Брат, Брат-2 и другие фильмы
Шрифт:
— В одно утро низенькая старушка с пятью коровами вышла и села коров доить…
— А почему ее так назвали? — спросила Бытерхай.
— Почему? Не знаю… Назвали так. Сидит она, слышит: вдруг зазвенели бубенчики-колокольчики — ножницы упали со стола, молоко пролилось. Посмотрела: на левой стороне дома сидит девушка. Глаза — что два светлых камня, брови — как два черных соболя. Рот из складного серебра. Сквозь белое платье сквозит лунное тело, сквозь прозрачное платье сквозит тело любимое.
После того сын Господина Кровяного глаза Хаджит-Бергень пошел на промысел
— С пятью коровами, — торопила его Бытерхай.
— Да… — задумался Джанга.
Открылась дверь, и Анка стала заносить с мороза постели.
— Знаешь, Бытерхай, беги спать! Ноги мои сегодня что-то разболелись. Видать, погода переменится.
Бытерхай расстроилась, но послушно поднялась и пошла помогать Анке раскладывать постель. А Джанга грустно смотрел на огонь и о чем-то то ли думал, то ли вспоминал.
— А что дальше было? — прошептала Бытерхай, прижавшись к Джанге. Они лежали под одним заячьим одеялом.
— Дальше?.. — Джанга совсем уже было заснул.
— Ну, увидел Хаджит-Бергень серую белку возле дома низенькой старушки с пятью коровами, — напомнила Бытерхай.
— Выстрелил он, а стрела попала в трубу, — не открывая глаз, пробормотал Джанга. — Влетел он в дом… Влетел, увидал эту девушку, увидал и умер.
— Умер? — испугалась Бытерхай. — Джанга, не спи! Не спи, милый… — тормошила она его.
— Потом ожил, влюбился, побежал, на лошадь прыгнул и прилетел домой. «Родители мои! — говорит. — У низенькой старушки с пятью коровами есть девушка! Возьмите эту девушку и дайте мне!» Тут отец послал людей на девяти конях, — едва бормотал Джанга. — Влетели они к низенькой старушке с пятью коровами. Увидели девушку и умерли… — Джанга заснул.
— Потом ожили и влюбились в нее, — мечтательно прошептала Бытерхай и прижалась к Джанге.
Мела метель. Одинокая юрта и маленький амбар были практически занесены снегом. Казалось, все умерло. Лишь тонкой струйкой вился дымок, но и его сразу же сдувало хлесткими порывами ветра.
Метель вбросила сквозь трубу ворох снеговой пыли, едва не затушив огонь в камельке. Сквозь щели в стенах невыносимо дуло.
— Скверно ты, Джанга, заделал щели по осени, — ворчала Кутуяхсыт. — Теперь и дров много идет, и холодно.
Они с Салбаном лежали на лавках, кутаясь в одеяла.
— Забыла ты, что язвы у меня открылись. Не смог я закончить. Да и мха не хватило… Зима ранняя была.
— Верно, забыла… Больной человек похож на вонючего пса, — проворчала Кутуяхсыт. — Холодно-то как…
— Согреть тебе воды, старуха? — предложила Анка.
— Нечего дрова жечь! — отрезала Мергень. — Ты пойдешь за ними в тайгу? Большая ты барыня чужим распоряжаться!
— Господи, что-то теперь делается на свете у людей? — простонал Салбан. — Ведь сегодня праздник, Масленица.
— А помнишь, Грегорей, как раз год тому взял ты меня от родителей. Новую юрту справил… Теплую, чистую. Соседи к нам пришли… Какой ты был веселый, крепкий, к работе охочий…
А теперь мы здесь… — шептала Анка.Грегорей молчал, впав в обычное для него состояние сонного равнодушия.
— Джанга, расскажи, как это бывает праздник? — попросила Бытерхай.
— Ходят якуты в гости. В юртах огни горят… Смеются, поют… Пахнет топленым маслом, мясом, соратом… Все одеваются в лучшие платья и едят, как на свадьбе, сколько влезет, — рассказывал Джанга.
— А не надеть ли мне сегодня платок, который ты мне подарил? — радостно спросила Бытерхай.
— Не-е, сегодня не такой большой праздник. Ты спрячь его на Пасху или на Миколу Вешнего.
Радость сбежала с ее лица, она опустила голову и, зябко ежась, пошла к камельку.
Джанга грустно посмотрел на нее, потом неожиданно встал с лавки и воскликнул:
— Эй, люди, а не устроить ли нам праздник?!
Праздник состоялся. Прокаженные сидели вокруг щедро растопленного огня, вволю ели вареную рыбу. На лицах светилась радость.
— С ума посходили! Столько зимы впереди… Ни дров, ни еды, а у них праздник! Думаете, общество пришлет? Как же!.. — ворчала Мергень, но она уже еле двигалась из-за огромного живота.
— Грех нам, прокаженным, о завтрашнем дне думать, — говорил Салбан.
— Да, Господь и нам иногда облегчение посылает, — сказала Кутуяхсыт и перекрестилась на образа.
— …Муччилла женился, — продолжала Анка. — Сын старого Сельтичана. Косой такой… Взял женщину худую, черную и дал за нее десять штук скота…
— Много дал, — значительно заметил Салбан. — Мой отец за Евмению восемь отдал.
— За кого? — не поняла Анка.
— Это меня так поп при венчании окрестил, — сказала Кутуяхсыт. — А Салбана — Тарасом!
Все дружно засмеялись.
— Вот видишь, Грегорей, — намеренно громко сказала Мергень, — а прокаженным мужикам барыш. За женщин не платят, даром пользуются…
Все как-то сразу замолчали. Смутился и Грегорей. Анка недоуменно перевела взгляд с Мергень на мужа.
— Давай ящик свой… — прошептал Джанга Бытерхай.
Она вскочила с места и бросилась в дальний угол.
— А помнишь, старуха, как я косил? — улыбался Салбан. — На нашем острове… Мой покос был самый широкий в окрестности. Соседи приходили к нам, завидовали, новости рассказывали…
В это время Бытерхай достала старый ящик, который оказался патефоном. Она быстро завела ручку и опустила головку на единственную треснутую пластинку. Раздался громкий женский голос на незнакомом языке, сопровождаемый оркестром.
Салбан вздрогнул от неожиданности и перекрестился беспалой рукой.
— Шайтан, прости Господи, — пробормотал он.
— Давайте танцевать! — радостно воскликнул Джанга, хватая Кутуяхсыт.
К ним присоединилась Бытерхай.
Странный ритм якутского танца и близко не совпадал с протяжным ритмом оперной арии, но это не мешало якутам. Вскочил и Грегорей, потянув за собой Анку. Она танцевала, но уже не было радости на ее лице.