Брат на брата. Окаянный XIII век

–Они еще живы только потому, что братья ждут твоего приказа, брат Вольквин.

–Тогда не медлите. Их жизни мне не нужны!

Гольденберг подал сигнал, и рыцари двинулись вперед, сминая железными нагрудниками лошадей, разя копьями впереди стоящих воинов. Новгородцы гибли молча, мужественно принимая смерть, досадуя лишь на то, что до врага дотянуться невозможно из-за множества нацеленных копий. Крестоносцы, увлеченные расправой, слишком поздно заметили выходившие из леса полки князя Ярослава. И пока магистр выстраивал тяжелую конницу для атаки, переяславская дружина отсекла крестоносцев от города. Выходившие же из леса новгородцы и псковитяне, заранее зная свое место, быстро занимали его, и вскоре все войско было готово к сражению, рыцари же, оставив недобитыми остатки сторожевого полка, спешно разворачивались навстречу новому противнику. Ярослав Всеволодович подал сигнал к началу сражения, и полки двинулись вперед, оттесняя крестоносцев к реке Амовыже. Сеча была жаркой, кровавой. Князь Ярослав, словно безумный, метался по полю, то там, то здесь врубался в массу рыцарей, увлекая за собой оробевших. Под напором дружинников рыцари отступали медленно, почти не неся потерь. Но крестоносцы, не раз уже познавшие на себе тяжелую руку русских воинов, принебрегли остатками сторожевого полка и поплатились за свою самоуверенность. Воевода Федор Якунович, собрав израненных, но способных держать оружие, ударил в тыл отступавшим ливонским рыцарям. И хотя воинов было не более полусотни, их удар был настолько стремителен и неожидан, что крестоносцы смешали свои ряды и побежали, срывая тяжелые доспехи, бросая копья и мечи. На льду Амовыжи их становилось все больше и больше. Лед трещал, прогибался, и когда закованная в железо рыцарская конница оказалась на нем, раздался оглушительный грохот, и фонтаны ледяной воды взметнулись вверх. Это льдины, переворачиваясь, увлекали за собой и пеших, и конных. Те из рыцарей, кто еще остался на берегу, побросали оружие и стали на колени, склонив головы перед победителями.

Пленных было немало, много лошадей, оружия досталось дружинникам. И только одно огорчало Ярослава Всеволодовича: магистр ордена Вольквин избежал плена. С небольшой кучкой именитых братьев-сотрапезников еще задолго до начала сражения с полками князя Ярослава он спешно покинул место битвы.

2Воспользовавшись тем, что новгородский князь с дружиной сражается с ливонскими рыцарями, литвины напали на Русу. Взять города они не смогли, но опустошили окрестности, разорили церкви, монастыри, угнали в полон немало мужиков, женщин, детей. Князь Ярослав из-под Юрьева спешно направился к Русе. В непрерывных походах, сражениях он пытался заглушить боль утраты сына, на которого возлагал множество надежд и планов. Правда, подрастал Александр, но он еще был мал для походов, и это огорчало Ярослава Всеволодовича.

–Государь, литвины ушли в Ижорскую землю, – доложил воевода сторожевого полка Ярмил Лукич, сменивший умершего от множества ран Федора Якуновича. – Коли поспешить, то к вечеру можно настигнуть. Идут они медленно, ибо награбили немало.

–Велико ли войско? – не отрывая взгляда от карты, поинтересовался князь.

–Тысячи три, а может, и поболее будет. Кроме того, всадников с полтыщи, с обозом столько же. Все оружны, на многих надеты наборные кольчуги.

–Приготовились, не то что в иные годы, – озадаченно протянул Ярослав. – А что, рыцарей ордена, часом, среди литвинов нет?

–Не видел, государь, – с готовностью ответил воевода.

–Ты, Ярмил, поезжай к своим мужикам, да глаз с литвинов не спускайте, – погрозил перстом князь. – Хитер ворог, места ему ведомы, и числом войско немалое. А посему дам я тебе еще три сотни конных гридей. Своих отдаю, переяславцев! Пока мы будем идти к Ижоре, ты обойди литвинов и закрой им путь отхода в свои земли. Сколь можно за ними по лесам гоняться? Надобно всех и разом! – выразительно рубанул рукой Ярослав Всеволодович.

Вечером войско стало на отдых. Литвины были близко. Еще один переход в три версты, и передовой полк нагнал бы их обоз. Но Ярослав решил не спешить. Что обоз, коли главное – разгромить основные силы. Всю ночь приносили дозорные вести: где расположились литвины, сколько их. Ярослава Всеволодовича интересовало, есть ли в войске княжеские стяги или воинов привели старшины. С рассветом новгородский князь повел полки на ворога. Удар был настолько неожидан и стремителен, что не успевшие продрать глаза после сна литвины долго не могли понять, что же происходит, откуда появились суровые бородатые воины, всадники, сверкающие чешуйчатыми рубахами и островерхими шлемами. Тот, кто поднял меч, был убит; кто пытался скрыться, того настигала стрела; тех же, кто опускался на колени и сдавался на милость победителя, ждал плен. Более двух тысяч литвинов нашли свою смерть в Ижорской земле в то утро, почти тысяча воинов предпочла позорный плен, три сотни коней, огромное количество оружия и доспехов, множество возов с добром из захваченного обоза – награда победителям. Ярослав был счастлив. Подойдя к горе сложенного оружия, он, расхохотавшись, произнес:

–Здесь столько мечей, что нам пристало ли страшиться Чингисхана?! Пускай трясется от страха перед татарами мой брат Юрий! – И, обернувшись к стоявшим позади него воеводам, добавил: – Не ему, мне подобает сидеть на великом столе!

–Ужель пойдешь на брата? – испуганно выдохнул кто-то из воевод.

