Бояться поздно

— Поздно думать, надо знать.

— Умный, — неодобрительно отметил Кредит. — Раз такой умный, скажи, вам цифровой ключ сильно нужен?

— В смысле? — спросил Лексус, вроде не дернувшись, но похолодев.

Про ключ знал только Патрон, потому что допрашивал Дизеля последним. Лексус при допросе не присутствовал, поэтому мог лишь догадываться по обрывочным намекам, что Дизель заполучил некий цифровой ключ, который при правильном использовании мог здорово облегчить и проведение решающей операции, и в целом будущее псов. Надо было только разобраться, как его правильно использовать. Дизель разобраться не смог, а потом ключ то ли потерял, то ли спрятал так, что найти его не удалось, несмотря на довольно лютые усилия.

Кредит про ключ не должен был знать ничего.

Он, конечно, заметил и оценил реакцию Лексуса — несмотря на самообладание боевого товарища, а также холод, темень и слои одежды. Чуйка, как у хорька.

Кредит вынул смартфон, покопался в нем и протянул Лексусу со словами:

— Гля, что пишут.

Лексус глянул, нахмурился, прогнал, сняв перчатку, лог беседы вверх и тем же движением вниз, будто меняя температуру в теле от замерзания до кипения, и спросил с предельно доступным ему спокойствием:

— Это что?

— Это чатик, куда вы меня вместо Дизеля сунули.

«„Вы“, надо же!» — возмутился Лексус про себя. Кредит наезжал всегда, с запасом и перехлестом, норовя повесить на собеседника обидки малые, чужие и придуманные. Пресекать такое следовало немедленно, иначе поклеп типа признавался истиной, на которой Кредит построил бы новый этаж наезда. Но сейчас было не до того.

— Когда это написано? А, полчаса назад. И фигли ты не сообщил сразу, а отвечать принялся? У тебя какой приказ был?

Кредит, вопреки ожиданиям, не завелся и не стал оправдываться. Он тоже погонял ленту по экрану через хват Лексуса и задумчиво сказал:

— Ты знаешь, Лексеич, а я ни хренасеньки не отвечал. Ни разу. Ни сегодня, ни вообще.

Он на миг застыл, разглядывая диалог:

Аль-Тын. Дискард, у тебя особое задание. Цифровой ключ спрятан в черном кабинете.

Дискард. Какой ключ, в каком кабинете?

Аль-Тын. Твой, тот самый. Мы разобрались, там инструкция рядом, все будет просто.

Дискард. Нормально объясни.

Аль-Тын. Музыка подскажет. Извини, что прямо не отдаем — это просто игра.

— И в 20:01, когда я типа ответ писал, я сюда потихоньку чапал, как приказано, чтобы ждать до верного, а потом вернуться и все чатики выстегнуть. Напоследок глянул, вдруг что интересное написали или меня хватились — а там такое.

— А телефон где был?

— В кармане. Всегда. Не выкладывал. Точно, — твердо сказал Кредит, раз за разом упреждая вопросы Лексуса.

— А других Дискардов у них в чатике нет?

— Во-первых, вроде нет. Во-вторых, какая разница, если это с моего устройства отправлено?

— А есть другое устройство, кроме телефона? Ноут или что?

— Это вам лучше знать, — пробурчал Кредит, пытаясь забрать леденеющий смартфон, но Лексус увел подмерзшую уже руку. — У Дизеля, может, и было, я как бы не в курсе.

Лексус кивнул, припоминая, забрали ли они у Дизеля какие-то девайсы после зачистки и если да, то куда потом дели, ничего не вспомнил и сказал, уже отдавая смартфон и поспешно надевая перчатку:

— А Алтын — это кто?

— Просто бабуська. Мелкая, новенькая, особо и поучаствовать не успела вроде.

— Симпотная? — деловито спросил Лексус.

— Вот ты извращенец. На прохладненькое потянуло? Ну иди оцени.

— По ходу, реально придется.

Кредит улыбнулся, показывая, что оценил шутку, но быстро понял, что это не шутка, и сухо сказал:

— Один схожу.

— Жди, — велел Лексус.

Одного Кредита отпускать точно не стоило. Молодец, что предупредил, а не сам подорвался искать. Вот пусть и не подрывается без приказа.

Текст Аль-Тын стопудово не имел никакого отношения к действительности и выглядел то ли бредом, то ли осколком постороннего разговора, вклеенным в беседу по ошибке. Но сам факт такого разговора и даже упоминание цифрового ключа левой бабуськой, пусть мелкой и уже, в принципе, мертвой, сильно настораживал и требовал немедленной проверки.

Кредит получил позывной не зря. За ленточку он пошел из-за бабок — ну, насколько знал Лексус. Кредит был из другой тройки — и выжил из этой тройки единственный, что ничего не доказывало, но о многом говорило. Неумно отпускать такого одного в тему бабок. Огромных бабок. Он и без того погрузился довольно глубоко.

Позывной значим не всегда. Лексус стал Лексеичем по ходу первых же боевых переговоров, так и закрепилось. Он и не возражал. Мало ли, как тебя называют другие. Важно, как ты себя называешь и оцениваешь. Хоть Лексеичем, хоть горшком, лишь бы не в печь. Батю, если верить документам, звали Вадимом, но вряд ли он обидится. Любящий, хоть и невиданный сынишка подкинет ему куда более существенных поводов для обид, если найдет когда-нибудь.

А Патрон получил позывной, очевидно, из-за лысины — ну и из-за какого-то фильма из французской жизни, где так называли полицейского начальника. Хотя Патрон не просто не имел никакого отношения к полиции, он всяких ментов ненавидел холодно, люто и, скорее всего, на веских основаниях. На это намекало и его пристрастие к эсэсовской символике и вермахтовым прибамбасам, которое не могло нравиться правоохранителям. И не только им. Лексусу, например, тоже. Но Лексус давно научился начальство не осуждать и не обсуждать, а выполнять приказы — пока они обеспечивают выживание и сытое существование.

Жив и сыт пока что — чего ж выпендриваться. Докладывать надо. А дальше посмотрим.

Он открыл самый зашифрованный из мессенджеров и набрал Патрона. Тот сразу понял все и так же сразу, несколькими фразами, поставил задачу.

— Веди давай, — сказал Лексус, убрав телефон. — Глянем, что там где спрятано.

Домики справа и слева от восьмого шумели и светились, но без фанатизма — даже шестой, заселенный гопотой, на которую Патрон возлагал некоторые надежды, уже впал в стадию вялого угара.

Восьмой эту стадию явно миновал. Двор и беседка были пусты, окна светились тускло, и взрывы гогота, музыка либо голоса, громкие или задушевные, через них не просачивались. Однако никакой настороженности это не вызывало. Вызывало какое-то другое чувство, у Лексуса, во всяком случае. Раздражающее, как легкая чесотка в недоступном месте, воспоминание, что все это уже было и закончилось как-то неудачно. Удивляться этому не следовало: Лексус вправду не раз и не два входил в тускло освещенные дома, и это кончалось как-то неудачно — для их обитателей, а не для Лексуса, естественно. Вот и не будем удивляться, тревожиться, чесаться и отвлекаться, решил Лексус и, оглядев пустынные окрестности в последний раз, вошел в сумрачное тепло прихожей.