Брат на брата. Окаянный XIII век

–Я один управился с литвинами и крестоносцами, смирил Южную Русь и сел на киевский стол! – заявил он, горделиво поводя плечами. – Захочу – и татарам укажу место!

–Дружина твоя хороша, и слава о делах твоих ратных разнеслась по всей земле, – польстил Юрий брату, – но тумены хана Бату – это не то, что ты видел до сих пор, это не войско, это – буря, сметающая все на своем пути. Не веришь мне, послушай моего боярина. Он уже бился с татарами…

–И был разбит? – прервал Юрия Ярослав.

–Да. Но не его в том вина.

–Что мне, победителю, слушать побежденного! Я разбил рыцарей ордена, воинов, закованных в железо. Татары же – грязные пастухи, пьющие молоко кобыл, и то, что они разгромили половцев и булгар, таких же диких и необузданных, лишь подтверждает мою уверенность в их слабости.

–Но они разбили и князей Южной Руси! – возразил Юрий.

–На Калке? – усмехнулся Ярослав и, выпятив грудь, громко произнес: – Татарам повезло, что меня не было на поле битвы, – и, уже тише, добавил: – Ты сам сказал, что моя слава по всей Руси идет, и еще большей мне не надобно.

И хотя Ярослав отказал в поддержке брату, у Юрия теплилась надежда, что в тяжелую годину новгородская и переяславская дружины придут на помощь.

В последние годы Юрия Всеволодовича все больше стал тревожить брат Святослав. Отойдя от дел ратных, он безвыездно сидел в своем Юрьеве, предаваясь чтению и молитве. Возведя церковь Святого Георгия, он принялся за строительство еще одного храма. Святослав не появился на свадьбе своих племянников, а когда приезжал Юрий Всеволодович в его отчину, сказывался больным. Младший брат Иван, став старше, тоже отдалился, хотя и не раз заверял Юрия в своей преданности и любви. И только князь Василько Константинович радовал Юрия пониманием и преданностью. Не раз пожалел Юрий Всеволодович, что племянник не родной сын, а то бы оставил на него великий стол, ибо достойнее Василия ростовского не видел никого.

2Тревожно жил порубежный Городец. О близости опасного и коварного врага напоминали обновленные заборала на стенах и башнях крепости, поднимающийся новый окольный вал с юга, окованные железом дубовые волжские ворота.

Устин Микулич, еще больше постаревший, с трудом переставляя ставшие непослушными ноги, шаркающей походкой обходил крепостные укрепления. От его слезящихся на ветру выцветших глаз ничто не могло укрыться: ни подгнившее бревно в крепостной стене, ни леность работников, насыпающих вал, ни скудный запас камней и кусков смолы подле башен. До всего было дело у воеводы городецкого. И, словно клещ, вцепившись в строительных старост, он добивался устранения замеченных промахов в работе. Когда же появлялся в Городце Андрей, а жил он с Дубравой и Цветаной на воеводском дворе, Устин Микулич донимал его нравоучениями и выговорами, ставя в вину долгие отлучки и нежелание заниматься укреплением города.

В этот раз появился Андрей со своей отчаянной братией в Городце рано утром. Заспанная, со слезами радости на глазах встречала сына Дубрава. Следом раскрасневшаяся, простоволосая, расцветшая в доброте и любви, которые царили в воеводском доме, на крыльцо вылетела Цветана и замерла под жгучим взглядом Андрея. Покряхтывая и бурча себе под нос, в дверном створе появился Устин Микулич.

–Никак лешак объявился! Не надоело еще по лесам-то шастать? – нахмурил он брови. – Иди, обниму!

Андрей согнулся над стариком, прижал его к груди.

–Ну-ну, не балуй! Я те не девка, чтобы меня тискать. Вона Цветана, ее и прижимай, – отстранился воевода от молодца. – Совсем исстрадалась, тебя дожидаючись. Дубравушка, а не женить ли нам его? Одичал, не ровен час, волком завоет, – обернулся он к счастливо улыбающейся матери.