–Володимир что Новгород. Сесть на володимирский стол – не велика честь. А вот править Южной Русью, Киевом, – возвысил голос князь, – честь великая! Еще придет время, и будут звонить колокола Святой Софии во славу нашу!

3Прошел год. Ярослав, казалось, утихомирился. Он не покидал Новгорода, правил осторожно, разумно. Новгородцы, пришедшие из похода супротив Литвы, воздавали князю хвалу и честь, дружина отдыхала, нагуливала силушку, а сам князь предавался охоте, кулачным боям и обучению сына Александра, которому шел двенадцатый год. Ростислава, разом постаревшая после смерти Федора, проводила все время в молитве, оплакивая безвременно, во цвете лет ушедшего первенца. Она жила в Переяславле, в монастыре, хотя пострига не приняла.

Ярослав, хотя и не показывал вида, тяготился тихим житьем-бытьем. Наконец, решившись, он устремился в Ростов к племяннику Васильку Константиновичу.

–Да ты пойми, – уговаривал он молодого князя, – самое сейчас время пойти походом на Киев. Южной Русью владеют извечные враги наши – Ольговичи! Они, что голодные псы, передрались из-за великого стола. Ноне на нем сидит Изяслав Мстиславич смоленский. Михаил черниговский ослабел, потеряв землю галицкую, отдал князю Даниилу Перемышль, сам ушел в отчину. Половцы, пограбив вволю в Галиче, ушли в свои степи.

–А что скажет великий князь? Как без его дозволения идти в поход?

–Ты сам князь, и мой брат тебе не указ!

–Он посадил меня на стол, ему крест целовал.

–Эко ты какой! – воскликнул Ярослав. – Не век же тебе под ним ходить. Пора и своей головой жить.

–А коли татарвя придет, что тогда? Я с войском чужую землю воюю, а ворог на моей земле чинит зло.

Долго еще уговаривал Ярослав своего племянника выступить дружиной с ним в поход, но Василька, несмотря на молодость, был осторожен. Он не забыл позора, пережитого им в юности, когда, поддавшись уговорам, он чуть было не выступил с ростовской дружиной против великого князя. Потому он решил: самому на Киев не идти, но дружиной помочь.

В конце июля переяславские, новгородские и ростовские полки, ведомые Ярославом, вошли в Черниговское княжество. Князь Ярослав Всеволодович, закрепившись в Рюриковой столице, решил утвердиться и в Ольговой. Михаил черниговский, почти не оказав сопротивления, бежал в Галич, а Ярослав, согнав с киевского стола князя Изяслава смоленского, сам сел на великий стол Южной Руси. Но в полной мере натешиться великокняжеской властью ему не пришлось: тревожные вести с северо-востока позвали Ярослава Всеволодовича в Новгород.

Свадьбы

1Лето подходило к концу. Зыбок был мир, неустойчив, но Юрий Всеволодович радовался затишью. Спешно укрепляли Владимир, Нижний Новгород, в Городце принялись насыпать новый вал, углублять ров, в мордовских лесах, под Городцом устраивались засечные полосы. И Роман, и Андрей, высылая заставы, на дальних подступах вылавливали татарских доглядчиков и иных подозрительных людишек, шедших на Русь. Каждая лодка, насад перетряхивались от носа до кормы в поисках вражеских лазутчиков. Андрей почти не появлялся в Городце. С двумя десятками таких же, как и он, молодых, отчаянных молодцов не раз появлялся под стенами полуразрушенного Ошела, днями просиживал в потаенных местах, наблюдая за жизнью татарских становищ, действиями их конницы, пытаясь распознать значение множества флажков, с помощью которых темники управляли войском. Он похудел, осунулся, зарос волосом, но, несмотря на лишения, оставался таким же жизнерадостным, как и прежде. С завидным постоянством, раз в две недели, Андрей отправлял гонца в Городец с двумя письмами: к великому князю и отцу Роману. В последнем из них он писал: «…татары же к Городцу не пойдут. Места у нас лесистые, летом непроходимые, а зимой по льду Волги тоже далеко не уйдешь, ибо татары наваливаются всей силой разом, обтекая войско с обеих сторон, окружая его. На реке же берега круты, для боя места мало. Коли нужда будет, так я один с городецкой дружиной стану заслоном на Волге и стоять буду супротив всей силы татарской. Верь мне, великий князь. Татарва силы копит, но пойдет на Русь со стороны Дикого поля». Получая подобного содержания письма, Юрий Всеволодович всякий раз обращался к карте, сверяя новые сведения с уже полученными иным путем. И чем больше его пытались уверить, что враг поначалу пойдет на Южную Русь, тем тревожнее становилось у него на душе, ибо южные княжества слабы, обескровлены междоусобицей и не смогут оказать достойного сопротивления татарам. В этом его еще раз убедил поход Ярослава на Киев.

Юрий Всеволодович, каждодневно благодаря Бога, что отводит татар от Руси, исподволь готовился к встрече с диким народом, заручаясь дружбой и поддержкой меньших князей. Взор его обратился на запад. И вот уже родственные узы связали князя Васильку Романовича галицкого, ставшего зятем, и его брата князя Даниила с великим князем Владимирским. Своим сыновьям Владимиру и Мстиславу он сосватал дочерей князя Юрия рязанского и князя Олега муромского. Шумно, весело гуляли свадьбы, лились хмельные меды рекой, славил народ молодых, желал счастья, достатка и много детей. Только Юрий Всеволодович хмурил брови. Даже в дни всеобщего веселья его не покидала тревога. Еще раз на свадебном пиру попытался он примириться с Ярославом, но тот, гордый своими победами, не пожелал поддержать старшего брата в его стремлении укрепить Белую Русь.