Брандвахта

Опускать сходню не стал: мужики при оружии, сначала бы разобраться кто такие, чего им надо, прежде чем даже самому сходить на берег. Обратили на это внимание.

— Что, даже на борт нас не пустишь?

— Не-а. Был, знаете ли, уже один неприятный инцидент, — приврал я.

— Там, в Кузнецовском затоне?

Информированные! Знают, откуда мы сюда перебрались.

— Поэтому оттуда сюда слиняли?

Разговаривает старший, двое молодых, лет до тридцати, помалкивают.

— Не совсем. Там по Уфе то ли нефть, то ли солярку тянет, в затон её натащило, воду пить невозможно стало. Вот и решили перекантоваться какое-то время здесь, пока вода от дряни не очистится. Так что долго напрягать вас соседством не будем.

— Да вы нас, вроде, и не напрягаете пока. Сидите тихо, к нам не лезете. А это по нынешним временам очень даже ценное качество. Так может, всё-таки познакомимся?

Представился. А в ответ услышал:

— Мамеджан Галиуллин, подполковник ФСК. Бывший, разумеется, поскольку всё, кончилась наша служба. Теперь — кто-то вроде главы сельской администрации Чесноковки.

— Помнится, именно ваши, чесноковские, возле аэропорта «соловьями-разбойниками» работали, кучу народу порешили. И один из наших парней, собиравшийся домой, в Салават, ехать, от них заряд дроби в грудь схлопотал.

— Было такое. Только те уголовнички быстро стали заканчиваться, а когда военные туда и обратно скатались по Оренбургскому тракту, и вовсе кончились. Так что пришлось новую власть в селе выбирать. Вот меня и выбрали. Как представителя старой власти, при которой порядок был.

Приятно слышать, чёрт возьми, что люди порядка хотят.

— Оружие у вас есть, Владимир? Ну, кроме «Стечкина», что у тебя в кобуре. Кстати, где его взял?

Ага, я тоже знаю, что такие пистолеты на дороге не валяются. Вообще пистолеты на ней не валяются, а эти как раз только сотрудникам конторы, в которой Галиуллин служил, полагались.

— Трофей. Я тут в начале нашего разговора про неприятный инцидент поминал, от которого у меня вот этот шрам на морде остался, так вот, во время него и затрофеил.

— Это не тогда, когда какие-то ухари ваших женщин хотели «приватизировать», а запасы на базаре спихнуть?

— Всё-то вы, Мамеджан Батькович, знаете…

— Салаватович я, — усмехнулся чекист. — Служба у меня такая была, что всё знать полагалось. Служба закончилась, а привычка осталась. Много интересного я о вашей компании слышал. Разного. Но сразу для себя отметил, что вы, в отличие от почти всех, сбившихся в стаи, не беспредельничаете. Ну, почти не беспредельничаете. Знаешь, о каком случае я говорю?

Я кивнул.

— Но и этот случай я понимаю. Так что, решил собственными глазами глянуть, на что вы годитесь.

— И на что?

— Как мне кажется, если здесь останетесь, а не вернётесь в свой затон, то до весны, когда твёрдая власть начнёт устанавливаться, сумеете дожить. Что будет, если назад вернётесь, судить не берусь.

И этот про то, чтобы мы тут, на озере остались. А может, и правда? Пожалуй, когда чесноковские уедут, надо будет народ собрать и этот вопрос обсудить хорошенько.

— А откуда вы, Мамеджан Салаватович, знаете, что по весне твёрдый порядок устанавливаться начнёт?

— По своим каналам, — уклончиво ответил тот. — Пришлось, знаешь ли, смирить ведомственную гордыню и с военными связываться. Всё-таки одним делом теперь предстоит заниматься. Вот и готовлюсь к весне, кадры подходящие примечаю, чтобы, когда до дела дойдёт, сделать им предложение, от которого они не смогут отказаться. Судя по тому, что я о тебе знаю, и ты нам подойдёшь. Если доживёшь до того времени.

