девочками тепло, немного попеняли, что ранее не приехали, но вскоре сами убедились, какие неспокойные гостьи у них поселились.

После обеда во двор постучались скоморошьи ватажки. Не в полном составе, но двор заполонили, а если учесть, что скоро начнут возвращаться с торга мастера с телегами, то яблоку будет негде упасть.

Дуня не стала спрашивать, будут ли скоморохи завтра показывать сказку под названием «Просто так». Она выдала им новую «Про Дмитрия в Дивном царстве-государстве», взяв за основу мультфильм из будущего, где лентяй и неумеха Вовка попадает в сказочное тридевятое царство.

В переработанной сказке все должны будут увидеть трудолюбивого и ответственного царя, а Дмитрия она выставила бояричем нового поколения, не понимающегося, каким трудом каждому сословию достаются его блага и что каждый труд важен.

Сказка получилась не злой, но щелкающей по носу, и главное, что Дуня ни в чём не покривила душой.

Иван Васильевич умел воевать, править, просчитывать свои действия наперёд. Он интересовался работой розмыслов, подробно расспрашивал торговых гостей и составлял карты, а в первый день сенокоса обряжался в простую рубаху и выходил в поле работать. Так поступали многие бояре, причём участвовала в этом вся семья. Это было сродни обряду единения хозяина и земли.

Но были и те, кто считал зазорным, постыдным даже на день сменить «меч на орало». Дмитрий Борецкий был из тех, кто кичился своим положением. Он учился иноземным языкам, этикету, охоте и владению оружием. Даже любимую новгородцами торговлю он считал недостойной себя, но баловень мог позволить себе многое. Вот только люд новгородский помнил ещё совсем других бояр, да и Марфа была боярыней старой закалки.

Так что Дунина сказка очень понравилась скоморохам.

— Люди увидят то, что сами сказать не умеют. Хороший сказ, — решили старшие ватажек.

В такой суете вновь поздно легли спать, а утром надо было спешить в новгородские палаты.

Глава 18.

— Дунь, ну чего тут думать? Надевай всё! — забавно сморщив носик, посоветовала Матрена. — Много не мало!

— С ума сошла! Тяжело и безвкусно, — делая выбор в пользу броши, Дуня отложила массивное серебряное ожерелье: все равно под меховой опушкой верхней одежды его будет не видно.

— Правильно, Евдокия! — поддержала её Евпраксия Елизаровна. — Невместно девице рядится, как жёнке.

— Но тут другие традиции, — возразила Мотя и виновато опустила глаза.

— Традиции те же, — наставительно произнесла Кошкина, — жаль, что дурновкусие неистребимо, — со вздохом закончила она.

Матрёна покраснела и попыталась оправдаться:

— Я не…

— Брось, — намного мягче произнесла боярыня, — мы с Дуней поняли, что тебе понравились здешние девицы в ярких нарядах.