Божественные игры

От постоянного пребывания в четырёх стенах время сливается для меня в одну бессмысленную, безликую и невероятно тягучую субстанцию. Я пробую вставать с кровати, ем то, что мне дают, но делаю это без энтузиазма, словно в полудрёме, даже не особенно осознавая, кто находится рядом со мной. Мыслями я снова и снова возвращаюсь к событиям минувшей недели. Прокручиваю их один за одним, не в силах остановиться. Словно это доставляет мне некое извращённое удовольствие. И даже во сне мне нет покоя: стоит только закрыть глаза, как видения из прошлого с мучительной ясностью встают перед моим внутренним взором.

“Ты выжил, а мы погибли. Хотя не меньше тебя заслуживали жизни”, - казалось, шепчут мне призраки во мраке ночи, столпившиеся у изголовья моей кровати и упорно не желающие мириться с подобной несправедливостью.

Это особенно невыносимо.

Временами, в моменты коротких просветлений, я думаю о том, как мне хочется напиться из Леты и всё забыть. Даже если ради этого мне придётся пожертвовать и хорошими воспоминаниями, которыми я жил до сих пор, - в приступах малодушия это кажется мне небольшой платой за спокойствие. Вот только боги сделали эту привилегию доступной лишь мёртвым. Иронию невозможно не почувствовать.

Трудно сказать, как долго я находился в таком состоянии - мне представляется, что не меньше месяца, хотя на деле, должно быть, лишь несколько дней, - но, проснувшись однажды, я не чувствую больше ничего. Глядя в идеально выбеленный потолок своей палаты, я не вижу смертельно бледного лица Луки, не задыхаюсь в бессильной ярости, в который раз опаздывая на помощь Талии, не слышу криков тех, кого забрало море. Разумеется, я не питаю иллюзий насчёт того, что видения покинули меня навсегда. Просто утомлённый разум отказался и дальше себя мучить, временно давая мне передышку.

Оглядевшись будто впервые, я поднимаюсь в кровати и опускаю ноги на пол. В комнате, кроме меня, никого нет - и это устраивает меня как нельзя лучше. Вконец запутанные мысли лучше всего приводить в порядок в полной тишине и одиночестве. Я прислушиваюсь к своим ощущениям и с удовлетворением отмечаю, что боли почти нет, лишь осталась лёгкая скованность, наиболее сосредоточенная в том месте на боку, где проходит розовая полоса, не так давно бывшая глубокой кровоточащей раной. Моё общее самочувствие - как после затяжной болезни, но в то же время ощущения подсказывают, что дело идёт на поправку. Я неторопливо встаю с кровати и, слегка размявшись, плетусь в сторону ванной комнаты, соседствующей с моей, - о комфорте для победителей здесь позаботились.

Прохладные струи скользят по моей коже, даря приятное, почти позабытое ощущение свежести, когда я забираюсь в ванну и включаю душ. Почувствовав прилив сил, я даже решаю полноценно вымыться. А после упираюсь руками в покрытую плиткой стену, гладкую от испарений, и опускаю голову, позволяя воде просто течь по моей спине. На минуту забываюсь, и в этот момент меня молнией пронзает воспоминание: в день начала Игр я точно так же стоял под душем, готовясь к худшему. Будто целая жизнь прошла с тех пор… Стоять так и дальше становится до дрожи холодно, и я поспешно вылезаю из ванны.

В моей палате по-прежнему пусто, и на этот раз меня это несколько разочаровывает, ведь за время своего выздоровления я практически ни с кем не разговаривал. Я сажусь на край кровати, мельком окинув взглядом смятую постель. Возвращаться к унылому созерцанию потолка совершенно не хочется. Впрочем, гнетущая тишина, надёжно хранимая толстыми стенами, и без того подталкивает к размышлениям. Но мрачные думы всё-таки не успевают завладеть моим сознанием: в комнату, осторожно приоткрыв дверь, на случай если я сплю, робко заглядывает Аннабет.

– Привет, - улыбается она и, потоптавшись немного у входа, проходит внутрь.
– Мне сказали, к тебе уже можно.

– Привет!
– я удивлён так же, как и обрадован визитом Аннабет.

Она садится со мной рядом и, скинув обувь, по-простому забирается с ногами на кровать. Я украдкой всматриваюсь в её лицо. Оно ещё хранит отпечатки перенесённых испытаний, но теперь Аннабет опрятно одета и причёсана, и если не обращать внимания на некоторые мелочи, вроде так и не исчезнувших теней под глазами, то можно представить, будто ничего и не было. Хотя… кого я хочу обмануть?

– Как ты?

Аннабет пожимает плечами, и я лучше, чем кто-либо, понимаю её состояние.

– Во всяком случае, это я первая пришла к тебе, - с намёком на шутку говорит девушка, но её взгляд остаётся серьёзным.

В покоях воцаряется тишина. Не такая, когда нечего сказать, а такая, когда всё ясно и без слов.

– До сих пор не могу поверить… - я на несколько секунд прячу лицо в ладонях и качаю головой.

– Как один долгий кошмарный сон, правда?
– понизив голос почти до шёпота, участливо делится Аннабет.

– Да уж… - неохотно соглашаюсь я и, желая сменить тему, спрашиваю: - Какие новости за эти дни?

– Я почти не выходила, поэтому не много могу рассказать тебе. Лагерь живёт своей прежней жизнью. А так… Когда мы полностью оклемаемся, состоится церемония нашего награждения. Так бывает после каждых Игр…

– Постараюсь подольше притворяться немощным.

– Не думаю, что ты будешь этому рад, - улыбается Аннабет.
– Там за дверями столпилась целая армия прислужников. Они бы и сейчас тебе надоедали, если бы я не приказала не мешать нам. Отныне наше слово - закон, - добавляет она, вставая.
– Но не надейся, что таким образом ты сможешь избавиться от их заботы.

Попрощавшись, Аннабет уходит, и в самом деле впустив после себя толпу обеспокоенных сатиров и нимф, тут же начавших суетиться вокруг меня. Впрочем, их излишнюю тревогу можно понять. Они здесь для того, чтобы как можно скорее вернуть выжившим трибутам прежний вид, чтобы все видели здоровых, полных сил победителей, довольных своим успехом, а не измученных калек. Иначе кислые лица триумфаторов вменяются в вину не тем, кто устраивает такие зверские Игры, а тем, кто должен выхаживать бывших трибутов. С провинившимися здесь не церемонятся.

Пока я пребывал мыслями не в этой комнате, мне не сильно досаждали, видимо, боясь, как бы я окончательно не замкнулся в себе. Но теперь, судя по всему, мне придётся сполна ощутить их опеку. Передо мной ставят раскладной стол, достаточно широкий для того, чтобы вместить на себе все принесённые блюда. Аппетитные запахи заставляют меня вспомнить о голоде. Я мало ел в последнее время, не говоря уже о днях, проведённых на арене, но сейчас не набрасываюсь на еду, как этого можно было ожидать. Изобилие блюд кажется мне нереальным, и я неуверенно зачерпываю ложкой густой дымящийся суп.