Очень бы хотелось дожить.

— Чем мы должны будем расплатиться за то, чтобы нас чесноковские не трогали? — наконец, решил я задать вопрос, который давно вертелся на языке.

Подполковник засмеялся.

— Я, конечно, не настаиваю, но если какими-либо излишками из того, что нам нужно, поделитесь, то буду только рад. Насколько мне известно, оружием вы сразу неплохо запаслись, а когда своих потеряли, у вас «стволов» стало больше, чем людей. Так что подумай на эту тему. О запасах еды не беспокойся: этого добра у нас достаточно, а вот допустить того, чтобы у нас в селе снова власть поменялась, мне как-то не хочется. Да и вам от её смены сложнее жить станет. И на женщин ваших мы не претендуем: если сами захотят к нам перебраться и найти себе мужика, то хорошо. А если не захотят — так и быть. Насильно ведь мил не будешь.

Всё, гад, знает! Даже про то, что у нас остались «неприкаянные» женщины.

— Я поговорю с людьми.

— Насколько я помню, у вас на брандвахте неплохая радиостанция стоит. Да и карманные рации имеются. Неплохо было бы между нами радиосвязь установить. На всякий случай.

— Дам несколько штук. Милицейских. Мы их при случае наменяли.

— Даже несколько? Это ещё лучше, хотя я всего на одну рассчитывал. Для постоянной связи с тобой. В общем, подъезжай в сельсовет, Володя, когда надумаешь. Там и потолкуем о том, как до весны дожить.

В целом, разговор мне понравился. «Конторские», конечно, всегда себе на уме, но, как ни старался, так и не заметил, что Галиуллин что-то «крутит», какую-то очень уж откровенную подляну пытается замутить. Ясное дело, далеко не все карты мне выложил, но, в меру возможностей, говорил довольно откровенно. И парни, его сопровождавшие, не ухмылялись, как обычно делают «шестёрки», когда «пахан» пытается «развести» очередного лоха. Просто стояли и заинтересованно слушали нашу «беседу». Тоже ведь наверняка собирали информацию о моём поведении, о поведении Гришки с Серёгой, маячивших на палубе. Может, что-то на наших баржах разглядывали. Хрен его знает, чего им чекист поручил, когда они к нам ехали.

А народ я на палубе собрал. И в лоб задал вопрос:

— Все всё слышали?

Гарантировано ведь в каютах, выходящих окнами на берег, прятались и прислушивались.

В общем, как пелось в старом советском мультике «Вышел зайчик погулять», предчувствия его не обманули.

— Тогда какие будут мнения по поводу того, остаться здесь или возвращаться в затон, когда оттуда нефтяную плёнку утащит?

Сомневался только Григорий. Да и то потому, что у него там инструмент, станочки, прочее оборудование для переборки движков. Но именно не категорически возражал, а только сомневался. У остальных, если не считать Александра, которому было всё равно, аргументы самые разныя. От «я не смогу жить рядом с местом, где Женя погиб» до «здесь такая светлая энергетика».

— А продукты мы перевезём, — снова села на любимого конька Бородина.

— Что скажете по поводу предложения Галиуллина перебраться в Чесноковку и найти там себе мужчину?

Тишина. Мёртвая. С полминуты. После чего снова заговорила Ольга.

— Не знаю, как другие, а лучше уж я тебя с Файкой делить будут.

— А я с Ольгой или даже ещё с кем-нибудь, — пропищала Нафикова.

Ну и нафига, спрашивается, я шухарился из-за того, что их трахал? Фаю, правда, только тогда, во время бури, заставшей нас на «нашем» пляже. Здесь мы с ней всего лишь, как брат с сестрой, дрыхли. Ну, если не считать того, что я именно по её сиськам определил, кто ко мне в ночь после ранения под бочок улёгся. Но не сомневаюсь в том, что она ко мне приходила не в последний раз. А Бородина могла увидеть или услышать, как бывшая детсадовская воспитательница от меня уходит, и сделать собственные выводы.