–Твоя правда, Устин Микулич. Жены лучшей и не сыскать. Пойдешь за Андрея замуж?

Сверкнув глазищами, девушка зарделась и убежала в сени.

–Пойдет, – уверенно произнес воевода. – Мне бы годков пятьдесят скинуть, так я и сам бы девку засватал. Хороша! А ты чего молчишь? Люба ли тебе девка? – спросил он Андрея.

–Люба, ой как люба! – выдохнул Андрей.

–Чего тогда ждать… Цветана мне как дочь, засылай сватов. Приданое же за ней дам такое, что и боярину не стыдно ее за себя взять, – важно задрал бороденку вверх Устин Микулич и, упреждая вопрос, сказал: – Не тревожься, за Романом Федоровичем гонца пошлю тотчас. Так ли, Дубравушка?

–Так, батюшка ты наш Устин Микулич, все так.

–Вот и ладно. Может статься, еще и внуков доведется понянчить, – задрожал голосом воевода и смахнул рукавом слезу.

К свадьбе все было готово, и ждали только Романа Федоровича, который задерживался. Наконец к городецкой пристани подошло три лодии. Роман с женой и сыновьями в сопровождении полусотни гридей направился к Волжским воротам, через которые уже спешили навстречу родные ему люди: Дубрава и Андрей.

–А где же невеста? Почему не встречает будущих родичей? – загремел голосом Роман Федорович, разведя руки для объятий. – Прячете красу-девицу! Не бойтесь, не сглажу. Глаз у меня добрый, – рассмеялся он, обнимая и похлопывая по спине Андрея. Дубрава же целовала за лето заметно подросших Федора и Хасана. Мальчишки визжали, отбиваясь от налетевшей с поцелуями родственницы.

–Мы вас совсем заждались, – с укоризной произнес Андрей. – Гонец давно возвернулся, а вас все нет.

–Прости, сынок, но не моя в том вина. Великий князь Юрий Всеволодович прислал тебе свадебный подарок: полный доспех, меч со щитом и коня. Невесте же рухляди невесть сколько, каменьев дорогих и одежи. Ожидали, пока подарки из Володимира привезли, потому и припозднились.

–С чего бы это он так расщедрился? – недоумевая, нахмурил лоб Андрей. – Не по заслугам подарки и не по чину внимание.

–На все господняя воля, – вздохнула Дубрава и, прижавшись головой к плечу Романа, тихо добавила: – Может, пора знать сыну правду?

И Роман Федорович так же тихо ответил:

–Реши сама.

Пировали семь дней. Словно предчувствуя, что грядут тяжелые дни, городчане самозабвенно предавались безудержному веселью, со всей удалью и широтой русской души.

Цветана была счастлива. Ей не верилось, что это происходит с ней. Полонянка, из жалости взятая от арабского купца в дом городецкого воеводы, в один миг превратилась в богатую, всеми любимую и уважаемую женщину, жену самого смелого и сильного воина городецкой дружины. Одно смущало неискушенную душу: почему Андрей называет боярина Романа Федоровича отцом, хотя у него есть красавица-жена и двое сыновей. Не утерпев, она спросила об этом мужа, но тот только пожал плечами.

В последний день свадебного пира случилось страшное: среди бела дня наступила ночь. Августовское солнце, такое огромное и жаркое, неожиданно закрылось серым кругом, померк свет. Зашептались гости, побледнела невеста. Быть беде!

Прощание было тягостным, словно виделись в последний раз. Роман Федорович, отведя Андрея подальше от лодий, в которые рассаживались гриди и возле которых обливались слезами Дубрава, Мария и Цветана, тихо и настойчиво напутствовал:

–Ты более за Волгу не ходи, не ровен час, на татар нарвешься да и загинешь. Побудь с молодой женой, полюбись, помилуйся. Мать пожалей, исстрадалась, тебя ожидаючи. Устину Микуличу помоги, стар совсем. Коли татарва пойдет Волгой, то за стены городецкие не держись. Они ворога не остановят. В леса уводи народ. Знаешь крепостицу, что на пути в Нижний Новгород? Ту, у лесной речушки…